Всадник на белом коне

— Гешефт — это прозвище твоего менеджера, которое он заслужил еще до того, как отказался идти по стопам родителей и поступил в Военно-Финансовую академию Ярославля. Оно же перекочевало и в армию, точнее, в один из полков Псковской Воздушно-десантной дивизии, в котором он дорос до должности начфина. Ведь навыки, полученные в семье потомственных преподавателей психологии, никуда не делись, и этот красавчик очень быстро прославился тем, что может продать кому угодно что угодно, умеет крутить лихо закрученные многоходовки, не боится рисковать и так далее. Служил бы и дальше, но, как обычно, переоценил свои силы и попробовал подсидеть начфина дивизии. А тот оказался совсем не ягненком и отправил конкурента на гражданку. Кстати, Гешефт отличился и во время ухода, на редкость технично кинув начальство на приличные деньги, да так, что те об этом узнали только года через два. Само собой, в этой ситуации трясти миллионами, наворованными за время службы, было чревато не самыми приятными последствиями, и Комлев залег на дно. В смысле, вложил деньги в покупку четырех квартир в Первопрестольной и устроился на работу в детский дом, которым рулила и рулит его родная тетка по матери. Денег, получаемых от арендаторов трех сдаваемых квартир, хватало на безбедную жизнь, но Гешефту очень быстро стало скучно…

Не знаю, почему, но я был уверен в том, что Разумовская не врет и не передергивает. А еще проводил параллели между тем, что говорила она, и словами Борисыча, предельно внимательно вслушивался в каждую фразу и мысленно заполнял лакуны в новой картине мира:

— А тут на его глаза попался ты — волчонок, в принципе не умеющий сдаваться и готовый добиваться поставленных целей любой ценой. Как я уже говорила, твой благодетель любит многоходовки и не боится рисковать. Поэтому продемонстрировал тебе искреннее участие и пообещал светлое будущее, изобразил продажу одной из своих квартир и переселился в другую, вложил в тебя часть своих свободных средств, а потом «пересел» на карточку, которую тебе оставили родители. Не стеснялся тебя обворовывать и потом: все следующие пять лет он забирал львиную долю твоих призовых за победы на первенствах Москвы и России по юниорам, вроде как собирая деньги на покупку «проданной» квартиры, завязал на себя абсолютно все контракты, которые тебе предложили с момента перехода в профессионалы, и наваривался на ставках, которые делал на каждый твой бой. Итог закономерен — ты, можно сказать, гол, как сокол, а он «стоит» порядка шестнадцати с половиной миллионов евро, три четверти которых заработана на тебе!

— И долго вы собирали это досье? — спросил я, зверея от холодного бешенства, но все-равно пытаясь понять, что из вышеперечисленного могло быть доподлинно известно Горину и Кравцовой.

— Дала команду после того, как увидела твой бой со Стрельцовым. Окончательные результаты получила дней десять назад. А вчера, на пресс-конференции, ухохоталась, слушая, как ты на голубом глазу рассказываешь фанатам о том, что считаешь Гешефта вторым отцом.

Я закрыл глаза, медленно сосчитал до десяти и… снова услышал голос Разумовской. Правда, на этот раз в нем не было и следа от былого участия, зато появилось раздражение:

— Все, лирика надоела — я на взводе еще с «Лужников» и мне срочно нужна разрядка. В общем, подойди к музыкальному центру, найди радио «Новые ритмы» и вруби музыку погромче. А потом изобрази чувственный стриптиз, подползи ко мне на коленях и как следует поработай язычком. Если мне понравится, то, вполне возможно, ты получишь неплохой подарок!

— Простите? — ошалело выдохнул я, решив, что ослышался.

Женщина, успевшая податься вперед и взять со столика обрезок пластиковой соломинки для коктейлей, сначала вдохнула очередную порцию порошка, затем на пару мгновений выпала из реальности, прислушиваясь к своим ощущениям, и, наконец, уставилась на меня без тени улыбки во взгляде:

— Врубаешь музыку. Танцуешь зажигательный стриптиз. Заканчиваешь, стоя на коленях. Подползаешь ко мне и включаешь в работу язычок. Вопросы?

— Вы меня ни с кем не перепутали?! — с большим трудом сдерживая бешенство, прошипел я.

Татьяна Павловна насмешливо выгнула бровь и посмотрела на меня, как на таракана, решившего заговорить:

— Мальчик, я заплатила Гешефту за ночь с тобой сто тысяч евро, так что заставлю отработать каждую копейку!

