Время воздаяния
Шрифт:
В числе прочих его перу принадлежит стихотворение «Пророк»:
— Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился, и шестикрылый серафим на перепутье мне явился… — а также — «Памятник»:
— …и долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в наш жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал.
Серафимы — высший ангельский чин, более всех приближенный к Богу; их бытие состоит в непрестанном вознесении хвалы Ему и вдохновлении божественной любви во всех остальных созданиях внутренним своим огнем. Пол серафимов также считается женским — то есть повествование Пушкина не совсем точно — скорее речь должна идти о херувиме.
Херувимы — второй ангельский чин; воплощаются
— …наименование же Херувимов означает их … способность принимать высший свет … мудрое их искусство преподавать и сообщать другим дарованную им самим мудрость.
Вообще же, ангелы — бесполы, чтобы, как случалось раньше, не баловались с земными женщинами.
Само слово «ангел» означает — «вестник».
Лилит — легендарная первоженщина, сотворенная тем же способом, что и мужчина, в некотором смысле ему равная, а потому не пожелавшая связывать себя узами брака и, стало быть, подчинения ему. Библия о дальнейшей ее судьбе умалчивает, однако более поздние оккультные учения олицетворяют в ней темное начало первородной похоти и страсти; можно предположить ее фактическую идентичность Астарте, Иштар — аккадской богине плодородия и плотской любви, войны и распри, земному воплощению планеты Венера. Иштар считалась покровительницей проституток.
Астартизм — древний и чрезвычайно темный культ, сопровождающися ритуальными оргиями и кровавыми жертвоприношениями; разновидность сатанизма: в своем прошлом оба — дети Бога. Однако многие черты культа Астарты вызывают ассоциации с другим — культом сына Зевса, умирающего и возрождающегося каждый год бога Диониса.
— Все, что видит, слышит, осязает и обоняет человек, — проявления Диониса. Он разлит повсюду. Запах бойни и сонного пруда, ледяные ветры и обессиливающий зной, нежные цветы и отвратительный паук — во всем заключено божественное. Разум не может смириться с этим, он осуждает и одобряет, сортирует и выбирает. Но чего стоят его суждения, когда «священное безумие Вакха», вызванное опьяняющим танцем под голубым небом или ночью при свете звезд и огней, примиряет со всем! Исчезает различие между жизнью и смертью. Человек уже не чувствует себя оторванным от Вселенной, он отождествился с ней и значит — с Дионисом.
Так пишет покойный о. Александр Мень в своей «Истории религии».
Дионисизм завоевал всю Грецию к VIII–VII вв. до н. э. Но культ, обещавший освободить душу от всего бренного, в экстазе соединить её со Вселенной и доказать бессмертие души, всё больше обращался в безумные оргии и безудержный разгул страстей и инстинктов. Празднества в честь Диониса, были во многом схожи с шабашем ведьм: рекой текло вино, возбуждающее все желания человека, звучала ритмичная музыка, участники исполняли танцы, которые доводили их до экстаза, граничащего с безумием. Особенно в этом смысле выделялись женщины, т. н. «менады» (от слова «мания» — безумие) или вакханки, получившие такое прозвище от второго имени своего бога.
— Демонические силы, таящиеся в человеке, легко овладевают им, когда он бросается в водоворот экзальтации. Упоение бытием у поклонников Диониса нередко выливалось в упоение кровью и разрушением. Бывали случаи, когда женщины тащили в лес младенцев и там, носясь по горам, рвали их на куски или швыряли о камни. В их руках появлялась тогда сверхъестественная сила, — говорит Мень.
По легенде, Диониса всегда окружали женщины, и даже в детстве его одевали как девочку, чтобы скрыть от врагов (что нашло отражение в культе). Мать Диониса погибла, когда он был еще в утробе — кстати, от излишнего любопытства. Позже Дионис спустился в Ад, чтобы отыскать ее.
