Время останавливается для умерших

— Есть! — радостно воскликнула она, когда я вошел в комнату. Кончиками тонких пальцев она осторожно, словно это было крылышко мотылька, взяла марку и положила ее на мою ладонь.

Я же, не взглянув на крохотный кусочек бумаги, смотрел только на Галину. Она мне нравилась, даже очень нравилась, однако я был так измотан и занят своими неудачами, что не хотел об этом говорить. Видимо, что-то в моем взгляде обеспокоило ее, потому что она тут же начала тараторить:

— Я у всех жильцов получаю марки для Марека, а вот от Зомбека мне только одна и досталась. А эта ужасная Марианна получает письма даже из Австралии, но марок никогда не дает… Не сердитесь, пожалуйста, что я забыла вам сказать про этого кота, — она показала рисунок на марке. — А вы тоже их собираете?

— Это первая марка в моей жизни, которую я с удовольствием оставил бы себе.

На белом фоне марки стоял отчетливый почтовый штемпель. Отправитель выслал открытку из Колюшек. Я снова взглянул на Галину, на этот раз уже с так называемой «профессиональной невозмутимостью».

— Я могу узнать, что вы делали двадцать третьего, в воскресенье?

— Жалею, что не встретилась с вами… Сейчас скажу… В десять утра я поехала с подругами в Вилянув. Вы хотели бы с ними познакомиться? Очень милые девочки, Гражина и Крыся. Я им уже про вас рассказывала, и они мне очень завидуют, что я вас знаю. Домой вернулась в десять вечера. По воскресеньям отец всегда дома.

— Значит, вы не знаете, приходил ли кто-нибудь к Зомбеку в этот день?

— Наверное, только Эвелина. Меня уже не было, потому и не знаю.

— А отец вам ничего не говорил?

— Только то, что спал до полудня, потому что в субботу основательно заложил. Вам нравится эта марка? — Возьмите ее себе, у Марека их полно… Боже, когда же вы будете со мной ласковы и скажете что-нибудь приятное.

Она села к пианино, которое ее отец называл «фортепиано».

— Сыграть вам что-нибудь? Может, «Не говори мне о любви»? Это сейчас самая модная вещь. «О, пусть очнется сердце ото сна», — красиво, да?

— Прекрасно, — сказал я и вышел уже тогда, когда Галина отвернулась и начала играть «Не говори мне о любви».

Сначала я был просто счастлив, получив желанную марку и кое-какие новые сведения о Зомбеке. Однако сопоставил факты — и меня снова охватило отчаяние. Что я знал? Лишь то, что тридцатого, в воскресенье, был убит Эмиль Зомбек. Что двадцатого он получил поздравительную открытку из Колюшек. А двадцать третьего, на прошлой неделе, к нему заходил какой-то мужчина в болонье, и этот визит смертельно перепугал Зомбека.

0 на основании этого мне нужно разыскать убийцу! Где его искать, как он выглядит, как его зовут, каким образом он оказался в кассе «Протона»? За что убил Зомбека?

Помочь мне могла только Эвелина Фальконова. Она, и больше никто. Даже наш прекрасный криминалистический центр с его суперсовременными методами был здесь бессилен.

21

Директор Колаж набирает номер майора Птака.

— Есть ли уже какие-нибудь результаты расследования?

— Какого расследования? Вы о чем?

— По делу нашего кассира, Эмиля Зомбека.

— Не понимаю, — отвечает майор, — почему вы об этом спрашиваете? Вас, что, перевели в Главное управление милиции?

— Вы шутите, пан майор. Я по-прежнему генеральный директор завода «Протон».

— Тогда я должен вам напомнить, что о результатах своей работы мы перед заводом «Протон» никогда не отчитывались.

— Пан майор! — с упреком восклицает Колаж. — Речь идет о нашем работнике!

— С той минуты, как вашего работника убили, — спокойно отвечает майор, — его останки принадлежат нам. Теперь мы, а не «Протон», тратим на него деньги. С момента смерти на него стало уходить больше средств, чем при жизни. Следствие — дорогая забава.

22 .

Бухгалтер Калета осторожно стучит в дверь поручика Витека.

— Проходила мимо и решила зайти на минутку, — поясняет она.

— Хорошо, что только на минутку, — отвечает Витек, — Некоторые попадают к нам лет на десять, а то и больше.

— А вы остроумны! — язвительно замечает Калета.

— Остроумие бесполезно, когда у одного из собеседников нет чувства юмора, — подкалывает ее Витек. — Впрочем, хватит шуток. У вас, наверное, какая-нибудь сенсационная новость?

Калета поправляет очки.

— Я хотела узнать, нашла ли милиция убийцу.

— Трудное дело, — вздыхает поручик. — Подумайте сами: мы можем подозревать только двоих: вас и директора Колажа.

— Почему?!

— Очень просто, — тянет поручик, — Кассир готовил деньги к выплате и мог открыть дверь только вам или директору.

Калета снимает очки, щурит близорукие глаза.

— А знаете что? Вы, пожалуй, правы. Я знаю Зомбека и могу поручиться, что никого другого он бы не впустил. Но вам известно, что как раз тридцатого директор был на банкете у одного вице-министра и просидел там до полуночи. А я все воскресенье была у дочери, присматривала за ребенком. Они с мужем пошли вечером в цирк, им достали контрамарки.

— У каждого есть какое-нибудь алиби, — отвечает поручик.

— Но ведь его можно проверить!

— Мы уже сделали все, чтобы снять с вас подозрение.

— А вы, оказывается, и на самом деле очень любезны…

23

Я был прав, предчувствуя худшее: следствие застряло на последней, как мне тогда казалось, находке — марке, проштемпелеванной на почте в Колюшках. Совсем недавно я был готов отдать за нее всю месячную зарплату. Сегодня же пожалел бы даже грош.

Тянулись унылые дождливые дни. Дождь шел утром и вечером, ночью и снова с утра, и снова вечером. Потом опять ночью. И так целую неделю. Я не знал, как мне быть, до того хотелось послать все это к чертям. Затем позвонил Клосу, и мы договорились встретиться в нашем клубе. Мы заказали два коньяка, потом снова два и еще раз два. В прилегающем зале сидел майор Птак. Он заметил меня и подсел к нашему столику.

— Освободили Пакоша, — сказал он, — Прокурор настоял.

— С самого начала было ясно, что это не он, — отозвался Клос.

— И с самого начала, — пробурчал майор, — вы не можете выйти на настоящий след. Фальконова по-прежнему утверждает, что двадцать третьего в воскресенье к Зомбеку никто не приходил?

— Да, утверждает. Согласилась даже на очную ставку с Марианной Вятрык. Они чуть глаза друг другу не выцарапали. Бабка кричит, что к Зомбеку в дверь звонил мужчина в болонье, и клянется в этом всеми святыми, а Фальконова все твердит, что у любопытной старухи уже «глаз помутился и бельмом зарос» от вечного подглядывания.

Майор заказал себе «чинзано». Глядя на этот сладкий и липкий напиток, я был не в силах понять, как майор милиции сможет проглотить такой сахарный сироп.

— Имея подобных подчиненных, — словно отгадав мои мысли, сказал он, — приходится искусственно подслащивать себе жизнь. Вуйчик, плохи наши дела. Прокурор велел прикрыть следствие.

— И ты на это согласишься?

— А что я ему скажу, что покажу, кого пришлю на допрос? Тебя с сержантом?

— Думаешь, Зомбека убили из личных побуждений?