Всё, что от тебя осталось

– Вот эта, бордовая. Там немного напутано, надо будет заново переписать. Они кричали, перебивая друг друга, – застенчиво обронила она и снова заняла прежнюю позу, выложив передо мной вишневую тетрадь с помятыми краями.

Моя правая рука дрогнула. Уже привычная глазу кириллица без заглавных букв и точек практически в каждом слове перемешивалась с буквами совершенно различных языковых групп. Тут были и «о», увенчанное двоеточием, и «с» с волнистым хвостиком внизу, а так же «а», коронованная галочкой. Реже встречались иероглифы и клинопись.

– Вы уверены, что без «их» помощи сможете расшифровать этот текст? – смутилась я.

– Конечно, я же историк! – оптимистично заулыбалась Лукреция.

Что ж, на мой взгляд, прогресс был налицо, и за шесть месяцев лечения у нас она, судя по всему, смогла договориться с собой. Я поставила дату и подпись на выписке.

Нажав одну из кнопок под столом, я вызвала санитара проводить ее. Вскоре дверь отворилась, и высокий парень прошел к столу. В коридоре меня уже ожидал следующий пациент. Проходя мимо него, Лукреция на секунду глянула ему в глаза и тут же потупила взор, обнимая свою сумку, полную уникальных знаний.

– Она, она… Нет, вы видели? – вскрикнул немолодой мужчина. Его привели в смирительной рубашке, из которой он принялся вырываться, как только они поравнялись в дверях. Пациент плюнул вслед уходящей Лукреции и уже в следующее мгновение принялся читать слова какой-то молитвы так быстро, что губы его не успевали за мыслями, разбрызгивая слюну вокруг рта.

Седые взъерошенные волосы неимоверно его старили, хотя в истории болезни значилось тридцать шесть лет.

– Развяжите меня! – почти приказал он.

– Прошу вас, присядьте, – игнорируя его просьбу, я указала ему на стул.

– Тогда вытрите мне бороду, – взирая на санитаров, попросил он уже более спокойным тоном.

Один из них снял с шеи полотенце и вытер ему лицо.

– Только не говорите, что вы ее выписали?!

– А что вас удивляет? Она, между прочим, уже давно ведет себя намного спокойнее вас! – словно разговаривая с маленьким ребенком, я погрозила ему пальцем.

– Вы что, вправду не видели, как исказилось ее лицо?

– Нет, мы ничего не видели, но вы нам можете рассказать. Возможно, в следующий раз мы будем более внимательны к мелочам.

– Простофили! – выдохнул он в сторону. – Как можно быть настолько слепой?

– Если вы продолжите без оскорблений, я буду вам крайне признательна.

– Да в ней же демон сидит! Вы чего, люди?! Ее привязать к кровати надо и вызвать экзорциста, а не выписывать…

Как ты уже понял, мой пациент поседел не зря. Он постоянно видел одержимых бесами людей и, будучи на свободе, даже пытался их изгонять. Когда его доставили в клинику, при нем были бутылки со святой водой, огромный серебряный крест и изображения различных святых. Он смог бы найти в наших стенах мир, вдали от шумных улиц и греховных падений. Однако оказалось, что, по его мнению, практически все душевнобольные одержимы и его нахождение среди бесноватых было самым неудачным стечением обстоятельств.

Посреди ночи раздался звонок.

– Доброй ночи, Мария Павловна, Лукреция Дмитриевна Шульц ваша пациентка?

– Да, что произошло?

– Ее родители. Сорок восемь ножевых ранений, оба скончались на месте.

У меня похолодели руки.

– Номер отделения, я еду…

На четыре было назначено собрание. Оно не определяло судьбу Лукреции, ей вряд ли теперь светило покинуть стены больницы. Но оно определяло мою судьбу как практикующего врача-психиатра. Я не боялась потерять работу, но я изо всех сил пыталась понять, как такое могло произойти. Как вялотекущая шизофрения спустя всего неделю могла превратиться в параноидную. Как Лукреция могла нарушить все допустимые границы разумного и зарезать своих собственных родителей посреди ночи, пока те мирно спали. Затем она позвонила в полицию и чистосердечно призналась, рыдая в трубку и задыхаясь от горя.

