Время падающих звезд

С тех пор, как я поссорился с отцом Ауль, я избегал встреч со стариком, и он тоже, в свою очередь, гнушался моего общества. Ауль не избегала моего разраженного настроения, она пыталась выступать посредником, но у меня не было никакого желания, выслушивать поучения старика, и он показал себя не менее строптивым. Достойно внимания, с каким усердием он вкалывал в гончарной мастерской. Роботам приходилось то и дело доставлять новую глину. Старик словно выполнял экспортные заказы для всех планет Млечного пути.

Чтобы развлечь меня, Ауль однажды придумала забавную игру. Она повела меня в куполообразное помещение рядом с энергетическим центром. Оно было расположено вплотную к поверхности луны. Стеклянная стена открывала вид на внешний мир. Я должен упомянуть, что шестая луна Юпитера имеет так называемое связанное вращение, явление, которое еще не известно земным астрономам. Как известно, наша луна тоже обладает таким свойством, поэтому мы видим постоянно только одну сторону ее растресканной поверхности.

Следовательно, мы постоянно видели перед собой Юпитер. В этом помещении находилась катапульта, с помощью которой на Юпитер выстреливались исследовательские аппараты. Процесс можно было наблюдать на экране. Теперь Ауль пришла в голову мысль переключить меня на другие мысли приятным баловством, для этого она принялась катапультировать в атмосферу Юпитера камни, кусочки металла, даже не отшлифованные алмазы. Эффект был забавным. Прежде чем снаряды, собственно, попадали в атмосферу, они оставляли за собой разноцветные светящиеся следы, падающие звезды, в зависимости от массы. Моя тоска постепенно пропала. Мы заключали пари, кто вызовет самые красивые и дольше всех святящиеся метеоры, бомбардировали Юпитер всем, что под руку попадало. Я даже испепелил в атмосфере Юпитера несколько глиняных ваз и стеклянный шлем разобранного робота.

Неделю меня увлекал космический фейерверк, потом мой интерес погас.

— Я знаю, ты желаешь мне только добра, Ауль, — сказал я, — надолго это баловство будет нудным даже для отсталого обитателя Земли.

Ауль согласилась, но у нее снова был новый план. Я должен был образовываться, сказала она и была готова научить меня основам элементарной математики. Несмотря на то, что уже при слове «элементарная математика» у меня мурашки бежали по коже, пока что я согласился. Она безотлагательно начала занятие, объяснила мне простые законы апериодической пульсации, которые получаются из плюса или минуса с каким-нибудь кубическим корнем дельты, говорила об аксиомах и сокращениях и прочих вещах. То, что Ауль обозначала простыми законами, воспринималось мной как диалект неизвестного племени. Я искренне сознаюсь, что никогда не был прилежным учеником; перед этой тарабарщиной я капитулировал.

Зато ее математическая экскурсия побудила меня к исключительной идее, которая действительно обещала мне разнообразие. Я велел мастерам чеканить монеты. Монеты различного достоинства и различной величины. Затем я вырезал тридцать две карты из фольги, разрисовал их символикой карточной игры [19] . Ауль не особо в восторге от моей задумки, она охотней осталась бы со мной наедине. Но для игры в скат требуется только три игрока. Оттого, что я не хотел говорить со стариком, я ознакомил только Ауль и Фритцхена с правилами этой игры. Они поняли их за несколько минут и уже скоро были в моем распоряжении.

19

По традиции в скат играют картами, отличающимися от обычных по рубашке (крапу), обозначениями и названиями мастей. Так, трефы — это желуди, кресты, пики — листья, вино, зелень, черви — сердце, красные, бубны — звонки.

Вскоре после этого старик подглядывал из-за наших плеч. Ауль постаралась, при поддержке Фритцхена, объяснить ему правила игры. Это было мучение, потому что им пришлось сначала научить его небольшой таблице умножения. Когда он, наконец, вник, он захотел играть с нами. Он заблаговременно велел отчеканить несколько килограмм монет. Ауль уступила ему свое место, помогла во время первого раунда.

