Время скидок в Аду
Шрифт:
— Не выйдет. — Я почувствовал какой-то запах и снова открыл глаза. Сэм водил гигантской кружкой кофе прямо у меня под носом. — Выпей-ка это. Ты сидишь тут взаперти уже шесть дней, Бобби. Я знаю, как все плохо, но сдаваться нельзя.
Я засмеялся, но даже мне самому не понравилось, как звучал этот смех.
— Нельзя? Просто глянь на меня, детка, я покажу тебе мастер-класс полной капитуляции.
Клэренс ворвался в комнату, словно мастодонт в железных ботинках.
— Чувак, ну здесь и воняет! — было первое, что он сказал.
— И я рад тебя видеть, малыш.
Я отпил немного горячего кофе. Я понимал, что если проглочу его, значит, соглашусь прожить еще несколько часов, но я не спешил соглашаться на такую сделку. И все же вкус у него был приятный. Ну, по ощущениям горячий и похож на кофе. Как обычно.
— А теперь почему бы
— Потому что мы не собираемся позволить тебе упиться вусмерть, Бобби, — разъяснил Клэренс.
— Тогда вы опоздали. Потому что я уже мертв, не забыли? Ну, раз уж мы решилиэту проблему, вам пора уматывать. Не пропадайте надолго. Встретиться в начале двадцать второго века будет самое то.
Сэм осматривал комнату.
— И это, мой юный друг Клэренс, отличный пример того, что творит жалость к себе самому. Это бросается в глаза, это слышится в его голосе, и, Господь не даст соврать, это даже имеет свой запах.
— Отвали, Сэм. Я серьезно.
— Мы понимаем, как ты расстроен, честное слово. Мы действительно понимаем.
Клэренс подошел поближе, ступая между пустыми бутылками и пакетами из-под еды осторожно, словно сапер. Я испугался, что он решит сесть возле меня и попытаться утешить, но он остановился в метре от меня, так что мне не пришлось стрелять ему в ногу или куда-то еще.
— Но не сдавайся, Бобби. Ты же знаешь, как говорится — лучше…
— Если следующими словами, которые вырвутся из твоего рта, малыш, будут «любить и Потерять», — перебил его я, — я врежу тебе по лицу так сильно, что твои глаза, уши и все остальные важные части спрячутся на затылке и больше никогда не вернутся. Никогда. И остаток своей ангельской жизни ты проведешь с внешностью Мистера Картофельной головы, [103] которого кто-то уронил с очень высокого здания.
103
Американская игрушка в виде пластиковой картофелины, к которой прилагается множество частей (руки, ноги, усы), произвольно прикрепляемых к телу.
— Видишь! Ты все еще можешь шутить.
Я снова закрыл глаза.
— Я уже побывалв Аду. За что вы так со мной?
— Мы должны вытащить тебя отсюда, — сказал Клэренс. — Тебе надо привести себя в порядок. Подышать свежим воздухом.
— Что мне действительно нужно — что ж, вы поймете это, когда увидите, что криками делу не помочь.
Клэренс вздохнул и закатил глаза.
— Сэм, сможешь достучаться до него?
Сэм засмеялся.
— Черт, да он никогда меня не слушает. Он бы не оказался в этой ситуации, если бы послушал меня.
— Что ты под этим имеешь в виду? — Я по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Я еще не перестал надеяться, что эти люди, громко разговаривающие в моей квартире, были всего лишь одним из череды моих кошмаров. — Серьезно, ты даешь худшие советы со времен того, как Линкольну подсказали сходить в театр в день его кончины.
— Это старая шутка, жалкий ты пьяница. — Он повернулся к новичку. — Сразу видно, когда он начинает оживляться — думает, что снова может всех насмешить. Но ему этого знать пока не надо, иначе он запаникует. В душ его.
Жаль, я забыл заплатить за коммунальные услуги. Тогда бы из крана текла горячая вода.
Мы пошли в «Устрицы Билла» на берегу.
Я, вообще-то, не собирался оживать так быстро, но пару дней назад у меня закончилась содовая, а сочетание чистого алкоголя и остатков замороженного фастфуда меня просто убивало. Я не смог найти свою машину и начал смешивать водку с вишневым сиропом. Я намешивал «Белый русский» [104] со сливками, расфасованными под кофе. После всего этого я был более чем готов выпить пару чего-нибудь, смешанного профессиональным барменом. (Вообще-то, это выражение преувеличивает навыки работников в «Устрицах Билла». И бармен, и повар, вероятно, приходятся Биллу либо родственниками, либо приятелями по тюрьме, и оба они уделяют обслуживанию ровно столько сил, чтобы случайно не убить какого-нибудь посетителя. Плюсом было то, что в «Устрицах» стоял музыкальный автомат, полный мучительных поп-песен семидесятых и восьмидесятых.)
