Всадник с улицы Сент-Урбан

— Ну, так я сразу тогда скажу, зачем звоню. Как ты насчет того, чтобы мне прямо сейчас заскочить к тебе и как следует отлизать. То есть так, как тебе еще не лизали. До кости!

— Я специально не вешаю трубку. А вы продолжайте. Каждая ваша мерзость прослушивается.

— Ну, в смысле, если тебе уже можно. После аборта. Потому что мне совсем не улыбается выплевывать нитки от швов! — С тем он, довольно усмехаясь, и шваркнул трубку.

Время-то вышло: пора на курсы, так что Гарри, подхватив сумку с фотографическим снаряжением, устремился в учебную студию, располагавшуюся на первом этаже в здании Академии изобразительных искусств, коей он был давнишним членом-корреспондентом.

7

Сэмми.

Джейк предвкушал, как, когда врач провозгласит Нэнси несомненно беременной — причислит ее, так сказать, к лику, — она сразу станет неземной, похоть будет бежать ее, а он, внимательный, заботливый, чтобы не сказать самозабвенный…

«Не бери в голову, дорогая. Все как-нибудь само образуется… и в свой срок выскочит!»

…выкажет всю огромность своей любви, окружив жену нежностью взамен страсти, сделав ее скорее объектом обожания, нежели сосудом греха.

Черта с два!

Вместо того чтобы наполнить Нэнси святостью материнства, вспухающая ее утроба вдруг пробудила в ней распутницу. Так что подвижка пошла не в сторону Пречистой Девы, а в направлении верховной жрицы Храма Сладчайших Отверстий. Сексуальной акробаткой, вот кем она стала! И невзирая на свое положение, даже когда каменно-твердые груди начинали уже источать сладковатую субстанцию (отчего он сделался еще более пылким любовником), она, всецело предаваясь наслаждению, тянулась к нему каждую ночь. Шаловливыми пальчиками. Грудями, от прикосновения к которым все вставало. Языком, пробуждавшим его, уже полумертвого, к новой жизни. И ошалелый Джейк, возбужденный до всяческого небрежения состоянием зародыша, доводил ее до кульминации, до взаимного взмывания и парения, а о том существе, что плавает у нее внутри, они вспоминали после.

Сыну-то каково! Хорошенькая инициация, думал Джейк и, закурив, осведомлялся, как она, в порядке ли, не был ли он грубоват. Ничего себе «грубоват»: долбил бедненького своим тараном, как спятивший козлище. И тут же в воображении возникала мучительно-наглядная картина: его мальчик, его кадишл [218] , рождается с дыркой в черепе, на всю жизнь изуродованный вмятиной от головки отцовского члена. Этакая укоризна пополам с уликой. В другом кошмаре он наклоняется лизнуть ее нижние губки, дразнит их, покусывает, и вдруг… здрасьте пожалуйста, оттуда нос торчит! Привет-привет! Или высовывается маленькая, несказанно нежная ручка, да как ткнет ему пальчиком в глаз. Привет-привет! Или отходят воды, и Джейк ими к чертовой матери захлебывается. А ведь ты заслужил такой конец, сатир несчастный! Или вот: дрожа и сотрясаясь в судорогах оргазма, она и впрямь выталкивает из себя младенца, выбрызгивает его через всю комнату в клочьях последа и потоках кровищи. А мне тогда как быть? — задумывался он. Ведь я даже не знаю, как перевязывают пуповину. А упаду в обморок — она останется без помощи!

218

Сыночек (идиш). Тот, кто по тебе прочтет кадиш, то есть заупокойную молитву.

Развеять эти его страхи Нэнси не спешила, зато однажды, чуть отдохнув от страстных утех, вдруг говорит:

— Дай руку!

— Что опять случилось?

— Чувствуешь, как он там возится?

— Да, — сказал он, отдернув руку как ошпаренный.

— Экий драчун, а?

Драчун? Бедный мудачонок там задыхается в моей сперме!

— Может быть, нам пока… воздержаться? Ну, в смысле, пока ты не эт-самое.

Когда Нэнси была на восьмом месяце беременности, проездом в Лондоне оказались Дженни и Дуг — по пути в Танжер на конференцию «Телевидение и развивающиеся страны».

— А ведь мы не виделись с тех самых пор, как Додик помог с постановкой вашей пьесы в Торонто, — сказал при встрече Джейк. — Жаль, что тогда все как-то не в ту степь пошло. Нет, в самом деле. По-моему, критики ругали ее напрасно.

