Всадник. Легенда Сонной Лощины

Однажды отец Катрины устроил большой праздник в честь урожая. Теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, ван Тассели праздновали то же самое в день, когда я впервые встретил Катрину. Они делали это каждый год. И мы с Катриной тоже, пока…

Ему не нужно было говорить, почему они прервали традицию. Все знали, что в день, когда умер Бендикс, умерла и часть сердца Брома.

Бром откашлялся, прочищая горло.

– Той ночью народ затеял рассказывать истории о привидениях, признаю, не без моего содействия. И с каждым рассказом глаза Крейна становились все шире и шире, а руки его тряслись все сильней и сильней. Одной из последних перед тем, как все разошлись, прозвучала «легенда» о Всаднике без головы. Идеальный момент для осуществления моего плана! Я ждал у дороги, сразу за болотом Уайли. Заранее смастерил себе костюм из плаща и проволоки, проделал в ткани маленькие дырочки, чтобы смотреть сквозь них – я знал, что Крейн этого ни в жизнь не заметит. Когда я сидел на лошади, это выглядело как верховая фигура без головы. Кроме того, я потрудился над тыквой, вырезав на ней что-то вроде лица, положил ее на колени – и в темноте казалось, будто я держу голову. Половина дела была сделана еще до того, как Крейн увидел меня на дороге – он был до того напуган россказнями на посиделках, что уже готов был поверить во что угодно. Ну, я промолчал, когда он окликнул меня, а когда парень попытался проехать мимо, я поскакал рядом, только держась вне поля его зрения. Когда он пускал лошадь шагом, я делал так же, когда он переходил на галоп – я тоже. Видно было, что с каждой минутой он боится все больше и больше, а я, честно признаюсь, с трудом сдерживал смех.

Я ясно представила все это – перепуганного школьного учителя на лошади и Брома, старающегося не расхохотаться, и вдруг подумала, что Бром сыграл с бедолагой жестокую шутку. Конечно, Крейн ухаживал за Катриной, и я слышала поговорку, что в любви и на войне все средства хороши, и все-таки – это была не просто проказа. Крейн мог серьезно пострадать. Возможно, потому-то глаза Катрины и вспыхивали каждый раз, когда кто-нибудь заговаривал о Всаднике.

– Через некоторое время чертов дурак запаниковал, пришпорил лошадь, и та понеслась вскачь – ну, если можно так выразиться о той старой кляче, которую Крейн одолжил у своего домовладельца. Он направлялся к мосту за церковью, потому что в моем рассказе Всадник не смог пересечь мост и исчез в клубах дыма. Конечно, я сказал так именно потому, что знал: учителишка должен оказаться по ту сторону моста, чтобы вернуться туда, где ему и место.

Я видела этот мост из окна дома Шулера де Яагера. Он перекинулся через ручей, бегущий за церковью и ныряющий в лес, – тот самый ручей, у которого мы с Сандером любили играть.

– Я позволил ему пересечь мост, зная, что на той стороне этот дурень обязательно обернется, чтобы увидеть, как Всадник без головы исчезает в огненной вспышке и клубах серного дыма. И как только он повернулся, я метнул в него тыкву. Метнул и попал в голову. Крейн свалился с лошади, потянув за собой седло, и лишился чувств. Я взял его шляпу, бросил ее на берегу, а седло растоптал. Потом отвел старую клячу к ферме и снял с нее уздечку, зная, что потом все будут гадать, отчего это лошадь вернулась домой без седла и узды.

Мы уже почти подъехали к дому. В окнах горел свет. Катрина, должно быть, ждала нас. Но Донар шел куда медленнее обычного. Полагаю, Бром просто хотел закончить рассказ без помех.

– Я вернулся к Крейну, думая попугать его еще, но на том месте, где я оставил учителя, его уже не было. Он исчез в ночи, и никто никогда его больше не видел.

– Опа, – сказала я. – А ты не думаешь…

Закончить свою мысль я не смогла. Слишком она была ужасной.

– Нет, – ответил дед. – Не думаю, что он умер. Позже кое-кто предположил, что он упал в ручей и утонул. Но тела так и не нашли. Наверное, он очнулся, пока меня не было, и просто убежал. Убежал так далеко, что больше о нем не слышали.

Бром рассмеялся, но не своим обычным смехом. В этом смехе звучала ирония – ирония над собой.

– Что ж, я в любом случае избавился от проблемы. Позже Катрина сказала мне, что тем вечером Крейн сделал ей предложение, а она ему отказала. Она всегда намеревалась выйти за меня.

Я не знала, что и думать. Бром одержал победу – как всегда, как и должно быть. Но для Крейна история получилась грустной, каким бы противным он ни был.

