Все арестованы!

Я махнул рукой студенту, прося его подождать, и бегом вернулся к старушке:

— Всего один вопрос, мадам. Вы уже похоронили свою Саманту?

— Ещё утром. — Она вытерла скупую слезинку. — Мы с подругами хоронили мою бедняжечку по всем правилам, с музыкой, речами и венками и сегодня вечером хорошенько напьёмся в её честь. А тебе-то зачем, сынок?

— Видимо, всё-таки понадобится эксгумация и вскрытие, чтобы выяснить, чем она…

— Ах ты, извращенец! — не своим голосом взревела старуха, бросаясь на меня с кулаками. — Ишь чего удумал? Мою красавицу вскрывать? Оргии на её могилке устраивать?! Да я тебя сама там же рядышком закопаю-у!!!

Каким чудом мне удалось вырваться, сам не знаю. Разумеется, нас в академии учили самообороне, но это было нечто запредельное. Нет никого страшнее пожилой фурии, вдруг решившей, что кто-то посмеет раскапывать её любимую кошку сразу после того, как она сама упьётся в хлам на её поминках! Старушка чуть не расцарапала мне лицо, плюнула на форменные брюки, почти оторвала рукав плаща и отгрызла одну пуговицу, прежде чем я позорно сбежал. А что мне оставалось, не драться же с ней…

— Какие-то проблемы, офицер? — чуть насмешливо встретил меня Перси. — Я уж было собрался вам помочь, это ведь долг каждого законопослушного гражданина.

— Спасибо, не стоило, просто сумасшедшая бабка. — Я ускорил шаг, потому что компаньонка кошки явно устремилась в погоню, и было ясно, что она не отстанет. — Знаете, вы не могли бы сами зайти к комиссару сегодня вечером? У меня тут появилось срочное дело.

— Как скажете. А завещание останется у вас?

— Нет, нет, что вы. — Я тут же достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и вернул студенту. — Это же подтверждение ваших прав на наследство. Берегите его!

Месье Тату ещё что-то благодарно кричал вслед, но я уже бежал со всех ног. Во-первых, мне срочно был нужен Чунгачмунк, а во-вторых, старушка неумолимо приближалась. Хотя, возможно, приоритеты стоило поменять местами. Снова попадать в когти этой старой мегеры мне совсем не улыбалось…

Оторвавшись на перекрёстке, я отдышался, умерил шаг и попытался дозвониться до нашего индейца. Краснокожий вождь не брал трубку. Пришлось вызвать Флевретти, тот откликнулся почти сразу:

— Куда ты пропал, Ирджи? У нас тут такое творится…

— Я веду расследование и, кажется, вышел на чёткую версию. Чмунк у вас? Его телефон не отвечает.

— Твой вождь здесь, время от времени строит в окно страшные рожи, размахивая томагавком и отпугивая журналистов. Позвать его к трубке?

— Не обязательно. Передай ему, чтобы взял нашу машину, лопату и был через час на кошачьем кладбище. Да, и пусть обязательно притащит с собой месье Шабли из морга. Нужно будет произвести вскрытие в полевых условиях.

— Ок, всё будет сделано, как вы приказали, сержант! — дурашливо прогорланил Флевретти и уже шёпотом добавил: — Наш Жерар совсем расклеился. После того как твоя Эльвирочка растрезвонила о насильственной смерти его тёти, журналисты и телевизионщики вообще потеряли стыд и оккупировали нас со всех сторон. Чудо, что ты дозвонился мне, шеф велел всем отключить телефоны, не отвечать на звонки и никому не давать интервью. Ирджи, пожалуйста, разберись со всем этим делом побыстрее, а?

Разберись побыстрее, как же… Я неторопливо шёл по улице, направляясь в сторону кошачьего кладбища. Мысли были разные и противоречивые. Что у нас есть по этому делу? Если подумать, то и всё, и ничего. Всё — в том смысле, что есть тело, есть мотив, есть подозреваемый, есть фальшивое завещание и у подозреваемого есть возможность совершить это преступление.

Сравниваем. Дальний племянник, пользуясь медицинским образованием, втирается в доверие к пожилой богатой тётушке и, покупая ей лекарство, меняет одну свечу в упаковке на отравленную аллицином, который он мог получить в лаборатории хосписа, где подрабатывает по ночам. Сначала он проверяет его действие на соседской кошке, а потом тётя сама ставит себе яд прямо в… и умирает в муках. Факт убийства налицо!

