Все или ничего

Не говорите глупостей, любезный, — ледяным тоном проговорил Джон. — Между прочим, это моя собственность. Я Джон Линсей.

Простите, сэр, — извинился полицейский и отдернул руку от машины. — Я не знал. Меня только что перевели в этот район.

Машина плавно скользила по подъездной дороге к дому мимо аккуратных лужаек, пестрых цветников, зарослей декоративных кустов. Джон и Розамунда ничего не замечали вокруг, они спешили на помощь к тем, кто в ней нуждался. У девушки потеплело на душе.

По крайней мере, мы делаем что-то сообща. Как знать, может...— с надеждой в голосе сказала она, но, увидев, что творится перед домом, отбросила все мысли о себе.

Это было светопреставление: шум, крик, плач, топот десятка ног! Казалось, никто никогда не сможет навести здесь порядок.

Нет, это никуда не годится! — гневно воскликнул Джон. — Я готов помогать, но в таких условиях невозможно что-либо сделать. Кто здесь главный? Следуй за мной, Розамунда, попробуем прорваться невредимыми через эти полчища.

Они с трудом пробрались в огромный холл, но и здесь творилось что-то невообразимое: прямо на полу сидели самые маленькие воспитанники приюта. Они были страшно напуганы и подавлены. Многие плакали во весь голос, некоторые были на грани истерики. Никто за ними не присматривал, никто не пытался помочь.

Джон, мрачно нахмурившись, подошел к нелепой вычурной лестнице. Здесь был установлен огромный медный гонг. Недолго думая, Джон с силой ударил несколько раз в гонг. Последствия этого музыкального экспромта оказались поразительными. Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Как по волшебству в доме стихли рыдания, крики, гул. К входной двери со всего двора на цыпочках подходили дети постарше и молча заглядывали внутрь дома. Более того, в холле появились две женщины. Одна из них, пожилая седовласая дама, имела весьма расстроенный вид. Она была похожа на курицу-наседку, которая никак не может собрать под свои крылышки непослушных цыплят. Ее помощница, молодая особа примерно двадцати трех лет, очень хорошенькая, с озабоченным выражением лица, держала на руках малыша.

Ну что это такое! — возмущалась седовласая женщина, прижимая руки к сердцу. — Мало нам этого, так еще...

Вы отвечаете за детей, мадам? — прогремел Джон.

Да, я! — В голосе женщины появились стальные нотки. — И кем бы вы ни были, попрошу не устраивать здесь сцены! Ситуация очень сложная...

И станет еще сложнее, если вы не приструните своих маленьких сорванцов. Если это безобразие не прекратится, мне придется выдворить всех на улицу. Вы спросите, по какому праву я это сделаю. Отвечаю: это мой дом! Вы находитесь здесь без моего разрешения.

Это было грубо, жестко, но чрезвычайно эффективно. У седовласой особы широко раскрылся рот и тут же захлопнулся, как у рыбы, выброшенной на берег.

Седовласая дама решила взять инициативу в свои руки.

У вас в доме есть экономка? — хмуро спросила она, и Джон с облегчением кивнул. — Если бы вы за ней послали, мы бы вдвоем что-нибудь придумали.

Джон молча ее выслушал и хотел было отправиться на поиски экономки, но вдруг остановился как вкопанный.

На верхней площадке лестницы появилась фигура в строгом черном платье с ослепительно белыми манжетами и воротником. Живое воплощение величавой гордости и властности! Это могла быть только экономка, причем высшего класса.

В самом деле, мисс Флетчер, мне показалось... — начала она надменным тоном, но тут ее взгляд остановился на Джоне. Произошла удивительная метаморфоза: высокомерная строгая особа в мгновение ока превратилась в слабую женщину на грани нервного срыва. — Мистер Джон! — истерично заголосила экономка. — Я и не думала... конечно, если бы я думала, то ни за что не согласилась бы... Но детей необходимо было где-то устроить... Священник и доктор просили...

Ладно, миссис Брикуэлл, — перебил ее Джон. — Я могу лишь гордиться, что в целой округе это единственный дом, в котором можно разместить погорельцев. — Он повернулся к жене: — Моя дорогая, это наша экономка, миссис Брикуэлл. Миссис Брикуэлл, это моя жена.

Неожиданный приезд хозяина поразил экономку, но последнее сообщение повергло ее в состояние шока. С открытым ртом и выпученными глазами она поплыла вниз по лестнице...

Розамунда прислушалась к себе. В ней медленно, но верно происходили глубинные изменения. Она больше не чувствовала себя деловой женщиной, обслуживающей капризных клиенток. Куда-то исчезла свободная счастливая девчонка с яхты «Гордость Лондона». И не рыдала она в подушку, как героиня любовной драмы. Она перестала быть цельной личностью, в сознании все перемешалось.

В данный момент судьба проверяла ее на стойкость. Розамунда была полна решимости справиться с испытанием, преодолеть трудности во имя любви. Личное горе не ожесточит ее сердце, чужие беды не оставят ее равнодушной.

Розамунда догадалась, что миссис Брикуэлл невольно превысила свои полномочия и, оказавшись в столь незавидном положении, чувствовала себя неловко. Появление хозяина грозило ей неприятностями. Противостояние экономки и мисс Флетчер делало общую ситуацию еще более запутанной.

Да, явно возникла необходимость навести порядок. Розамунда уже знала, кому придется всем этим заняться.

Не успела миссис Брикуэлл одолеть последнюю ступеньку, как Розамунда подошла к ней.

— Добрый день, миссис Брикуэлл, как поживаете? — спросила она, протягивая экономке руку. — Я так рада, что мы приехали в нужный момент и сможем оказать посильную помощь.

Розамунда понимала, что должна произвести впечатление энергичной, уверенной в себе женщины с твердым характером и железными нервами. Этого требовали обстоятельства. И абсолютно не важно, что она испытывала на самом деле. Нелегко завоевать авторитет, если будешь дрожать как осиновый лист.

Миссис Брикуэлл мгновенно почувствовала твердую хозяйскую руку и сдалась на милость победителя.

О, мадам, как удачно, что вы именно сегодня прибыли в поместье, — сказала она, бросив сердитый взгляд в сторону мисс Флетчер. — У нас тут полная неразбериха, все вверх дном. Не знаю, за что хвататься.

Да, ситуация сложная, — кивнула Розамунда. — Дети перевозбуждены. Пожар — это ужасно.

Да, мадам, — почтительно проговорила миссис Брикуэлл, осознав, что ей позволено сохранить хорошую мину при плохой игре. — Я полагаю, вы хотите знать, какие меры уже приняты...

Да, конечно, не правда ли, Джон?

Розамунда повернулась к мужу и застыла на месте, пораженная происшедшей в нем переменой. Выражение его лица не было ни мрачным, ни угрюмым, ни дружелюбным. Джон смотрел невидящим взглядом прямо перед собой. Казалось, он настолько погружен в свои мысли, что царивший кругом разгром его мало касается.

Джон! — обратилась к нему Розамунда, тронув его за руку.

Да, конечно... меры... — Он стряхнул с себя оцепенение. — Ночь дети, по всей видимости, проведут здесь. Я думаю...