Все будет так, как ты захочешь
Шрифт:
– И я люблю тебя, Галь. Так, как этот пацанёнок просто не умеет любить. – Горячо прошептал он на моё ухо, всё ещё не позволяя набрать в грудь воздуха. – И тебя ему… не отдам.
Руки резко разжал и я рухнула на кровать, дрожа от озноба, стуча зубами от того металлического звона в его голосе. От того, насколько я ему верю. Всегда. Что бы он ни говорил.
Ту ночь практически не спала, а если и удавалось ненадолго отключиться, что груз предстоящего разговора навевал не самые лучшие сновидения. В итоге, к утру я была не первой свежести, с припухшим, но оттого с приятной полнотой лицом. Улыбаться самой себе не хотелось, а этой улыбкой ещё нужно как-то внушить
– Я просил тебя надеть кольцо. – Проговорил с укором, хотя всё так же стоял рядом, прикрыв глаза и наслаждаясь моим присутствием. Мысленно я попросила прощения своего медвежонка, которого безжалостно потрошила вчера вечером, но теперь кольцо было на моём пальце. И чувствовалось присутствие в моей жизни мужчины. Одного. Самого важного.
Кольцо лицевой стороной было повёрнуто к ладони и не видимо издалека, поэтому сейчас, я с удовольствием повернула его на пальце, вспоминая весь спектр чувств. Тех, которые хотела забыть, но не могла.
– Оно у меня. – Проговорила мягко, хотя до этого надеялась съязвить. И сама к Диме прижалась, пытаясь вернуться к уже знакомому чувству защищённости.
– Сейчас мы дождёмся моих людей и выезжаем. Ты как?
– А если я хочу отказаться? Мои желания будут учтены? – Спросила даже без надежды, но Дима только лишь пожал плечами.
– Ты же знаешь, что я могу поговорить с ним. И объясню доходчиво и без истерик с его и с моей стороны. Только тебе это не поможет.
– Предлагаешь расхлёбывать самой то, что заварила?
– Я буду рядом.
Подцепил мои замёрзшие от невроза пальцы, притянул их к своим губам и едва ощутимо прижался.
– Знаешь, когда ты рядом, мир имеет цвет.
Он уверенным движением обнял меня за талию, притягивая к себе ближе, лишьш голова упрямо отворачивалась в сторону, уклонялась назад, пытаясь избежать неизбежного.
– Я уже поняла, что ты умеешь красиво говорить.
– Я даже умею красиво поступать. – Заверил Дима и отпустил меня, позволяя аккуратно отойти в сторону, отталкиваясь ногтем от широкой груди. – Ты можешь остаться дома или посмотреть за нашим разговором со стороны.
– Ты себе противоречишь. – Улыбнулась я, припомнив вчерашний его укол, а Дима подмигнул, растягивая губы в ленивой улыбке.
– Просто пытаюсь угодить.
– А я не люблю подобного! Будь собой, и это лучше всяких правил.
– Если я скажу «хорошо», ты не воспримешь это как подхалимаж? – Прищурил он глаза, пряча мальчишеский озорной блеск, свободно обнял меня, оставляя за своей спиной все пререкания и недомолвки, довольно смеялся, когда я начала отбиваться и толкать в его плечи маленькую сумочку, которую захватила из комнаты,
чтобы занять руки.– Галь, до двенадцати время есть. Перекусим?
На всякий случай уточнил Дима, уже подводя меня к кухне.
– М-м, – сморщила я нос, зная, что даже так он выглядит аккуратненько, – не буду, Дим, спасибо. Когда я на нервах, крошка в горло не лезет. Давай потом.
Он так на меня посмотрел, что я начинала понимать, что сказала. Даже не заметила, как мандраж перешёл в беззаботное спокойствие, как вместо озноба по телу прокатывались волны жара удовольствия. Удовольствия от общения и от его близости. А пока так зависала, Дима уже наливал сок в стакан.
– Если баловаться каждое утро, то можно довести себя до язвы, но, тем не менее, – он слегка приклонил голову, предлагая мне стакан.
– Я не понимаю, каким ты будешь в следующую секунду, Дим. Ты непредсказуемый тип. – Усевшись на высокий стул кухонной зоны, прищурилась я действительно пытаясь уловить причину изменений в нём.
– Не правда. Просто ты всегда ждёшь подвоха, – стал напротив он, упираясь локтями в барную стойку. – И когда твои ожидания не оправдываются – теряешься. Расслабься и наслаждайся жизнью.
– Ага, чтобы уже на следующее утро тебя окунули в жёсткий реал. Нет, спасибо. Хватит с меня доверия.
Последнее высказывание явно пришлось не по вкусу моему мужу, он посмотрел на столешницу, пытаясь отыскать хоть один изъян и тут же за это её разрушить, прикусил губу с внутренней стороны, демонстрируя непривычность такой обвинительной ситуации. Медленно поднимал взгляд, пока тот не зацепился за мой, пронзительный. Но я не ждала оправданий.
– Я слишком долго терплю, а потом резко, одним рывком выбрасываю весь свой негатив. Так случилось, что в то утро, – замялся, вспоминая первый день семейной жизни, – тогда моё терпение достигло своего предела.
– И поэтому ты меня изнасиловал?
Он скривился, а я пыталась придать взгляду безразличия, только колени сдвинула вместе до боли в костях.
– Не поэтому.
– Почему тогда? – Вцепилась я в него взглядом, а когда почувствовала, что ещё вот-вот и Дима отвернётся, отмахнётся, вцепилась в его ладонь ногтями, не позволяя отстраниться.
– Шах, ну мы едем, нет? – Послышалось именно в этот момент из гостиной, я впилась ногтями в мягкую ладонь ещё сильнее, до боли, но Дима уже закрылся. Чуть приблизился, склоняясь над стойкой, облизал губы, сжал зубы.
– Я обязательно расскажу тебе, обещаю.
– Сейчас!
– Нам пора ехать.
– Сейчас!
– Приличным девочкам не престало опаздывать, – улыбнулся он, а я затряслась от напряжения.
– А если от того, что ты скажешь, зависит мой разговор с Антоном?
Дима легко перехватил руку, которая до этого удерживала его, я даже не поняла, как это сделал, обошёл стойку вокруг, приобнял за талию, снимая меня со стула.
– А если на ваш с ним разговор может что-то повлиять, то это уже не любовь, Галь…
И пока я замерла под впечатлением от такого открытия, Дима уже вёл меня к выходу. Кислый, с физиономией подстать своему же прозвищу, ожидал у двери, которую открыл, пропуская меня вперёд, тут же перекинулся многозначительными взглядами с Димой, но ни слова произнесено не было. Пока я оглянулась на этот их разговор взглядов, успела перешагнуть порог. Яркое летнее солнце ударило по глазам, заставляя прищурится, а когда удалось проморгаться, во дворе можно было рассмотреть четыре внушительных размеров автомобиля. Двери машин были открыты и от одного взгляда на переполнявшие их рожи, становилось жутко.