104
Коктейль
«Белый русский» на четверть состоит из сливок (также четверть кофейного ликера и две части водки), так что Бобби пришлось вылить туда немало расфасованных сливок (обычно упаковки по 10 г).Отмывшись и выйдя из дома, я уже сделал большой шаг вперед, но, если я собирался жить, надо было найти ради чего, что означало, обнаружить что-то, достойное жизни в себе.Чаша весов с моими неудачами была впечатляющих размеров, а на противоположную сторону я мог поставить только Гоба. Я не сделал ничего геройского — не вытащил малыша из Ада, но, по крайней мере, помог ему выбраться из жуткой ситуации и оказаться в более приемлемом обществе Рипраша. А это уже что-то. Да, Бобби Доллар, полу-мини-квазигерой.
Как только я пытался вспомнить свои хорошие дела, тут же меня окружали призраки моих неудач. Самым последним и крупным провалом, конечно, была Каз. Сама мысль о ней прожигала радиоактивную дыру в моих мыслях — я не мог ее игнорировать, но должен был держаться от этой мысли подальше, иначе она сведет меня с ума. Но не думать о ней — это был еще один способ о ней думать, и все начиналось снова.
Как я и говорил, чаша весов с неудачами была впечатляющей, даже захватывающей. Рассматриваем пример: я прошел через все, что могло уничтожить меня в Аду, и смог выжить, но я потерял то единственное, что не должен был отпускать ни в коем случае — потерял ее, потому что был самонадеянным и легкомысленным, потому что верил, что смогу предугадать все хитрости Элигора. Орфей [105] спустился за своей женой в Аид, но потерял ее, нарушив условие богов и посмотрев на нее слишком рано, еще не покинув подземное царство. Я же потерял свою любимую, потому что смотрел, но многого не видел.
105
Согласно древнегреческой мифологии певец и музыкант, сын бога Эагра и музы Каллиопы. Очаровал Аида и Персефону своей игрой на лире, за что ему позволили вернуть Эвридику, но потерял ее, нарушив условие богов.
— Я должен был знать это, — повторил я, должно быть, уже трехсотый раз с того момента, как мы покинули ту парковку. — Мне не следовало уходить из Ада без нее. Его уловка началась еще тогда, в Лошадиной плоти — он показывал мне ненастоящую Каз и обещал освободить ее. Уже тогда он все спланировал! Он передаст мне поддельную Каз и не нарушит свое слово. Ему даже не надо было клясться, но он воспользовался этим шансом, чтобы напоследок помучить меня.
В животе у меня будто все свернулось комом. Я посмотрел на «Кровавую Мэри», стоявшую передо мной. Теперь, когда я пил ее — ну, уже вторую, если говорить честно, — я задумался, действительно ли мне хочется еще алкоголя? Только забвение помогло мне пережить первые несколько дней, но выпивка уже больше не помогала. Если я не собирался нырнуть в черную пустоту, то надо было подумать о других вариантах. Я решил, что обязательно начну возвращаться к жизни завтра. Или послезавтра. Хотя нет, лучше завтра.
Беспокоиться о чем-то — это полный отстой.
— Дело в том, — сказал Клэренс, — что я так и не понял, в чем вся особенность этого пера. Ну, в смысле, даже если оно из крыла одного из наших боссов, какое до этого дело Элигору? Он как-то может его использовать? И почему он так хотел получить его, что даже был готов обменять на женщину-демона? Ну, не обменять, конечно, а сделать вид, что меняет, — он увидел выражение моего лица. — Прости, Бобби.
Даже после всех безумий, случившихся со мной после возвращения из Ада, я по-прежнему был избирателен в том, что касалось информации, которой я делился. Даже Сэм не знал всего:я утаил от него рассказ о воспоминаниях Уолтера Сандерса. Даже если Кифой действительно была Энаита, и это именно она отправила «улыбающегося убийцу», чтобы забрать у меня перо и защитить с его помощью свои тайны, я не хотел ставить Сэма перед выбором, пока не достану доказательства получше. Дело не в том, что он мог меня выдать, но наша дружба претерпела определенные изменения, которых я до конца пока не мог понять, и я хотел, чтобы все было по-честному. Мне оставалось лишь надеяться, что, умалчивая об этом, я не подвергаю его опасности.