Время прощаться

В этой ситуации я много чего не понимала. Я видела, как слоны вытаскивают своих детенышей, когда те падают в воду. Видела, как слонихи поднимали детенышей, когда те просто лежали. Но я никогда не видела, чтобы слониха несла детеныша, как львица своего львенка.

Не знаю, что заставило Тато думать, что она сможет уйти с похищенным детенышем. Не знаю, таковы ли были ее намерения или же она почувствовала приближение льва и леопарда и решила, что слоненок в опасности.

Не знаю, почему стадо не отреагировало, когда Тато пыталась забрать детеныша. Она была старше Мареа, но при этом не входила в стадо.

Мы дали ему кличку Молатлхеджи. В Ботсване это означает «Потерянный».

На следующую ночь после той, когда я едва не потеряла Дженну, мне приснился кошмар. Во сне я сидела рядом с тем местом, где Тато хотела забрать Молатлхеджи. Пока я наблюдала, как слоны поднимаются все выше, высохшее русло реки начало заполняться водой. Она журчала, становясь все быстрее и глубже, пока не начала плескаться у моих ног. Вдалеке я увидела Грейс Картрайт, которая, полностью одетая, вошла в воду. Она наклонилась ко дну русла, взяла гладкий камешек и сунула его за пазуху. Проделала это же еще раз, и еще, и еще, накладывая камни в штаны и в карманы куртки, — она уже едва могла стоять и наклоняться.

Потом Грейс стала заходить все дальше в реку.

Я знала, насколько глубока река, — поглотит, и не заметишь. Я попыталась закричать, но не издала ни звука. Открыла рот, и из него хлынули тысячи камней.

Неожиданно я оказалась в воде, меня потянуло вниз. Я чувствовала, как течение треплет мне волосы, высвобождая их из косы, как становится трудно дышать. С каждым вдохом я глотала камни — агат и острый кальцит, базальт, сланец и вулканическое стекло. Я тонула, глядя на акварельное солнце…

Я в панике проснулась. Гидеон зажимал мне рот рукой. Пытаясь оттолкнуть его, я пиналась, вырывалась, пока не оказалась на одной стороне кровати, а он на другой — между нами была баррикада из слов, которые мы должны были сказать друг другу, но так и не сказали.

— Ты кричала, — прошептал он. — Всех перебудишь.

Я увидела, что первые кровавые лучи рассвета прорезали небо. Что я заснула в тот момент, когда хотела украсть пару мгновений счастья.

Кода Томас проснулся, я уже лежала в гостиной на диване, обхватив крошечное тельце Дженны, как будто никогда бы не позволила ей проснуться и увидеть, что меня нет.

Он взглянул на меня, совсем сонный, и побрел в кухню в поисках кофе.

Я на самом деле не спала. Я размышляла о том, что все ночи моей жизни были темными, без сновидений, — с одним исключением, когда воображение разыгрывалось и полуночный час становился фантомом моих величайших страхов.

В последний раз такое случилось, когда я была беременна.

Дженна

Бабушка смотрит на меня, как будто увидела призрак. Крепко обнимает, ощупывает плечи, волосы, словно проводит инвентаризацию. Но в ее прикосновениях чувствуется злость — похоже, она пытается ранить меня так же сильно, как я ранила ее.

— Дженна, бог мой, где ты была?

Жаль, что я не воспользовалась предложением Серенити и Верджила отвезти меня домой, чтобы встреча с бабушкой прошла гладко. А сейчас между нами выросла стена отчуждения — целая гора Килиманджаро.

— Прости, — бормочу я, — у меня были… дела.

Я отвлекаюсь на Джерти, чтобы вырваться из бабушкиных объятий. Собака лижет мне ноги, а после прыгает на меня, и я зарываюсь лицом в густую шерсть у нее на шее.

— Я думала, ты из дому сбежала, — говорит бабушка. — Думала, может быть, употребляешь наркотики. Пьешь. В новостях показывают столько историй о похищенных девочках, о хороших девочках, которые совершили ошибку, например ответили незнакомцу который час. Я волновалась, Дженна…

Бабушка все еще в форменной одежде, но я вижу, что глаза у нее красные, а сама она бледная, как будто не спала.

— Я уже всех обзвонила. Мистер Аллен сказал, что ты не сидишь с его сыном, потому что сейчас его жена с ребенком гостят у тещи в Калифорнии. В школу звонила… друзьям…

Я испуганно таращусь на нее. Кому, черт возьми, она звонила? Если не считать Чатем, больше я ни с кем и не общаюсь. А это означает, что бабушка звонила наугад, чтобы узнать, не осталась ли я у кого-то ночевать, — что еще более унизительно.

Не думаю, что я смогу вернуться в школу осенью. Не думаю, что я вообще смогу туда вернуться в ближайшие двадцать лет. Я обижена и зла на бабушку, потому что и без того нелегко быть неудачницей, чья мать мертва, а отец в приступе безумия убил свою жену, и не стать при этом посмешищем всей параллели восьмых классов.

Я отталкиваю от себя Джерти.

— Ты и в полицию звонила? — спрашиваю я. — Или это по-прежнему выше твоих сил?

Бабушка замахивается, как будто хочет меня ударить. Я непроизвольно съеживаюсь — вот уже второй раз за неделю меня бьет тот, кто должен был бы любить.

Но бабушка и пальцем ко мне не прикасается.

— Марш в свою комнату! — велит она. — И не выходи оттуда, пока я не разрешу.

По пути я сворачиваю в ванную, потому что уже двое с половиной суток не мылась. Открываю такую горячую воду, что крошечную комнатку наполняет завеса из пара, зеркала запотевают, мешая мне видеть себя голой. Я сажусь в ванну, подтягиваю колени к груди и продолжаю напускать воду, пока ванна не становится полной до краев.

Я делаю глубокий вдох, соскальзываю по стенке ванны и оказываюсь лежащей на дне, скрестив руки, как лежат в гробу, и с широко открытыми глазами.

Занавеска в ванной — розовая в белый цветочек — похожа на калейдоскоп. Из моего носа периодически вырываются пузырьки, похожие на маленьких камикадзе. Волосы, как водоросли, развеваются у лица.

«Вот так я ее и нашла, — представляю я бабушкин голос, — как будто она просто уснула под водой».

Воображение рисует сидящих на моих похоронах Серенити и Верджила. Они говорят, что вид у меня был умиротворенный. Наверное, потом Верджил отправится домой и пропустит рюмашку — или шесть — за упокой моей души.

Все сложнее удерживаться под водой. Давление на грудь такое сильное, будто в грудную клетку воткнули нож. Перед глазами пляшут звездочки — такой себе подводный фейерверк.

Неужели она так же себя чувствовала за минуты до того, как утонула?

Я знаю, что она не утонула, ее грудь раздавили — читала результаты вскрытия. Череп треснул — неужели до этого ее ударили по голове? Почувствовала ли она опасность? Остановилось ли время, накатывал ли звук цветными волнами, ощущала ли она движение кровяных телец под тонкой кожей запястья?