Время против времени

— Ясней быть не может. Идемте.

Глава XX РЕШАЮЩИЙ ШАГ

Кафе «Жюн» закрыто. Пришлось стучать. На стук дверь приоткрылась, закрепленная изнутри на цепочке, и чей-то хриплый голос сказал сквозь щель:

— На вынос не продаем. Закрыто.

Мы ждем ответа Мердока. Он говорит тихо и властно: — Открой. Слим. Свои.

В распахнутую настежь дверь мы входим в том же порядке: чуть впереди Мердок, за ним вплотную я и Мартин.

В зале тихо и пусто. Столы поставлены один на другой, стулья отодвинуты в сторону, на стойке горит единственная свеча, освещая не больше пяти квадратных метров погруженного в темноту зала.

— Где девочка, Слим? — спрашивает Мердок.

— Наверху в угловой комнате. Наверное, уже спит. От ужина отказалась.

— Разбуди ее повежливее и скажи, чтоб спускалась вниз. Кто рядом?

— Крук и Тони. Должно быть, играют в кости. Проглотили уже бидон абрикосовой.

— Будет оплачено, Слим. Кстати, скажи им по пути, чтобы убирались отсюда немедленно.

Слим мгновенно исчезает за дверью возле стойки, смутно различимой в темноте. Мердок садится на ближайший к стойке стул, мы устраиваемся рядом, контролируя каждое его движение.

В двери у стойки появляются двое, похожие на ранчменов в широкополых соломенных шляпах и узких штанах, заправленных в высокие башмаки до колен. Тусклый свет единственной в зале свечи не позволяет рассмотреть их лица.

— Вы оба свободны. Девчонкой займется Слим, — говорит Мердок.

Парни в высоких башмаках почтительно ретируются, не обращая на нас никакого внимания. Приказа хозяина им было достаточно, а самодеятельность, должно быть, не поощряется.

Минуты две-три спустя появляется Минни в светлом платье с жирными пятнами на длинных тюлевых рукавах: вероятно, ее тащили за руки. Я делаю знак Мартину, чтоб он держал под прицелом Мердока, и выхожу ей навстречу.

— Мсье Ано! — радостно восклицает она, в окружающей полутьме не замечая ни Мердока, ни Мартина.

— Вы сейчас поедете домой, Минни. — говорю я. — вас отвезут. И не пугайтесь, если не застанете отца дома. Он в больнице святой Магдалины, легкий сердечный приступ после вашего исчезновения. Вы ему позвоните в больницу, как только вернетесь домой.

— Слим, — распоряжается Мердок, — отвезешь девушку и головой ответишь за любую задержку в ее возвращении домой.

— А кто же здесь останется, хозяин? — медлит Слим.

— Мы подождем твоего возвращения.

— Идите, Минни, — говорю я. — Экипаж у подъезда.

Минни и Слим уходят. Я закрываю дверь на цепочку.

— Первое ваше требование выполнено, Ано. — Мердок разговаривает спокойно, но с какой-то внутренней настороженностью. Видимо, он понимает, что его ждет еще более неприятное испытание.

Я сажусь напротив Мердока.

Наблюдение продолжает Мартин.

— Здесь есть телефон? — спрашиваю я.

— Вон там, за стойкой, — кивает Мердок.

— Через полчаса я позвоню Минни домой и тогда будет видно, как выполнили вы наше первое требование. Надеюсь, телефон работает?

— Проверьте.

— Проверим. А пока проверим другое.

— Что?

— Ваш здравый смысл и страсть игрока.

— Не понимаю.

— Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок. Но только игрок по призванию переживет спокойно любой проигрыш. Повторяю: любой.

— А что я проиграл сейчас, кроме голосов Стила?

— Вашу ассоциацию, Мердок, в перспективе — партию и все кресла в сенате.

Мердок долго молчит, выражения глаз его я не вижу, но знаю, что он понял и подсчитывает свои возможности.

— Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в сенатскую избирательную комиссию, — продолжаю я. — Вы признаетесь, что лично проверили обвинения сенатора Стила и убедились в их правдивости. Как честного политического деятеля вас глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете, одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в том числе и вашей кандидатуры.

— Что же вы оставляете мне? — спрашивает Мердок.

— Не так уж мало. Во-первых, достоинство и незапачканную репутацию, во-вторых, возможность играть дальше и, вероятно, не только проигрывать. У вас еще остаются все ваши игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика». А самое главное — у вас в руках газета, которая, оставаясь в оппозиции, может поддерживать и другие движения, если не «джентльменов» — они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, — то, скажем, католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.

Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.

— Я не оружия ищу, а перо и бумагу, — огрызается Мердок. Найдя их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию…» Диктуйте, — обращается он ко мне.

Со своего места я диктую примерно то, что уже высказал.

— А теперь позвоните в ночную редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, — продолжаю я. — Там знают ваш голос и ничего не заподозрят. Утром это заявление должно быть в газете. А затем отдадите бумагу мне. Я уж сам позабочусь и об избирательной комиссии и о «Сити-ньюз».

Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора. «Стенографистки не надо. Записывайте сами». Быстро, но отчетливо диктует написанное. Слышатся перебивающие текст реплики: «Что? Я уже сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше…» Потом опять текст, и снова перебивающая реплика: «Если хотите сохранить свое место, все это должно быть завтра в утреннем номере. Я сказал все, Жюль. Заеду лично. Да, подпишу номер».

И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я складываю документ вчетверо и опускаю в карман.

— Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, — говорю я, — только позвоню Минни.

Она уже дома и радостно сообщает, что уже созвонилась с больницей, отец все знает и уговорил врачей отправить его домой.

— Запритесь, девочка, и никого не пускайте до приезда отца, а ночью ваш покой будет охранять Мартин.

— Зачем? — вмешивается Мердок. — Наемных убийц посылать не буду. Проиграл плачу.

— Крупно играете и классно проигрываете, — замечает все время молчавший Мартин. — А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.