Все для меня

Обри стоит на кухне, а перед ней - две тарелки и два стакана с водой. Ее улыбка настолько заразительна, что я не могу сдержаться и расплываюсь в широкой ответной ухмылке. Потом торопливо подхожу к ней и окидываю ее взглядом, хотя она в тех же шортах и футболке, в которых была сегодня на работе.

Я забираю тарелки с едой и приглашаю ее следовать за мной. При виде того, что я устроил на улице, она открывает рот. Я знаю, что не сделал ничего особенного и дома смог бы предложить ей что-то лучше, но раз уж мы здесь, то я постараюсь сделать это первое свидание самым лучшим из всех возможных в Африке.

Первое свидание? Неужели сегодняшний вечер я назвал свиданием? Многие коллеги встречаются, пьют чай и ужинают вместе. Так зачем относить нашу встречу к свиданию? Потому что в глубине души это то, чего я хочу?

Расставив тарелки, я выдвигаю для нее стул и помогаю усесться за стол. Она кладет салфетку на колени. Я опускаюсь напротив нее и делаю то же самое. Между нами царит уютная атмосфера, словно мы так делаем уже много лет, хотя я ничего о ней не знаю.

– Итак, доктор Эшфорд, как вам Африка?
– решает она взять быка за

рога. Я-то думал, что мы сначала поедим, прежде чем заведем личную беседу.

Я кладу руки на стол и гляжу на нее, чтобы продемонстрировать ей все

свое внимание.

– Пожалуйста, зови меня Ник. И мне здесь нравится, по большей части.

Конечно, некоторых вещей из дома не хватает, например, кондиционера...
– смеюсь я.
– И некоторых других, но уже не материальных. А тебе? Должно быть, отличается от Южной Африки.

Обри опускает ложку и складывает руки на коленях.

– Мои родители хотели для меня самого лучшего. Хоть они и были миссионерами, а я училась в школе-пансионате, но лето проводила в их общине. Они хотели, чтобы я познала оба мира и решила сама для себя, чем желаю заниматься.

– И что ты решила?

– А я еще не решила. Осенью у меня начинаются занятия в колледже.

Этот год я решила посвятить волонтерству.

Тут мое внимание привлекает слово “колледж”, и я мысленно отступаю назад. О возрасте я и не подумал. На какой-то миг я выпадаю из разговора. Она все продолжает говорить, а я не слышу ни слова.

Вскоре она доке пальцами щелкает у меня перед лицом. И я моргаю несколько раз, чтобы вернуться к реальности.

– Я что-то сказала не то?

– Нет, - вру я.

– Хорошо.

На ее лице отражается обида, и я чувствую себя полным дерьмом. Что со мной такое? Я сижу рядом с красивой женщиной и переживаю из-за ее возраста? Какое он вообще имеет значение?

– Обри, прости. Просто меня застало врасплох твое упоминание о

колледже.

– А-а.

Не знаю, то ли она чувствует облегчение, то ли считает меня придурком.

– Можно спросить, сколько тебе лет?

Обри делает глоток воды. В ее взгляде мелькает озорной огонек, когда

она опускает стакан.

– Мне двадцать один, но я повидала в жизни и пережила больше, чем

наверняка довелось тебе.

– Ты права, - отвечаю я.

Нужно все исправить. Перестань вести себя как идиот и не позволяй

такой банальной вещи как возраст влиять на тебя. Я бросаю салфетку на стол и отодвигаю стул. Ее лицо мрачнеет, и в этот миг я понимаю, что у меня все получится. Так я говорю себе, потянувшись к тарелкам. Я могу быть мужчиной и жить своей жизнью, здесь или дома. Могу жить, испытывая панику в отношениях с Ноа, и при этом направлять свою жизнь в новое русло. Есть ли там место для Обри? Не знаю. Но понимаю лишь то, что мне не нравится, как она смотрит на меня, когда я поднимаюсь с места.

– Я не очень голоден. Не хочешь прогуляться?

Она смотрит на меня и кивает. Мы убираем все со стола, относим и моем тарелки, а после выходим из общежития. Подходим к краю здания и остаемся там, хотя мне хотелось бы уйти. Здесь тоже есть на что посмотреть, не подвергая наши жизни опасности.

Я веду нас к детской площадке. Все дети сейчас сидят по домам, так что мы можем побыть наедине. Она садится на качели, и я, пользуясь возможностью, встаю позади нее. Аккуратно подталкиваю и смотрю, как она раскачивается взад и вперед. Помню, как делал то же самое с Ноа, когда тот был маленьким. Учил его размахивать ногами. Но он перерос качели и выбрал футбол. Я видел в нем талант, но предпочитал не обращать на это внимания. Мне не хотелось, чтобы Джози сталкивалась с тем, что ненавидела большую часть своей жизни. Но как родители мы не могли делать вид, что ничего не происходит. Поэтому я начал тренировать Ноа и развивать в нем как можно больше ценных качеств.

– Прости за мою реакцию. Я здесь... Я здесь потому, что расстался со своей невестой, и для меня это был лучший способ справиться с разрывом. Сначала я надеялся, что она поедет со мной, но все вышло по-другому.

– Ты по-прежнему ее любишь?
– голос Обри звучит тихо, спокойно.

Я обдумываю ее вопрос и прокручиваю в голове. Люблю ли я до сих пор

Джози? Не знаю.

Никогда не думал, что мы встретимся снова. После отъезда в колледж

мы не поддерживали связь, пусть на это у нас и не было причин, но было бы

неплохо. Я смотрю на карту у себя в руке и вижу имя - Ноа. Потом перевожу взгляд на нее. Она слабо улыбается, пока малыш у нее на руках неудержимо плачет. Она выглядит такой усталой и измученной.

– Джозефина, рад тебя видеть, - говорю я своим врачебным тоном.

Еще в школе я был безумно в нее влюблен, но она даже меня не

замечала. Она все время проводила с Лиамом Вестбери, когда могла

выбрать парня намного лучше него.

– Джози, - напоминает она.

Я киваю, вспомнив, что она не любит, когда ее зовут полным именем.

– У тебя сын?
– Мои слова не должны были прозвучать как вопрос, просто я потрясен. Я смотрю в папку и вижу, что у него фамилия Престон, а не Вестбери. Мои брови сходятся на переносице, но я не могу задать мучающий меня вопрос.

– Да, и он болен, а я не знаю, что с ним такое.
– И она начинает

рыдать.

Я встаю, забираю у нее ребенка и кладу его на столик. Тогда он

начинает заливаться пуще прежнего и тянуть себя за ухо.

Заглядываю отоскопом в его больное ухо и нахожу то, что его

беспокоит. Ощупываю руками его шею, плечи и живот, чтобы точно определить, это воспаление уха или что-то другое.