Времяточец: Откровение

Было такое впечатление, что его разум хотел пытки, нуждался в ней для того, чтобы очиститься от вины. Контроль извне был принят с радостью, как полоумный псих радуется анестезии.

Ступив в мысленный пейзаж памяти носителя, Времяточец бросила взгляд в Провал, в чёрные глубины, где лежали ответы.

Она задержалась лишь на секунду. Быть может, некоторые вещи ей лучше не знать.

***

Эйс рухнула на маленький стул и закричала.

Тонким, высоким голоском.

Её телу снова было восемь лет.

Итак, началось. Это будет настоящая боль. Ей нравилось её тело, она много сил приложила к тому, чтобы любить его, полагаться на него, находить в нём утешение. Это было такое несчастье, какого она никогда не представляла. Не настоящая боль, а жестокость, из-за которой хотелось спросить «за что?». Ни грудей, ни женственности, ни силы в руках. Лицо Эйс сжалось от муки. Нет. Рано ещё. Это она переживёт. И следующую боль тоже. И следующую.

Превозмогая огромный физический страх, она заставила себя осмотреться. Не важно, как она выглядела, она Эйс. Не Дороти. И уж тем более не Дотти. Эйс.

Она была одета в свои старые розовый свитер и джинсы, сидела за партой. Первая парта, левый ряд. Это, по её опыту, было единственным способом добиться от учителей ответов на вопросы — быть у них перед самым носом. Позади неё сидела Шрила, которую она сейчас… тогда… даже не знала толком. А за Шрилой должен быть… не оглядывайся пока. Вначале привыкни к обстановке.

Солнце светило сквозь старые пыльные окна, увешанные рисунками и коллажами. Ранняя осень, за несколько недель до её смерти. Стены украшены опавшими листьями, державшимися на больших белых каплях клея. За учительским столом сидел мистер Уоткинс, на его старой лысой голове был нечёткий блик солнечного света. Он проверял тетради, а ученики молча решали задачи.

Эйс посмотрела в лежавшую перед ней тетрадь. Всё уже, разумеется, сделано, за две минуты. Если бы ей позволили, она бы весь учебник перерешала. Мисс Маршалл всегда ей так говорила, поощряя. А вот мистер Уоткинс, похоже, считал, что она мешает ему преподавать. Ты либо бунтарь, либо прилежный ученик. Учителя не понимали тех, кто был и тем, и другим, кто плохо справлялся с некоторыми предметами просто потому, что они не нравились, хотя, если бы она захотела, она могла бы справиться с большинством из них. Общение с социальным работником не помогало. На тебя вешали ярлык, просто потому, что ты что-то взорвала и побила кого-то, кто очень сильно на это напрашивался.

Ручка мистера Уоткинса бегала по тетрадям, его очки поблёскивали.

Дверь в класс открылась, и Эйс обернулась, заметив, что Чеда Бойла сзади неё не было. Это было странно.

В дверях стоял мальчик, Санир, один из шестилеток.

И Эйс внезапно поняла, почему она тут оказалась, вспомнила ежедневный ужас этой сцены. Санир молча подошёл к мистеру Уоткинсу и обратился:

— Сэр?

Уоткинс поднял взгляд и вздохнул:

— И что ты сделал в этот раз?

— Мисс Хейнс прислала меня сюда потому, что я шумел в классе.

— Ну почему каждый раз одно и то же, несносный ты ребёнок?

Дети отвлеклись от задач, и Уоткинс, как обычно, играл на публику, превращая это в какую-то ужасную комедию. Санир был едва ли не единственным мальчиком в классе мисс Хейнс, которого наказывали, во всяком случае, единственным, кого она присылала к мистеру Уоткинсу, который был директором. Как минимум раз в две недели он появлялся перед классом, чтобы повиниться в очередных своих прегрешениях. Уоткинс театрально бранил мальчика, а затем нагибал его через своё колено и шлёпал его три или четыре раза.

На переменах говорили о том, что Уоткинс и мисс Хейнс встречаются. Но никто в этом не был уверен.

Уоткинс схватил мальчика-азиата за волосы на затылке и нагнул его через колено.

— Что же нам с тобой делать? — спросил он и замахнулся рукой.

Дороти в этот момент всегда хотелось уйти или остановить это, но она не могла себе даже представить, что сделает такое.

А Эйс не колебалась.

— А ну поставь его, мразь! — крикнула она, вставая. В классе зависла мёртвая тишина.

— Что ты сказала? — прошептал учитель, опуская руку. — Как ты меня назвала?

— Я сказала «мразь». Худших ругательств я в восемь лет ещё не знала.

Эйс опрокинула ногой парту и, на глазах поражённых одноклассников, подошла к столу учителя.

— Я ненавидела это место, и тебя ненавидела, потому что тебе нравилось делать это, — она сложила руки на груди и смотрела на побагровевшего учителя. — То, что ты заставил меня выглядеть, как ребёнок, ещё не значит, что я должна себя вести как маленькая.

Она ожидала, что Уоткинс попытается наказать её так же. И тогда она узнает, будет ли удар между ног менее болезненным, если ударит маленькая девочка. Но дверь снова открылась, и в класс вальяжно зашёл Чед Бойл.

— Простите, я опоздал, — пробормотал он, уставившись в пол, а затем поднял голову, и в его глазах сверкнула радость: — Что, снова проблемы с паком?

Эйс сверкнула на него взглядом, жалея о своём девчачьем виде.

— От человека не зависит то, кем он родился. У тебя самого проблем полно. Это по твоему лицу видно. Но это не значит, что тебе можно причинять боль другим людям. Не произноси больше это слово.

Весь класс взорвался хохотом.

— Какое слово, командирша Дотти? Слово «паки»? Тебе слово «паки» не нравится?

Эйс побежала на него, жалея, что у неё нет рогатки, или меча, или хоть чего-нибудь. Как ей драться по-взрослому? Сама попытка выставляла тебя ребёнком. С оружием она хотя бы себя саму смогла бы обмануть.

Боже, как же ей это было противно.

Бойл стоял и улыбался. Эйс ударила его со всей силы по животу, надеясь, что этим всё и закончится. Она уберётся отсюда. Но Бойл схватил её за руку, с пугающей силой заломал её, и Эйс вдруг оказалась распластанной на полу.

Уоткинс и Бойл стояли над ней. Дети смеялись и улюлюкали, даже Шрила.

Значит, они не ошиблись. Это был Ад. Худшее, что она могла себе представить — снова стать маленькой беззащитной девочкой. Дальше будет только хуже.

— Ты не сможешь уйти, — смеялся Бойл, поднимая её за волосы. — Тебе некуда деться. Мы будем повторять школу, и все мои друзья и учителя буду считать, что я самый лучший. Мы тебе покажем, что в тебе нет ничего особенного. Что ты просто дура, которая любит паков, и у которой мама шлюха. А потом, если тебе очень повезёт, я снова убью тебя кирпичом, и ты сможешь начать ещё что-нибудь, другую игру. Но ты не бойся, Дотти. Я буду тебя навещать. Мне здесь нравится. Кто теперь тебя спасёт?