Все будет в порядке

Дамьен рассеянно покивал. Парень уже вполне расслабился, пора возвращаться к делу.

– Итак, - он испытующе уставился в глаза свидетелю, - что же вы увидели в зеркале?

Бедолага-телохранитель доверчиво приблизил лицо к допрашивающему:

– Там человека убивали.

Дамьен вздохнул.

– Ну, конечно. Об этом мы и говорим.

– Да нет, вы не поняли. В зеркале убивали человека. Там так получалось, знаете, как на этих старых комиксах, где голову повернешь, и не видно становится. Улица появилась такая, с лужами. Грязная. И мужик в рванье от другого убегал. Потом к стенке прижался и руками замахал. И как будто закричал чего-то. А тот, другой в него стрелять начал. Я поэтому и сенатора не сразу увидал, когда его застрелили, что на того бродягу смотрел.

На лице детектива, видимо, написалось недоверие, потому что парень заторопился.

– Я серьезно это видел, сэр, я не придумываю. Бродяга был грязный и в рваном пиджаке, в черном. Волосы у него сосульками на лоб висели. А когда в него попали, у него лицо такое удивленное сделалось. А у того, кто стрелял, брови были разные - одна круглая, а другая такая, - он показал на собственном лбу, - домиком. И лицо... щеки висели и под глазами мешки.

Дамьен подергал себя за вылезшую из хвоста прядь.

– Чуть позже с вами поработает информационник, вы составите модели обоих лиц.

– Я постараюсь, сэр. Только я на убийцу и не смотрел почти, сэр, там бродяга этот бежал. А как в него стрелять начали, так я вроде и обалдел.

В совершенном недоумении Дамьен выпал в коридор. От стены немедленно отлепилась высокая фигура и нависла над ним. Узкие глаза изучающе уставились в бледное от недосыпа лицо.

– Детектив Ли. Как продвигается следствие по делу о "запертых" трупах? Вам удалось что-нибудь выяснить по поводу сенатора Фольмаха?

Круглый глаз голокамеры уставился на аномальщика.

– Послушайте, мадемуазель Акула...

– Акура!
– в слове не было ни одной шипящей, но она умудрилась его прошипеть.
– Акура Такэо... детектив.

– Мадемуазель А-ку-ла!
– Одним быстрым движением Дамьен вывернул камеру из гнезда очков.
– Вам не кажется, что в мире есть много интересного, кроме моей физиономии? Когда следствие будет закончено, обратитесь к Урссону.

Журналистка захлопала ресницами и попросила тоном обиженной девочки:

– Ну хоть пару слов, детектив, а? Вы делаете свою работу, я - свою. Ну хоть что сказал вам свидетель?

– Чушь собачью, - искренне признался Дамьен.
– Просто собачью чушь.

* * *

– Я сочувствую вашему горю, мадам, - Олаф склонил лысую голову в учтивом поклоне.
– И я, безусловно, не стал бы тревожить вас без серьезной необходимости.

– Да что вы понимаете!
– полная женщина приняла позу, наиболее выгодно демонстрирующую достоинства ее фигуры и столь же успешно скрадывающую недостатки, промокнула сухие глаза тончайшим платком.
– Мервил был для меня всем. Всем!

Ее ультрамодное кресло выглядело переплетением тоненьких проволочек: казалось, повернись она неудачно, и конструкция рассыплется на мелкие кусочки. Урссон предусмотрительно устроился на гораздо более надежном стуле.

– Скажите, ваш муж не имел явных врагов? Может быть, кто-то открыто угрожал ему? Возможно, он получал письма с угрозами?

Алые губки с татуированным контуром изогнулись в изумленное "О".

– Вы совершенно правы, детектив. Получал. Я тогда еще так разволновалась, так переживала...

Она прижала холеную руку к груди и часто задышала, демонстрируя, как именно переживала.

– Это было письмо?

– Именно, - пальчик с голубым ноготком ткнул Урссона в коленку.

– С угрозами?

– Да-да, - энергично закивала мадам Фольмах.

– Сенатор Фольмах получил это письмо при вас?

– О...
– вдова в замешательстве сплела пальчики, подыскивая безобидное определение.
– Я его читала. Мервил так рассердился, когда получил его, что даже хотел связаться с полицией. Но потом его срочно вызвали, а вечером он просто стер письмо и велел мне не волноваться.

Ее лобик прорезала тонкая морщинка.

– Детектив, вы думаете, его убили именно из-за этого письма?

Олаф неловко пошевелился на неудобном стуле.

– Мы проверяем все варианты, мадам. Могу ли я поработать с записной книжкой вашего мужа?

– О, но он сменил ее. Это была такая устаревшая модель... Мервилу, с его положением было просто неудобно появляться с ней на людях. Вы знаете, эти журналисты, они всегда обращают внимание на такие подробности, а потом...

– Куда он дел старую записную книжку?

Дама всплеснула руками и поправила и без того идеально уложенный локон.

– Боже мой, детектив, неужели вы думаете, что я обращаю внимание на такие мелочи? Может быть, он ее выбросил. Нет, скорее всего он ее отдал кому-то из служащих. Но может быть, и просто выбросил, если он был не в настроении.

Урссон прикрыл глаза и мысленно досчитал до десяти.

– Мадам, мне очень нужна старая записная книжка вашего покойного мужа. Именно та книжка, на которую он получил письмо с угрозой. Я очень надеюсь на вашу помощь следствию.

– Ну конечно же, детектив!
– с энтузиазмом воскликнула она.
– Я буду рада оказать вам любую помощь. Любую!

Олаф мысленно застонал.

* * *

Вызов застал Дамьена в кафе-автомате, оторвав от соевого бифштекса и кофе того же происхождения.

– Дами?
– голос шефа звучал донельзя устало.
– Как наш свидетель?

– Вероятнее всего, пустышка, если только парень не провидец. Видел в зеркале целую криминальную историю, но убивали там не сенатора, а бродягу. Я отправил его к информационникам, пусть Микки попозже заберет модельки...

– Хорошо, - перебил его Олаф.
– Езжай в контору, у нас кое-что нашлось.

Дамьен с тоской заглянул в чашку с неприятного цвета бурдой, проходящей в меню под видом капуччино.

– Уже мчусь, шеф.

Микки развлекалась какой-то древней игрой, смысла которой Дамьен за два года службы уловить так и не смог. Обе руки в контроль-перчатках так и порхали по воздуху, строя замысловатые конструкции из разномастных деталек. Пестрые фигурки сыпались со всех сторон, поле поворачивалось быстрее, чем Дамьен мог уловить закономерность, от такого зрелища у него мгновенно начинали слезиться глаза. Миккин же рекорд длительности игры составлял 37 минут.