Время расставания

— Ты говоришь так, потому что ты шовинист и потому что сражение под Лейпцигом стало первым крупнейшим поражением Наполеона.

— Однако он до последнего верил в победу, даже в 1813 году, когда его армия отступала из России. Ты думаешь, менее двухсот тысяч французов против трехсот тысяч немцев, австрийцев, русских и шведов — это так легко? Гекатомба… [84] Вся Европа объединилась против нас…

— Лучше расскажи мне о Соне, — прервала Максанса сестра, зная его пристрастие к наполеоновским войнам, которое зародилось еще в детские годы. Брат мог часами рассуждать об этой войне. — Вы встретились, как и было предусмотрено?

84

В Древней Греции — торжественное жертвоприношение из ста быков; впоследствии гекатомбой называлось всякое значительное общественное жертвоприношение. В переносном смысле — огромные жертвы.

— Да, впрочем, с тех пор мы и не расставались. Я даже привел ее с собой.

— Ты с ума сошел! Было же решено, что она присоединится к нам только в последнюю минуту.

— Но почему? — Максанс пожал плечами. — Если она познакомится с нами поближе уже сегодня, то завтра будет держаться естественнее. Кроме того, она хотела увидеть дефиле.

— Где она?

— Вон там, около двери.

Камилла проследила за его взглядом. Темноволосая худенькая высокая девушка со строгим пучком на затылке напоминала балерину. На ней были красный обтягивающий пуловер, черная юбка и тяжелые, грубые кожаные сапоги. Соня растерянно взирала на суматоху, царящую вокруг, и явно не понимала, куда она попала.

«Это дочь Петера! — подумала Камилла, удивляясь своему волнению. — Бог мой, как быстро летят годы! Отец Сони в ее возрасте уже погиб».

— Она очаровательна, — прошептала потрясенная Камилла.

— Ты тоже так считаешь?

Уловив мечтательность в голосе брата, мадемуазель Фонтеруа повернулась к Максансу. Он не отводил глаз от Сони.

— Сейчас же наденьте рыжую лису! — внезапно гаркнул Рене Кардо.

— Еще рано, месье, — запротестовала молодая манекенщица, надув губки. — Здесь можно задохнуться от жары.

— Если вам так жарко, любезная девица, то вы можете убираться вон, возможно, это несколько остудит вашу голову.

Манекенщица тут же надела манто, а Кардо отошел на несколько шагов, чтобы понять, действительно ли к этому наряду необходима шапка, как это было предусмотрено эскизом. Дефиле должно было начаться через две минуты. Волнение усиливалось. Столы ломились от косметики: розовые и персиковые румяна, голубоватые и перламутровые тени для век. Перчатки, сапоги и туфли были свалены у вешалок. Несмотря на то что это был показ верхней одежды, Камилла и Кардо уделяли внимание каждой мелочи. «Элегантность — это совокупность деталей», — заявил модельер. Для любого дефиле или фотосъемки он тщательно подбирал даже подкладку платьев.

Камилла поднялась и рискнула заглянуть в зал. Ужасные зеленые пластиковые стулья — только такие удалось найти в необходимом количестве — все были заняты. Каждой гостье у входа вручали пробник духов «Непокорная».

Камилла разослала пригласительные билеты первым лицам городской администрации, которые пришли в сопровождении своих жен, организаторам торжеств, меховщикам с Брюля, а также иностранным участникам ярмарки. Но она также пригласила никому не известных студентов, парикмахеров, портных, чиновников госучреждений… Она понимала, что для каждого из гостей ее показ — знаменательное событие, ведь они так редко имели возможность соприкоснуться с западной модой. Еву Камилла решила не приглашать, дабы не привлекать ненужного внимания.

Владелица знаменитого Дома ощущала сильное волнение. Любопытно, но она так не волновалась даже во время показов, проходивших раз в год на бульваре Капуцинов. Многие из присутствующих ждали начала дефиле чуть ли не с религиозным благоговением. Большинство женщин были чересчур ярко накрашены — веки агрессивного голубого цвета не давали возможности рассмотреть цвет глаз; плохо сидящие платья нелепо обтягивали тяжелые бедра, отвратительные толстые чулки, грубая обувь. Мужчины — все, как один, в безликих серых костюмах. Но они пришли на ее показ, и Камилла не могла не оправдать ожидания немцев. Благодаря таланту Кардо, их новая линия одежды из кожи и замши «омолодила» лицо Дома Фонтеруа, чье имя через двести лет после его основания постоянно мелькало на страницах модных журналов, — его модели одежды очаровывали как американских, так и французских редакторов смелым соединением фактур и цветов, особой фантазийностью.