Услышав последние слова, я мгновенно успокоился и одарил женщину лучезарной улыбкой:

— Хорошие деньги. Но их получил он, а не я. Вот пусть и отрабатывает. Счастливо оставаться!

— Стоять!!!

— Ага, щаззз… — усмехнулся я, развернулся к двери и на одних рефлексах ушел от пушечного удара в голову здоровяка в стильном темно-синем костюме, едва заметно топорщащемся в районе левой подмышки. Зато в косую мышцу его живота врезал вполне осмысленно. А потом встретил тело, складывающееся пополам, акцентированным апперкотом в две трети силы, чтобы не убить. И на полной скорости сместился влево, так как краем глаза заметил движение в зеркальной стенке мини-бара.

Озверевшую фурию, пытавшуюся ударить меня по голове хрустальным графином, заставил пробежаться вокруг меня и плавненько уложил на ковер. Как оказалось, зря — еще до касания спиной она попыталась лишить меня зрения профессионально поставленным ударом пальцами свободной руки. Пришлось переводить на болевой и озвучивать свои предложения:

— Татьяна Павловна, за ролью раба вы обратились не по адресу — я в принципе не способен прогибаться перед кем-либо и никогда не прощаю обид. Поэтому предлагаю разойтись миром: я сейчас уйду и больше вас не побеспокою, а Комлев в течение часа вернет вам вдвое больше, чем получил.

— Мальчик, ты, кажется, не понял, с кем связался! — перестав брыкаться, гневно заявила Разумовская. — Я ВСЕГДА получаю то, что хочу! ВСЕГДА, слышишь?! Если есть сомнения, можешь набрать Горина, сказать, что расстроил Морану, и выслушать все, что он скажет.

— Я ни с кем не связывался и не собираюсь никому звонить! — рявкнул я, почувствовал, что в нынешнем состоянии запросто сломаю этой дуре вывернутую руку и заставил себя разжать пальцы. А буквально через секунду пожалел о сделанной глупости — женщина, начав переворачиваться на спину более-менее плавно, вдруг выбросила ногу мне в пах! Да, попала в бедро, но не остановилась, а рванулась к телу телохранителя и рванула на себя полу его пиджака!

— Вы начинаете мне надоедать! — прошипел я, упав на колено и дернув ее к себе за щиколотку.

— Ты труп, слышишь?! — прохрипела она, оказавшись в удушающем захвате, но сразу же поправилась: — Хотя нет, не труп: ты просто пожалеешь! Но очень сильно!! А максимум через неделю приползешь ко мне на коленях и будешь вылизывать обувь, вымаливая прощение!!!

— Не думаю… — криво усмехнулся я, привычно сжал сонные артерии и отправил долбанную наркоманку в беспамятство. А потом засуетился — еще раз отключил заворочавшегося громилу, вывернул его карманы и нашел в одном из них две пластиковые стяжки, которые тут же потратил на любимую «промокашку», нашел, чем ему качественно заткнуть рот, и удовлетворенно хмыкнул. Затем покосился на Разумовскую, пришел к выводу, что ей тоже не помешает как следует охолонуть, и метнулся к торшеру «под старину», мирно стоящему в дальнем углу.

Металлическая труба оказалась достаточно прочной, поэтому я в темпе выдернул шнур из розетки, сбил тряпичный верх и мешающееся основание, еще раз проверил на прочность и швырнул к Татьяне, блин, Павловне. Затем подергал настенные полки, убедился в том, что они закреплены на совесть, и пододвинул к ним достаточно высокий лакированный комод, на который поставил еще и стул. Для увеличения высоты. Закончив, вернулся к хозяйке номера, перевернул на живот, продел трубу в рукава халата, тем самым, разведя руки а-ля распятый Иисус, и после еще одного переворота бессознательного тела закончил требуемую композицию, закинув обе ноги на «опоры» из рук и основной детали торшера.

Два последних, но очень важных штриха «инсталляции» — фиксация рук в максимально «растянутом» положении шнурами от электроприборов и подвешивание альтернативно связанного тела между двумя опорами — выполнял, злорадно посмеиваясь и представляя реакцию «спасателей» на бесстыдно вываленные сиськи, ляжки, разведенные по самое «не балуйся», и промежность, выставленную на всеобщее обозрение. Потом подошел заткнул Разумовской рот какой-то декоративной тряпкой и легонечко похлопал по щекам. А когда она пришла в себя, коротко описал создавшуюся ситуацию со своей точки зрения: