Время воды

Глава 20. О ЛЕГКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Девять дней расквартированный на Коломенской улице я разбирался в сущности кооперативного движения и его основополагающих элементов — бандитов, лохов и непосредственно кооператоров. В этой системе лохам отводилась роль коренного населения плановой социалистической экономики, а бандиты и кооператоры играли роль варягов, нагрянувших внезапно и кучно, аккурат к началу распада великой империи.

Бандиты, лохи и кооператоры формировали спрос и предложение на стихийных рынках, возникших на обломках старой системы. Они осваивались, вступали в контакты, и на свет появлялись их нечистопородные помеси, несущие в себе явную двойственность: лохи-кооператоры, лохи-бандиты, бандиты-кооператоры-лохи. В обозримом пространстве больше не было никого. Все остальные либо уехали, либо медленно умирали. Мария Ивановна с Надей, не подпадая под указанную классификацию, еще каким-то чудом существовали, думаю, что о них просто забыли…

Я охотился за типажами на барахолке. В освещаемом кострами шашлычниц трехэтажном средневековом микрорайоне между Фонтанкой и Садовой, именуемом Апраксин двор. Здесь милиция действовала заодно с жуликами и ворами, здесь можно было купить любую подделку, от носков «Adidas» до тяжелого пулемета. Протискиваясь по узким рядам с шубами, кроссовками, магнитолами, сигаретами, водкой и жвачкой, я рассматривал продавцов и покупателей. Я вдыхал атмосферу перманентного пещерного предпринимательства и чувствовал, что здесь происходит не банальный товарообмен, здесь овеществляется жизнь, обытовляется бытие. Законы главенствовали простые и жесткие. Торг сопрягался с руганью. Демонстрация — с обманом. Обмен — с вымогательством. Продажа — с воровством. Пьянство — с развратом. Торговые ряды были сконструированы из брезентовых навесов и бытовых раскладушек, заваленных остатками того, что не вместило пресытившееся брюхо Запада, того, что удалось провезти через посты ГАИ, засады бандюганов и кордоны мордатых таможенников.

В целях экономии времени я прикупил гардероб оптом у человека, показавшегося мне идеальным типажом. Я выбрал мохнатую шапку с лисьим хвостом, доходящим до копчика, длинный стеганный, как узбекский, халат, пуховик и казаки с загнутыми в полукольца носами. В завершение образа я обзавелся широкой поясной сумкой с многочисленными клапанами, видимо, для провоцирования карманников. Я зеркальным образом копировал прикид человека, с которым вступил в гражданский акт купли-продажи. Продавец-образец, как положено на базаре, зарядил две цены. И обиделся, когда я не стал торговаться.

Я сказал:

— Беру все.

Новые вещи мне шли. Когда я появился в них перед кооператором, тот с удивлением спросил:

— Где-то я тебя видал. Ты не земляк мне?

— Земляк, — подтвердил я.

— Зе-ме-ля! — протянул он и замялся. — Что ж сразу-то не сказал. Я б тебе скидку сделал.

— Не надо скидок. Мне важно, что вещи фирменные, — соврал я.

— Все фирменные, даже носки, — соврал он. — Ну, расскажи, как там у нас?

— Красиво. Вот только траву косить некому.

— Кому нужна трава? Коровам. А ты, парень, в городе. Здесь просто: купил за двадцать, продал за пятьдесят. Разница — на карман.

— Здорово.

— Будешь дома, передай привет Михе Косолапому, — попросил он.

— От кого? — уточнил я.

— От меня, — сказал он, подумав.

— Хорошо, — пообещал я. — Приятно было пообщаться.

— Носи на здоровье, — ответил он. — Вещи хорошие. Сам бы такие носил, если б деньги лишние были.

Одеты мы были одинаково. Функционально он и являлся мной. А я был им. И у нас не было способа объяснить разницу между нами остальным пяти миллиардам землян…

Обновив гардероб, я позавтракал в летнем кафе «У Акбара». Так назывался ларек, возле которого шатко стояло четыре круглых стола, а внутри сидел черный человек в грязной майке. Рядом с ним мутно кипел бак. В недрах бака бледно пузырились лопнувшие по швам сосиски.

Я съел две порции с красным, как акварель, кетчупом, выпил чашку кофе из оплавленного пластикового стаканчика. На этом деньги Косберга закончились, что, собственно, было неважно, так как я уже понял, что деньги нынче зарабатываются достаточно просто.

До самых сумерек я ходил по рядам, задавая барыгам отвлекающие вопросы, стараясь говорить понятно, не переступая рамки их кругозора.