«Ты бы гордился мной, папа», — подумала взволнованная Камилла.

— Я полагаю, что самое время, мадемуазель, — шепнула ей на ухо мадам Ивонна.

Маленькая пухлая заведующая ателье была жизнерадостной и деятельной дамой, она говорила на напевном диалекте Юга Франции. Ее не могли выбить из колеи ни внезапные скачки настроения Кардо, ни капризы манекенщиц, ни фальшивые документы для молодой немки.

Камилла на мгновение закрыла глаза, сжала в кулачке голубой талисман, а затем повернулась к своей небольшой команде. Раздались первые такты рок-н-ролла, — эта динамичная музыка символизировала безостановочное развитие знаменитого Дома. Первая манекенщица терпеливо ждала своего выхода, стоя у подножия лесенки. На ней были трикотажное платье мини, дополненное высокими замшевыми сапогами, и замшевая куртка, подбитая стриженой норкой. Камилла широко улыбнулась.

— Мы сделали все от нас зависящее. Теперь ваша очередь, девушки. Развлекитесь!

Стены сотрясались от аплодисментов. Манекенщицы бегом спускались с подиума, чтобы уже через несколько секунд вновь появиться на сцене. Их глаза задорно блестели — они редко встречали столь теплый прием. Кардо продолжал суетиться, требовал, чтобы одна из девушек во время дефиле приспустила с плеч бобровую куртку, уже в который раз поправлял на манекенщице сиреневую лисью накидку с подкладкой из тафты, дополняющую вечернее кисейное платье.

Вдруг одна из манекенщиц пропустила одну из ступенек лестницы, оступилась, грохнулась на пол, схватилась за лодыжку и разрыдалась. Тотчас к ней устремились Максанс и Кардо. Бедняжка даже стать на ногу не могла.

— Следует перенести ее в кресло, — заявила мадам Ивонна. — Должно быть, она вывихнула ногу.

Максанс поднял молодую женщину, отнес ее вглубь комнаты, где Камилла уже освободила кресло.

— Боже милостивый! Кто же будет представлять «Валентину»?! — воскликнул Кардо, заламывая руки. — Это моя единственная манекенщица-брюнетка, все остальные — светловолосые… А мне нужна брюнетка!

— Послушайте, Кардо, это глупо, — урезонивала его Камилла. — Подойдет любая манекенщица.

Кардо бросил на мадемуазель Фонтеруа недобрый взгляд.

— «Валентина» закрывает дефиле. Это манто, разработанное для вашей матери, для брюнетки. На блондинке оно будет пресным.

Раздраженная Камилла не знала, как можно разрешить эту проблему, которая, на ее взгляд, и проблемой-то не была. Кардо вертелся по комнате, как волчок. Неожиданно на него снизошло вдохновение. Он подскочил к Соне, которая стояла не двигаясь с самого начала дефиле.

— Вот! Вот та девушка, которая мне нужна! — заявил он, хватая Соню за руку. — У нее отличная фигура. Надо лишь залачить волосы, а еще лучше использовать немного брильянтина. Антуан, может, каким-нибудь чудом у вас завалялась баночка брильянтина? Мадам Ивонна, наденьте на нее платье, приготовленное для Дианы. Нанесите немного губной помады, глаза не трогайте — у нас нет времени.

— Но, месье, я не могу… — растерялась Соня.

— Вы говорите по-французски! Прекрасно! Слушайте меня, это просто, как дважды два. Вы выходите на подиум, останавливаетесь, затем идете до конца помоста, опять останавливаетесь, несколько секунд так стоите и возвращаетесь. Играйте с публикой, держитесь высокомерной. Ну, пошли, пошли, следует поторопиться… Не бойтесь, мадемуазель, вас понесет манто… Это творение двадцатых годов, очень знаменитое, просто бесподобное. Его называют «Валентина».