И при всём при том у нас на него ничего нет. Абсолютно ничего, в том плане, что все улики косвенные. Никаких отравленных свечей любимой тёте не подсовывал, мог сделать не значит сделал, а докажите? Да, фальшивое завещание написал, думал, это будет смешная шутка, и что? Труп кошки впервые вижу, откуда мне знать, как и почему она сдохла, я-то тут при чём?

Ему даже алиби не нужно. Племянник дожидается прихода полиции и в присутствии представителя власти (меня) «случайно» находит «новое» завещание. Суд, разборки с Жераром, газетная шумиха, общественное мнение на стороне бедного, но благородного юноши, столько времени безвозмездно заботившегося о больной родственнице, и суд присяжных признаёт именно его наследником мадам Каролины. Всё! Милый убийца с чистенькими рожками торжествует, а мы, имея на руках все нити, но ни одной улики, остаёмся с носом. С большим, смешным, красным клоунским носом вроде того, который я видел в магазине карнавальных принадлежностей…

…Час спустя Чмунк выволок грязно ругающегося патологоанатома из нашей служебной машины. Кошачье кладбище находилось почти за чертой города, оно было очень красивым и ухоженным, в аккуратных могилках и уютных склепах, где страждущие могли тихо поплакать о своих ушедших пушистых друзьях. Общую идиллию этого места нарушал лишь лысеющий сатир, стучащий копытцами и не выпуская окурок грозившийся писать на нас жалобу за полицейский произвол. Дисциплинированный вождь за шиворот утащил его из-за обеденного стола (он же и стол для вскрытия), даже не объяснив куда и зачем. «Приказ брата Блестящая Бляха, хук!» Действительно, чего ещё надо?

Я десять раз извинился перед месье Шабли, пока наш краснокожий сотрудник быстро раскапывал маленькую могилу.

— Что вы рассчитываете там найти, сержант?

— Точно не знаю. Есть подозрение, что эта кошка тоже была отравлена и, возможно, тем же ядом, что убил мадам Каролину. Вы сможете это доказать?

— Ну-у… не знаю-у… я сейчас так занят… Вскрытие покажет, но после обеда!

— Ваше вскрытие? — чуть поднажал я, прекрасно понимая, что он опять разводит меня на взятку.

Месье Шабли покосился на сурового индейца, бодро размахивающего лопатой, и решил, что его обед может чуть-чуть подождать. Завёрнутый в простыню труп кошки был извлечён и отдан в его умелые руки. Чунгачмунк с интересом помогал врачу: он же охотник, а я предпочёл отвернуться. Они что-то там обсуждали, пару раз даже пылко спорили, но дело шло. Примерно через полчасика сатир-патологоанатом снял резиновые перчатки и объявил, что кошку можно закапывать снова. Эту работу я также переложил на плечи своего подчинённого.

— Что я могу сказать, сержант… — задумчиво начал он, собирая в чемоданчик свои инструменты. — Жертва умерла от отравления. Судя по всему, бедняжка жрала всякую дрянь чисто из любопытства. Не буду описывать всё то, что мы нашли в её желудке, хотя и мог бы…

— Спасибо, не надо. Просто скажите, чем она отравилась?

— Не аллицином, уж будьте уверены! Она сожрала обычную геморроидальную свечу. Кстати, именно из тех самых, что использовала вторая жертва. Хотя кому могло бы взбрести в голову кормить кошку таким специфическим лекарством…

— Скорее всего никому, — понял я. — Он просто выбросил ненужную свечу на улицу, где её и подобрала любопытная Саманта. А в пустующую ячейку в коробке была подложена другая свеча, полная аллицина. Рано или поздно несчастная чертовка сама поставила бы её себе и…

— Бездоказательно, — фыркнул месье Шабли, забираясь на заднее сиденье полицейской машины. — Надеюсь, теперь ваш дикарь вернёт меня на работу?

Чунгачмунк кивнул. Я тоже сел в авто. Разумеется, этот тип прав, смерть кошки тоже ничего не доказывает, это лишь очередная косвенная улика. Нужно было что-то придумать. Но что? Как заставить хладнокровного убийцу добровольно сознаться в преступлении, если нам нечем прижать его к стенке? Мои мысли почему-то упорно возвращались к тому клоунскому носу, который дразнил меня из витрины. Почему нос? Зачем он мне, что такого в этом носе? Обычная деталь любого глупого маскарада…