— Нередко мужчина, отождествляемый с данным архетипом, ищет себе идеальную женщину, которая стала бы для него одновременно матерью и возлюбленной. Он часто меняет партнерш, стараясь отыскать «Ее», но не находит, — пишет психоаналитик Джин Болен.
Блок, Александр Александрович (1880–1921) — великий русский поэт. Повествование IV части основано на его дневниках, письмах, воспоминаниях современников и часто использует их текстуально.
История
его жизни — это история возвышения к мистическим небесам, освещенным кровавыми зорями грядущего — «бездомного», как он его называл — века, и постепенного сошествия оттуда в пыль земных городов; история падшего ангела, с которым его и сравнивали в зрелые годы. Впоследствии, в известнейшем и до невозможности затасканном стихотворении 1912 г. он напишет:— Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — все будет так. Исхода нет. Умрешь — начнешь опять сначала, и повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь.
В лице Блока на известном портрете того периода работы Сомова современники часто усматривали образ Сфинкса.
Однако за несколько лет до этого, в 1904–1905 гг., после романтических «Стихов о Прекрасной Даме» Александр Александрович неожиданно (или ожиданно?) написал — предварив его эпиграфом из «Макбета»— сборник «Пузыри земли», вошедший во вторую изданную им книгу, где среди прочих стихотворений есть, в частности, такое (разумеется, не лучшее в его творчестве, но придется привести его также полностью, а то будет непонятно):
Побывала старушка у Троицы И всё дальше идет, на восток. Вот сидит возле белой околицы, Обвевает ее вечерок. Собрались чертенята и карлики, Только диву даются в кустах На костыль, на мешок, на сухарики, На усталые ноги в лаптях. «Эта странница, верно, не рада нам — Приложилась к мощам — и свята; Надышалась божественным ладаном, Чтобы видеть Святые Места. Чтоб идти ей тропинками злачными, На зеленую травку присесть… Чтоб высоко над елями мрачными Пронеслась золотистая весть…» И мохнатые, малые каются, Умиленно глядят на костыль, Унижённо в траве кувыркаются, Поднимают копытцами пыль: «Ты прости нас, старушка ты божия, Не бери нас в Святые Места! Мы и здесь лобызаем подножия Своего, полевого Христа. Занимаются села пожарами, Грозовая над нами весна, Но за майскими тонкими чарами Затлевает и нам Купина…»Мы здесь!.. Мы здесь… Эти — то строки, бог знает, как много лет назад запавшие в сонное забвение на какую — то потайную полочку в душе, вдруг проснувшись в один прекрасный день, и дали тот, самый первый, побудитеьный толчок к написанию — сначала мини — романа «Карр», а затем вот и этого, странное послесловие к которому я сейчас пишу, а вы читаете. Именно эти строки и связывают их для меня в единое целое — пусть не содержательно, но эмоционально.
Менделеева, Любовь Дмитриевна (1881–1939) — старшая дочь великого русского ученого Менделеева Дмитрия Ивановича; фамилию «Менделеев» получил его отец, в духовном училище. Дмитрий Иванович некоторое время увлекался модным спиритизмом, и даже написал о нем исследование, был действительным членом всех европейских академий, кроме российской, и при этом — членом черносотенного «Союза русского народа».
Любовь Дмитриевна после смерти мужа сделала небольшую театральную карьеру, начав, главным, как кажется, образом с повсеместного чтения поэмы «Двенадцать», которая принесла ее автору новое отвержение в среде бывших друзей, и некоторое внимание и покровительство со стороны революционных властей. Чтение ее Любовью Дмитриевной сопровождалось также и неким подобием танца — с шарфом — в подражание чрезвычайно модной в то время американской танцовщице Айседоре Дункан, бывшей достаточно эксцентричной, чтобы не только танцевать на сцене босиком, но и приехать выступать с этими танцами в страну, которая, корчась в муках, пыталась родить новое свое будущее.