Все больны, всем лечиться

– Ну ладно, пойду я, – мой собеседник поднялся с края койки, – а то сестрички придут и выгонят. А у них знаешь какие острые коготки – только успевай царапины расчёсывать.

Он ушёл, а я подумал, что понятия не имею, какие-такие сестрички тут обитают. Я не помнил, как оказался в этом прекрасном месте, и не понимал даже, почему не помню. И ладно бы кто-то сказал мне, что произошло, нашёлся бы человек, который ввёл бы меня в курс дела, так нет же, единственный прямоходящий и говорящий в этом заведении явно не дружил с мозгами!

А и хрен с вами. Сам всё узнаю. Сейчас встану и…

То ли я слишком понадеялся на свои мышцы, то ли им и правда было так плохо, но стоило мне сесть, как стены прыгнули влево. Мельком порадовавшись, что около койки нет тумбочки, об которую можно было бы раскроить черепушку, я элегантным мешком свалился на пол. Сознание, однако, осталось при мне, и я обнаружил, что не чувствую боли. Я должен был прилично удариться локтём и спиной о кафельные плиты, но даже если и ударился, до мозга сигнал об этом не дошёл.

Старик, да нас обоих заперли!

Немного полежав на полу – не дуло, по крайней мере, – я сделал попытку сесть снова. На этот раз не торопился. Подтянулся за край койки, отдышался, принял полувертикальное положение, согнул одну ногу в колене, потом другую, упёрся в кроватную продольную перекладину и приподнялся.

Руки-ноги шевелились, но сил в них как будто не было. Они тут что, не кормили меня?

С грехом пополам мне удалось встать на ноги. Перекладину я решился отпустить не сразу. Когда понял, что могу стоять самостоятельно, едва не пустился в пляс. Подумал – и отложил затею.

Риск для тех, кто пьёт шампанское. Я пью кофе. Зерновой. Молотый на ручной мельнице.

Ну надо же, рассердился я, пристрастия помню, а имя – нет!

Разом придя в скверное расположение духа, я осмотрелся. Палата как палата. Одноместная. В стиле минимализма. Без окон.

Без окон?!

Впрочем, была дверь. И дверь эта в тот самый момент, когда я её увидел, открылась, и в палату вошла беленькая.

Сестричка.

Ну точно. Кто же ещё?

– Наконец-то вы пришли в себя! – воскликнула она. – Мы уже хотели вас будить! Нам не велено, конечно, но в иных случаях…

– Я и правда уже месяц здесь нахожусь? – спросил я.

Сестричка была хорошенькая, как кукла, от вопроса её реснички совершенно по-кукольному взметнулись к бровям.

– Конечно, правда!.. – И тут же перешла на строгий тон. – А кто вам сказал?

Я посмотрел на руки сестрички. Местные кошки, наверное, удавились от зависти при виде этих когтей.

Ладно, парень с папуасами, поживи ещё.

– Да у меня же все мышцы затекли! – недовольно произнёс я. – Вряд ли это могло произойти за два дня, правда?

Сестричка засуетилась. Зачем-то поправила одеяло на койке, выудила из-под неё тапки и велела мне обуться.

– Я провожу вас в общую комнату, – сказала она. – Вам сперва трудно будет передвигаться, но это пройдёт.

– Ко мне сегодня придёт главврач?

– Кто?

– Ну, этот, как его…

– Вам нужно отдохнуть, отложить все мысли на потом…

– Я уже месяц отдыхаю.

– Побыть среди таких же, как вы…

– Вот это терапия!

– Вам придётся ходить побольше, чтобы поскорее прийти в форму…

– А выпустят меня когда? Какой у меня диагноз?

– Диагноз? – сестричка уставилась на меня. Глаза у неё были как пуговицы.

– Ну да, с чем я сюда попал?

Кукла моргнула.

– Эта информация недоступна обслуживающему персоналу. Когда придёт ваше время, вы узнаете.

– От кого?

– Только один человек здесь знает всё.

– Кто?

– Отрубающий руки.

Она произнесла эти два слова так, словно они были именем.

Имя, которое звучит как профессия, ха-ха.

Сестричка тем временем подхватила меня под руку, будто я был разваливающимся на глазах пенсионером, и повела прочь из палаты, в коридор, по коридору, прочь из коридора через арочный свод, и вот мы уже в огромной круглой зале, потолок которой усеян лампами, а пол – прямоходящими и говорящими существами. Нет, они не лежали, они ходили, но язык не поворачивался назвать их больными: я понятия не имел, действительно ли это заведение является больницей, да и вид у существ был уж больно серьёзный. Разве больные бывают так озадачены чем-то?

Хотя я же вот озадачен!

– В общей комнате вам нужно бывать по три-четыре часа в день, – произнесла сестричка, отпуская меня. – Это полезно для психики.

– А что у меня с ней?

– Это общая терапия. Её назначают всем, кто попадает к нам.

С этими словами она ушла. Я успел поглазеть на её кукольную фигурку, лавирующую между «больными», а потом она пропала из виду. Зато нашлось знакомое лицо.

– О, вот и ты! – сказало лицо, тоже заметившее меня. Дикий по-прежнему был чудаковат. Он вёл себя так, словно мы были давно знакомы.

– А вот и ты, – подыграл я. – Что это за сборище?

– Вообще-то это такие же страдальцы, как мы с тобой. Не слишком-то вежливо так о них говорить…

– Страдальцы? У меня ничего не болит.

– А ноги?

– А что ноги?

– А голова?

– С ней-то что? Я ничего…

– Вот именно. Ничего. Но разве не должно быть что-то? Ну, хоть что-то из реального? Дом, семья, собака?

Парикмахер, додумал я, глядя на шевелюру чудака.

И вдруг я увидел – я даже не берусь сказать, что именно, – увидел, и мне показалось, что волосы у меня на голове встали дыбом – совсем как у моего собеседника.

– Это… это что?.. Как?

Дикий обернулся, лениво окинул взглядом группку отдельно существующих «больных» и бросил:

– А-а, это к ним уже приходил Отрубающий руки. Скоро они покинут нас – во-он через ту дверь.

Он показал, но я не посмотрел – я не мог оторвать взгляд от группки.

Это были безрукие люди. Из плеч у них торчали культи, оканчивающиеся завязанными в узел рукавами, и я подумал – чудовищная мысль! – что рубят здесь выше локтя. И ладно бы просто рубили. Что они сделали с лицами этих людей? Почему на каждом из них написано безразличие? Им что, всё равно, что у них нет рук?!