— А меня так это даже ни капельки и не удивило. Их ведь ничто не задевает так, как правда и глубина. Однако надо отдать должное Кравицу: он изо всех сил противился коммерческому давлению, кто бы ни пытался — режиссер ли, Марлена… Он не давал им изменить ни слова!

— Уважает вашу писательскую самобытность.

Дуг с важностью кивнул. Дженни, чтобы поскорей сменить тему, спросила Джейка, помнит ли он Джейн Уотсон, актрису из Торонто.

— Ну, помню.

— У нее родился мальчик. Роды прошли нормально…

— Вот видишь, — бросил Джейк Нэнси.

— …а через три месяца у нее обнаружился во-от такой нарост в матке! Когда его удалили, это оказалась опухоль, но с зубами и маленькой бородкой.

— Очень мило. А скажи-ка мне почему, — подыскав ответную гадость, нашелся Джейк, — почему ты-то никак не забеременеешь, а, Дженни? Принимаешь таблетки?

— Не принимаю Дуга!

Н-да-а, вот где правда, вот где глубина!

В конце концов Джейк улучил момент, чтобы перекинуться парой слов с Дженни наедине. Рассказал ей, как его и тут дважды принимали за Джо. Сперва сразу по прибытии в Лондон, а второй раз, когда ему по ошибке переслали заказное письмо из Канада-хауза.

— Интересно, где он сейчас.

— Может, в Израиле. Или в Германии.

— Почему в Германии?

— Ханне оттуда время от времени приходят открытки.

Ханна, кстати, все еще так и не сподобилась воспользоваться приглашением Люка посетить Лондон.

— Так у вас, поди, и адрес его имеется?

— Адрес! Джо никогда не сообщает адреса. Но в сорок восьмом он был в Израиле. Во время этой их так называемой Войны за независимость. Ханне до сих пор оттуда приходят письма — от женщины, которая утверждает, будто она его жена.

— Что пишет?

— Да денег просит, как водится. Жалуется, что Джо ее бросил.

Следующим утром Джейк развернул «Таймс», вчитался…

СКАЛЬПЕЛЬ В УСТАЛЫХ РУКАХ, ОТ КОТОРЫХ ЗАВИСЯТ ЖИЗНИ

Хирургам приходится дежурить по двое суток

Из-за нехватки персонала хирурги в некоторых больницах выполняют срочные операции — в том числе в области нейрохирургии, — после того как отдежурили по двое суток, в течение которых им не удается выкроить для сна более двух-трех часов, да и то урывками.

Ах, Нэнси! Нэнси, любимая!

Воды у Нэнси отошли в три часа ночи со среды на четверг, роды прошли неосложненно. Вмятины в черепе у Сэмми не оказалось, зато все, что положено, имелось и, по беглому подсчету, как будто бы в надлежащем количестве. На ручку ему на всякий случай надели браслет с именем, но Джейк все равно старался запечатлеть в памяти характерные приметы младенца. Как иначе, это же его кадиш!

Люка (черт с ним, ладно уж) позвали стать крестным отцом.

— Все ж таки, если бы ты тогда не ухватился за возможность повесить на меня оплату вашего обеда в «Ше-Люба», мы бы вообще с Нэнси не соединились!

— Ну а сейчас она — как тебе? — спросил Люк.

— Да так… ничего особенного. А тебе?

Выйдя замуж и отбросив сомнения, Нэнси погрузилась в такое блаженство, такую радость доставляли ей Джейк, ребенок, хлопоты по дому, что она вообще не могла понять, зачем колебалась. Вместе с тем вскоре поняла, что ее муж не такой уже и подарок. Во всяком случае, не такая цельная личность, как она надеялась. Напротив, Джейк был соткан из противоречий. На первый взгляд исполненный самоуверенных амбиций, в дурные дни он поддавался расслабляющим сомнениям вплоть до полного самоуничижения — в том смысле, главным образом, что видел себя самозванцем, а свою работу (и впрямь подчас для посторонних непонятную) сродни мошенничеству. Иногда она переставала понимать — раз так, зачем он вообще избрал карьеру режиссера, и в моменты мучительных прозрений начинала побаиваться, что, если он не вознесется так высоко как надеялся, он ведь, чего доброго, еще может и вниз пойти, погрязнуть в горечи.