Время смеется последним

— За четыре дня.

— А-аа… Ты мне не говорила. — Он помолчал немного, потом продолжил: — Хотя какая разница, два года, пять лет…

— И от кого я это слышу? — вскинулась Саша. — От Бенни Салазара! В музыкальном бизнесе пять лет идут за пятьсот — разве не твои слова?

Бенни не ответил. Он подъезжал к своему бывшему дому. Мысленно он всегда теперь называл его так: бывший дом. Хотя дом, разумеется, был не бывший, а настоящий, притом купленный на его деньги. Его бывший дом, мерцающе-белый, выстроенный в колониальном стиле, стоял чуть в стороне от дороги, как бы на зеленом холме. Сердце Бенни наполнялось благоговением всякий раз, когда он вытаскивал из кармана ключ, чтобы отпереть дверь. Только теперь он ее уже не отпирал. Бенни заглушил двигатель у обочины, не смог заставить себя свернуть на подъездную дорогу и подкатить прямо к крыльцу.

Крис, как выяснилось, сидел наклонившись вперед, его голова торчала посередине между Бенни и Сашей. А может, он уже давно так сидел, просто Бенни не видел.

— Пап, — сказал он, — по-моему, тебе надо принять твое лекарство.

— Хорошая мысль. — Бенни похлопал себя по карманам, но его красной шкатулки нигде не было.

— Держи, — сказала Саша. — Ты уронил, когда рванул из студии наверх.

В последнее время это случалось все чаще: Саша постоянно собирала за ним какие-то вещи, которые он то ронял, то клал не туда, — иногда он даже не успевал заметить пропажу. От этого его зависимость от нее, и так почти магическая, еще усиливалась.

— Спасибо, Саш, — сказал он.

Золото, как всегда в первую секунду, ослепило его своим блеском. Оно не тускнеет, вот в чем штука. И через пять лет золотые хлопья будут сиять точно так же, как сейчас.

— Что, предлагаешь положить прямо на язык? — спросил он сына.

— Ага. Только чур я тоже!

Бенни обернулся к Саше.

— А ты? Попробуешь моего лекарства?

— Запросто, — сказала Саша. — А от чего оно?

— От всяких проблем, — ответил Бенни. — В общем, от головной боли. Хотя у тебя ее вроде не бывает.

— Никогда, — с улыбкой подтвердила Саша.

Каждый взял по щепотке золотых хлопьев — на язык. Бенни старался не подсчитывать, сколько это будет в долларах, а сосредоточился на вкусовых ощущениях: правда металлический привкус или просто чудится, потому что Крис так сказал? Или кофе? Или это во рту послевкусие от последней чашки? Он языком скатал золото в шарик и стал высасывать сок — кисловатый. Или горький? Или сладкий? Секунду Бенни казалось, что скорее первое, потом второе, потом третье, но в конце ощущение уже было как от обычного камешка. Или даже от комочка земли. А потом комочек растаял.

— Пап, мне пора, — сказал Крис.

Бенни вышел, открыл заднюю дверцу, на прощание крепко прижал сына к себе. Крис, как всегда, стоял в отцовских объятиях не шелохнувшись: то ли упивался, то ли ждал, когда кончится, — не поймешь.

Отстранившись, Бенни оглядел сына. Малыш, которого они со Стефани когда-то обцеловывали и терлись о него носами, — и это колючее непонятное существо? Не укладывалось в голове. Бенни подмывало сказать «Не говори матери про лекарство» — как-нибудь закрепить связь с сыном, пока он еще здесь. Но он сдержался, сначала задал себе вопрос, как учил доктор Бит: а разве похоже, что Крис тут же выложит Стефани про золото и про все-все? Нет, не похоже. Значит, опять тяга к объединяющему предательству. И Бенни промолчал.

Он вернулся за руль, но не включал зажигание, смотрел, как его сын идет к бывшему дому. Лужайка полого уходила вверх. Трава флуоресцировала. Крис горбился под тяжестью школьного рюкзака — черт, кирпичи там у него, что ли? Не всякий фотограф-профи столько таскает! Ближе к дому Крис стал понемногу расплываться — а может, это в глазах у Бенни что-то расплывалось. Смотреть, как сын удаляется к крыльцу, каждый раз было мучительно. Бенни боялся, что Саша сейчас что-нибудь скажет — «Отличный парень» или «Неплохо покатались» — и ему придется оборачиваться к ней и что-то отвечать. Но Саша все же кое-что понимала; точнее, Саша все понимала. Она сидела рядом с Бенни и молча смотрела, как Крис взбирается по ярко-зеленому склону к белому крыльцу, толкает дверь и не оглядываясь входит в дом.

Так же молча они проехали Гудзон-парквэй, свернули на Вестсайдское шоссе и направились в Нижний Манхэттен. Бенни крутил ранние записи The Whoи The Stooges— групп, которые он слушал, когда еще по малолетству не ходил на концерты. Потом переключился на Flipper, The Mutantsи Eye Protection:под их песни они с друзьями слэмились в «Мабухай Гарденс» (семидесятые, Сан-Франциско) — в те вечера, когда не было репетиций их собственной группы, «Дилды в огне». Из которой, впрочем, ничего интересного так и не получилось.

Саша слушала так внимательно, что Бенни даже начал прикидывать — забавы ради, — не открыть ли ей свою тайну: как он ненавидитдело, которому посвятил жизнь. Он представил, как прокручивает Саше свои записи, старые и новые, комментируя каждую из песен: рваную поэзию Патти Смит (эх, зря она тогда бросила писать!), жесткий хардкор The Circle Jerksи The Stranglers,потом сменившую их альтернативу — убийственный компромисс! — и дальше, дальше — до тех синглов, которые он сам впаривает радиостанциям сегодня и в которых от музыки не осталось ни шиша — одни пустые оболочки, холодные и безжизненные, как квадраты офисного света, впечатанные в голубоватые сумерки.

— Ничего не осталось, — сказала Саша. — Просто не верится.

Бенни изумленно повернулся к ней. Она что, подслушала его внутренний монолог и подводит под ним мрачную черту? Но Саша задумчиво смотрела вперед, в пустоту, на месте которой раньше высились башни-близнецы.

— Все-таки тут должно что-то быть, — сказала она, не глядя на Бенни. — Какой-то след, контур, отзвук, не знаю.

Бенни выдохнул.

— Возведут что-нибудь, подожди. Сперва только догрызутся между собой.

Саша кивнула, но ее взгляд по-прежнему упирался в пустоту, будто у нее в голове крутилась задачка и она ее решала и все не могла решить.

Ну, пусть решает. Бенни вспомнилось, как в девяносто каком-то году Лу Клайн, его тогдашний учитель и наставник, объяснял, что вершина рок-н-ролла — это Монтерей шестьдесят седьмого, дальше уже не интересно. Разговор происходил в Лос-Анджелесе, в доме у Лу — с водопадами, с красивыми девочками, которыми Лу всегда себя окружал, с коллекцией авто перед парадным. Бенни глядел тогда в лицо своего кумира и думал: все, Лу, ты кончился. Потому что ностальгия — это конец, все это знают. Лу умер три месяца назад, прожив много лет послеинсультным паралитиком.

На светофоре Бенни вспомнил про свой список, достал парковочный талон и вписал туда еще несколько слов.

— Что ты там все время строчишь? — спросила Саша.

Бенни не глядя сунул ей список и лишь секунду спустя понял, как ему этого не хотелось. К его ужасу, Саша зачитала весь список вслух:

— «Поцеловал настоятельницу, похотливая фантазия, колтун, маковые зерна, на толчке».

Бенни замер. Он был уверен, что вслед за этими словами непременно разразится какая-то страшная катастрофа. Но оказалось наоборот: когда Саша их прочла — негромко, с легкой хрипотцой, — они словно утратили свою власть над ним.