Я не догадывался, какой порок я пробудил на шестом спутнике. Мы играли с контрой с реконтрой, ругательствами и бесчинствами. Старик даже бросал несколько раз карты, когда он проигрывал, а это поначалу происходило чаще — но его гнева не хватало надолго. Он становился все более одержимым, с удовольствием продолжил бы игру даже ночью. Постепенно он начал играть с изысканной хитростью, блефовал и даже жульничал. Новая забава против заунывной тоски снова установила между нами мир.

Теперь оба знали не только игру и ее правила, но освоили также и все надлежащие выражения и термины. Когда речь шла об игре, старику больше не требовался переводчик. Но с его слегка подтасованным везением — он ловко умел примешивать валетов и тузов — он снова принялся за болтовню. Однажды, когда я заявил ему «восемнадцать», он отсутствующе посмотрел перед собой и глубокомысленно произнес: «Знаешь, сын мой, на днях я долго думал о нашем разговоре. Ты говорил о развитии на Земле. Отличненько, Panta rhei, все развивается дальше. Моя голубка тоже кое-что объяснила мне. Итак, когда-то человек был Ничем, ползал в другом обличии по дну океана. Правда, я этому не верю, но так могло быть. О, боги, в каком направлении развивается человек? К чему это может привести?"

— У тебя восемнадцать, отец?

— Восемнадцать.

— Двадцать?

— Двадцать.

— Два…

— Поразительно, какими знаниями располагает этот МЕ. Но разве он человек? Я думаю, в этом мы едины, он не может быть человеком…

— Предложено двадцать два, отец.

— Я не хочу подставлять тебя с твоими ничтожными пиками. Я остановлюсь на двадцати двух.

Я спасовал. Фритц заявлял дальше. При тридцати шести старик снова завел. «Я спрашиваю себя, что движет человеком к постоянно новым исследованиям? Ему это так необходимо?»

— Любопытство такой же инстинкт как еда и пища, — сказал я. Если этот инстинкт будет контролироваться с осознанием ответственности, человек привлечет силы природы себе на службу. Он должен продолжать исследования, потому что состояние покоя означает деградацию. Это еще установил ее мой друг Хайн, тогда, на Маник Майя. И поэтому твое муравьиное государство ни в коем случае не идеальное. Здесь властвует подчинение и приспособление. Мы же меняемся…

— Я должен об этом подумать, — пробормотал я. — Я только спрашиваю себя, где же конец…

— Черт возьми, мы играем в скат или философствуем! — вспылил Фритцхен. — Я предложил тридцать шесть.

— Рача, — презрительно заворчал старик, — с какой охотой я сейчас оставил бы тебя сейчас с твоими трефами без двойки и поспорил бы с тобой. Или ты можешь предложить больше?

Фритцхен спасовал, старик объявил гранд, выложил обоих своих валетов. Пока он принимал взятки, он сказал довольно: «Прогресс туда, прогресс сюда — разве жизнь не полна удовольствий? Резаться в скат, философствовать о боге и мире — что можно желать больше? Космические корабли и атомы, всякую дребедень… ходи, сын мой, я положил червового короля».

Его болтовня сбивала меня с толку, я не мог сконцентрироваться, побил короля тузом.

— Ты играешь как ночной охранник, — канючил Фритцхен, — почему ты не выбросишь сразу десятку?

— В любом случае, те кто оборудовал эту луну, были мыслящими существами. Если бы они не властвовали над атомом и у них не было бы космических кораблей, ты бы уже давно бы сгнил.

— В этом я должен с тобой согласиться, — сознался старик и после выигранной партии придвинул колоду к Фритцхену, чтобы тот перетасовал ее. — Проделки со Святым духом тоже интересна, трюк, старый как мир. Я припоминаю, как одна из дочерей жалкого Бэлшарруссура однажды произвела на свет ребенка. Случайно мне теперь известно, что отцом был старший виночерпий. Но что объявляется изумленному народу? Высокопоставленная дама была оплодотворена Святым духом… Фритц, ты рача, ты наверное подтасовал карты.