– Я не горжусь собой, – сказал Бром, словно прочитав мои мысли. – Знаю, это было за гранью дозволенного, даже для меня. Я и на тот момент был достаточно взрослым, чтобы понимать это. Мне просто была невыносима мысль о Катрине рядом с кем-то другим, и мысль эта, похоже, малость помутила мне разум.

Донар шагнул на дорожку, огибающую наш дом.

– Но, опа, – если это сделал ты и никто тебе не помогал, откуда об этом узнал Шулер де Яагер?

Бром фыркнул.

– Он видел меня, когда я вернулся поискать Крейна. Окна его хибары как раз выходят на мост. Он услышал стук копыт, какую-то суету, сообразил, что что-то происходит – и выглянул посмотреть.

– Значит, он знает, что случилось с Крейном?

– Он сказал, что к тому времени, как он вышел, Крейна уже не было, – медленно проговорил Бром. – Хотя я всегда подозревал, что он знает больше, чем говорит.

Дед проехал мимо дома прямо к конюшне, спешился и протянул руку, чтобы помочь мне слезть с Донара.

– Но почему тогда он ничего не рассказал о судьбе Крейна? Почему вообще хранил секрет?

– Не знаю, почему он сохранил тайну тогда. У Шулера де Яагера всегда и на все имелись свои причины. Зато знаю, почему он продолжал молчать позже. Его дочь, Фенна, была твоей матерью. Она вышла замуж за Бендикса.

Я уставилась на Брома, разинув рот:

– Значит, он…

– Да, – в голосе Брома зазвучала старая ярость. – Он тоже твой дед. А ты никогда до сих пор не общалась с ним наедине, потому что из-за него погиб Бендикс.

Девять

–З

наю, у тебя куча вопросов. У тебя на лице все написано. – Бром снял с Донара седло, насыпал ему овса и ласково потрепал жеребца по морде. – Но уже поздно, а нам обоим нужно выспаться. Кроме того, мне кажется, твоя бабушка тоже должна принять участие в этом разговоре.

Я не хотела идти в постель. Ни тело, ни разум не были готовы к отдыху. Мозг гудел от всего, что случилось за день, от всего, что поведал мне Бром. Ну не может же он вот так, возмущалась я про себя, сообщить, что Шулер де Яагер мой родственник, а потом просто погладить по голове и отправить спать!

Но именно так Бром, очевидно, и собирался поступить. Он затащил меня в дом, игнорируя все вопросы, позволил лишь пожелать доброй ночи Катрине – и отослал наверх.

Катрина, поцеловав меня перед сном, бросила печальный взгляд на мою «прическу». Я подумала, что так она будет делать еще долго – бабушке, в отличие от меня, мои волосы всегда нравились.

Ома даже не спросила, почему Бром гонит меня в спальню – они только переглянулись, мигом договорившись друг с другом без слов, как умели только они, и Катрина прекрасно поняла, чего хочет Бром.

Надевая ночную рубашку и укладываясь в постель, я думала о связи между ними. Между моими бабушкой и дедушкой. Узы, соединявшие их, всегда казались мне почти сверхъестественными в своей прочности, а сверхъестественное – это не то, от чего можно запросто отмахнуться, проживая в Сонной Лощине.

Эту связь Бром прочувствовал сразу, еще в детстве, и Катрина, наверное, тоже, иначе она не сопротивлялась бы ей так сильно под конец. Я поймала себя на том, что снова жалею Крейна, хотя, по словам Брома, школьный учитель никогда по-настоящему не был влюблен в Катрину – а только в ее богатство. И все-таки, размышляла я, как это, наверное, больно, когда кто-то водит тебя за нос ради своих собственных целей. Целью Катрины было заставить Брома ревновать, и, судя по рассказу Брома, ее план сработал.

Но самое странное в этой истории было не то, что Бром притворился Всадником – я всегда понимала, что он знает больше, чем говорит, – и даже не то, что его байка превратилась в легенду Сонной Лощины. Странно было то, что Шулер де Яагер все видел и никому не сказал, то, что Шулер де Яагер каким-то образом виновен в смерти моего отца и то, что Шулер де Яагер – мой дед.

Я как-то никогда не задумывалась о родителях своей матери. Не знаю уж почему. Может, потому, что Бром и Катрина целиком заполняли мое существование и я никогда не чувствовала нужды в ком-то другом. А может, потому, что они почти не говорили о Фенне – упоминали только ее красоту, спокойствие и добросердечность и любовь Бендикса к ней. Еще Катрина иногда попрекала меня тем, что я ничуть не похожа на Фенну.