— Слышь, — спрашивал я, глядя оппоненту прямо в глаза. — Есть у тебя такие синие джинсы в разводах?

— Вареные, что ли?

— Ну, типа да.

— Ну, есть, — отвечал тот с некоторой ленцой. — Ну и чё?

— Мне нужно, — объяснял я тоже с ленцой.

— Шестьсот, — с неохотой.

— Двести, — с отвращением.

— Ха, — недоверчиво.

— Мне нужен опт, — нажимал я.

— Десять? — он напрягался.

— Ха, — презрительно.

— Двадцать?

Я не отвечал. Теперь пришла моя очередь выказать полную незаинтересованность в сделке. Так было принято у серьезных торговцев.

И после серьезной паузы, длиной с сиесту:

— Мне нужен вагон.

— Деньги?

— Тут, — я скашивал глаз на поясной кошелек, к которому из толпы то и дело тянулись чьи-то грязные руки.

Оппонент жадно сглатывал:

— Я сейчас, жди.

В его отсутствие я успевал продать две пары вареных штанов, «бермуды» или еще что-нибудь того рода.

Торговец приводил непропорционально широкого человека со свернутым носом и удручающе низким лбом.

— Боря, — назывался человек неразборчиво.

— Саня, — отвечал я ему тем же способом.

— Ну, дак чё? — переметывался с ноги на ногу он. — Давай «бабки». Через полчаса товар будет.

— Я бы хотел посмотреть на товар, — отвечал я, поигрывая плечами.

— Такие же, как у меня, — продолговатый человек действительно был в крепко вываренных штанах.

— Деньги будут, когда будет товар, — я не уступал, потому что уступить — означало здесь проиграть.

— Ты что, мне не веришь? — в тоне «широкого» звучала сложная смесь обиды с угрозой. Это явно была наработка.

— Нет, — ненапряженно протягивал я. — Я никому не верю.

— Ты, я вижу, парень не промах, правильно рассуждаешь, — «широкий» переглядывался с приведшим его продавцом. — Будет тебе товар. Встречаемся в два часа ночи за платформой Девяткино. Приходи один с «бабками». Будем делать бизнес.

— По рукам, — отвечал я.

За платформой Девяткино находился обширный пустырь, слывший плохим местом еще в те времена, когда я заканчивал школу. Ехать я туда не собирался, в отличие от этих парней, не понимающих юмора.

Похожие диалоги состоялись у меня возле табачных и винных палаток. Господа кооператоры, обитавшие на «Апрашке», тонко чувствовали, что кинуть значительно выгоднее, чем торговать. Инстинкт самосохранения, боязнь ответственности, страх перед будущим побуждал государство избавляться от производственных и торговых предприятий, как падающий воздушный шар освобождается от балласта. Отпущенный в свободный полет балласт достигал дна, где разбивался на кусочки. Там на дне кусочки растаскивались во все стороны, попадая в немытые жадные руки. Индустриализация сменялась натурализацией, а торгово-денежные отношения — меном, бартером и отбором. Коллективизм, солидарность, честь, совесть и другие эфемерные категории, препятствующие духу свободного предпринимательства, сметались с обеденного стола человеческих ценностей, как объедки из прошлого.

В этом смысле рынок на «Апрашке» был показательной территорией. Здесь побеждал тот, кто быстрее других освобождался от пут прежде значимых понятий. Освобождение проходило легко. На пустыре за платформой Девяткино сегодня ночью в предвкушении легкой наживы готовилось собраться неприлично много народу. Надо думать, мои деловые партнеры смогли найти общий язык друг с другом, пусть с ненормативной лексикой и невербальными вставками в виде кулачного боя.

Я лежал на кровати рядом со спящей Надей и думал о судьбах кооперации. Судя по сытому, если не сказать, глуповатому выражению лица, Надя была удовлетворена, я же был напряжен. Я пытался составить некий предварительный отчет для Косберга. Я не знал, где и как кооператоры достают товар для продажи, потому картина кооперации России представлялась неполной. Не смыкая глаз, я ворочался на постели, простынь подо мной скрутилась в дугу. Случись со мной бессонница прежде, я бы выпил грамм двести водки и тотчас бы крепко заснул. Но старания Косберга не прошли даром: последние месяцы жизни выжгли во мне человеческое. Острое желание оперативной работы гнало меня прочь из дома. Не в силах больше сопротивляться, я встал, оделся и вышел на улицу. Сборы заняли одну минуту сорок секунд.