– Мария Павловна, вы готовы? Из министерства будут через 10 минут. Следователь уже приехал, – сообщила мне коллега.

– Я хочу, чтоб на собрании присутствовал Станислав, мой пациент, – потирая лоб, напряженно произнесла я.

– Но если он опять будет…

– Если будет опять, то уведем, – перебила я. Та закивала головой и оставила мою дверь приоткрытой.

Перед глазами стоял вчерашний вечер. Я шла по тусклому коридору, наполовину выкрашенному в неприятный зеленый цвет. Меня не покидало ощущение, что из высоких больничных окон за мной кто-то следит. И даже крепкие решетки на окнах были не в состоянии остановить этот невидимый пристальный взгляд. Он мог проникнуть куда хотел. В любое помещение, в любой уголок земли и в любую голову. Мне стало не по себе, и я ускорила шаг. Была ли я верующей или атеисткой? Работая здесь, мне приходилось быть и той и другой. В медицине намного больше необъяснимого, чем непосвященный человек может себе только представить. Начиная от чудесных излечений силой убеждения, заканчивая моментальным облегчением тела на двадцать один грамм, когда мозг умирает. Так вот, в психиатрии странностей гораздо больше, чем в остальных медицинских отраслях вместе взятых.

Тяжелые замки отворились, и я прошла в узкую палату. По мускулатуре лица поняв, что Станислав притворяется спящим, я прошла в конец комнаты и, опустившись на одинокий стул, тяжелым вздохом просигнализировала ему о желании начать разговор.

– Не страшно одной в изолятор? – послышался его негромкий голос.

– Если б я видела бесов, мне меньше всего хотелось бы делить с ними одну палату. Если б вы не вели себя буйно по отношению к другим пациентам, то были б сейчас в общей. Ну а если б не пытались изгонять из них нечисть, ходили б на свободе.

– Кто, если не я? Вы же настолько слепы, что не видите их.

– Вы правы, я не вижу их в лицо, но я вижу их труды. И мне приходиться с этим жить.

Он привстал на кровати.

– Она кого-то убила?

– Вам не составило труда догадаться исходя из того, что вы в ней увидели?

– Или кого, если быть точным.

Мне, как никогда, захотелось послушать подробности этого видения, и я инстинктивно постаралась придвинуть к Станиславу привинченный к стене стул. Мы заулыбались, и напряжение между нами заметно спало. Невысокий и крепкий мужчина в серой пижаме сел на кровати и прислонился к стене. Теперь я видела его исключительно в профиль, и не могла словить всех физиогномических изменений, если он намеревался мне соврать. Но отчего-то мне и не особо хотелось. Работая с ним без малого две недели, я еще ни разу не поймала его на лжи. Станислав искренне верил во все, что видел. Возможно, именно по этой причине в свой расцвет сил он сидел в одиночке психбольницы, седой словно старик.

– Если в человеке бес, то, сосредоточившись на точке между бровями, можно его узреть. Он появляется как наложение полупрозрачного снимка на человеческом лице. Если в несчастном несколько бесов, то они меняют свои обличия и их жуткие лица сменяют друг друга.

– И я могу их увидеть?

– Да, можете! Тем более вы уже поверили в них.

– Но у вас не было времени сосредоточиться на Лукреции. Нескольких секунд в дверном проеме явно не хватило б.

– Вы правы. Я их вижу по-другому. Для моего взора демоны искажают человеческий взгляд, говоря мне то, чего не говорят другим. Они чуют меня, знают, что я их вижу, поэтому не прячутся вовсе. Эта хрупкая девушка, она… – он на несколько секунд замолчал, словно припоминая тот момент.

Я заулыбалась и опустила голову. Внезапно мой разум восторжествовал, и я перестала верить этой театральной попытке вспомнить Лукрецию. Он непременно должен был ее помнить, где еще этот чудак мог видеть обилие бесноватых, сидя один в четырех стенах.

– Что вас смутило? – мгновенно отреагировал он, повернувшись ко мне.

– Я уверена, вы помните Лукрецию, и без труда могли б воспроизвести свое видение, если оно, конечно же, не плод вашего воображения. Она последняя, кого вы видели за прошлую неделю из пациентов.