Всё исправить

– Я планов ваших люблю громадье! – засмеялась Юля. Сморщив носик, чихнула.

– Будь здорова!

– Угу… С тобой будешь, муж мой…

На ее губах еще играла улыбка, но глаза под мохнатыми длинными ресницами уже были глубоки и серьезны.

– Интересно, сколько уже таких?..

Алексей помолчал, обдумывая ответ. В самом деле, сколько?

– Если исходить из расчетов, уже как минимум десятки. Может, сотня, а то и две.

Пауза.

– Зато дальше процесс пойдет все скорее. Геометрическая прогрессия, такая штука… Думаю, через год с небольшим контрольные экземпляры останутся только где-нибудь в глухой амазонской сельве.

Юля шла теперь, задумчиво глядя под ноги.

– Юля, Юль…

– М?

– Я вот тут все время думаю… Каким он будет, тот светлый мир?

Пауза.

– Я тоже об этом думаю, Лешик. Вряд ли мы можем знать сейчас… но кое-что предположить все-таки можно.

Она остановилась, стянула перчатку, подставила ладонь под снежинку, медленно опускающуюся с небес. Снежинка доверчиво села на предложенную посадочную площадку и тут же превратилась в капельку воды.

– Известно же, от шимпанзе человека отличает ничтожный процент генов. А все остальные общие. И новорожденные у человека и того шимпанзе поначалу ведут себя одинаково… А потом, в какой-то момент, дороги расходятся. Шимпанзе останавливаются в своем умственном развитии, и дальше растет только мясо. А человек… продолжает идти. Идти по дороге, ведущей от обезьяны к Богу. Его гонят вперед те самые гены. Лишние, с точки зрения обезьяны.

Капля на ладошке медленно съеживалась, высыхая на глазах.

– Думаю, сейчас будет то же самое, Лешик. Придется идти дальше. Сейчас тупому легко, и можно всю жизнь пребывать в самоуважении. А тогда… они будут чувствовать боль, как животные, и не в состоянии решить проблему. Как бездомный пес, умирающий с голоду. Так что выходов будет два. Либо поумнеть, либо…

– Либо сдохнуть, – жестко довершил фразу Чекалов. – Юля, Юль… Я убийца?

Ее глаза бездонны, как сама Вселенная.

– Нет, Лешик. Ты просто бог-младенец. Так уж вышло.

* * *

– Да оставь ты нахрен это динамическое сведение! Клиенту что нужно – чтобы картинка была посочнее, поярче. Вот насыщенность и регулируй, и закрывай ящик. Так будешь возиться, плана не будет сроду…

«Аксакал» Василий Степаныч, блестя очками, щедро делился аксакальей мудростью с новоявленным сотрудником. Чекалов внимал ему с благодарностью – одно дело радиолюбитель, не спеша ковыряющийся в электронике ради собственного удовольствия, и совсем другое дело профи, у которого имеется норма выработки. Как говорит весельчак Гена, «нет плана – денег не будет, народная примета такая».

– Спасибо, Степаныч. С меня «Столичная», как говорится.

– Коньяк пять звездочек! – встрял в разговор Гена-весельчак, орудуя пинцетом и паяльником в недрах реликтовой магнитолы, по виду ровесницы первого спутника. – Для мотора полезно, доктора говорят. А то у Степаныча клапана стучат.

– Мели, Емеля! – осадил молодого коллегу Степаныч. – Ты что с этим рыдваном делать надумал, э?

– Ноу-хау! – Гена сунул паяльник в канифоль, враз окутавшись облачком сизого дыма. – Вместо этой вот лампы имени Коминтерна засандалим ма-аленкую самодельную платку…

– Засандалить, это у тебя запросто… Там на аноде двести пятьдесят вольт, забыл?

– Ты меня с Валеем не путай, Степаныч. Голова у меня, не шасси для крепления ушей, как у некоторых. Транзисторы-то высоковольтные! Или ты мне лампы хочешь выложить из дореволюционных припасов?

Алексей улыбался, слушая рабочий треп. Кто сказал, что в ремонтных мастерских-телеателье работают одни алкоголики? Обывательские бредни! При ближайшем рассмотрении люди как люди, со своими характерами, тараканами в головах, семейными радостями и горестями…

Эпоха возрождающегося капитализма заметно проредила трудовой коллектив, еще не так давно довольно многочисленный. Некоторые мастера решили, что индивидуальным ремонтом прожить проще – клиенты есть, делиться ни с кем не нужно… В ателье остались самые стойкие.

Александр Петрович, директор «ремонтного центра», как окрестили телеателье в приступе реформации вышестоящие начальники, оказался вполне человечным человеком, отнюдь не «шмаравыдлом», паханом бригады рвачей-алкашей, как можно было подумать. Мужику было за пятьдесят, он остро не любил реформ и реформаторов и трезво оценивал надвигающиеся последствия тех реформ. Крепкий хозяйственник, перед народом не чинился, требовал строго по делу, а не старался «воспитать у подчиненных устойчивое чувство вины», как это порой пытаются делать начальники – золото, а не руководитель.

– У-ух, погодка! – на пороге комнаты возникла фигура, облепленная снегом. – Метет, как в тундре…

– Антоха, ты Стаса не видел? – Гена, повернув голову почти горизонтально, ковырялся в «рыдване».

– Откуда? Дан приказ, ему на запад, мне в другую сторону… Придет, куда денется. Лично у меня последний вызов на сегодня. Новый год на носу, кстати!

– Кстати, да. Мы коллектив или как? – Гена наконец приладил самодельное «ноу-хау», призванное заменить реликтовую лампу, со стуком бросил паяльник. – Степаныч, ты у нас аксакал или кто?

– В смысле? – Василий Степаныч, закончив работу, не спеша наводил порядок на рабочем столе.

– В смысле посидеть. Ну согласись, одно дело я подойду к начальству с предложением, и совсем другое – герой соцтруда. Как откажешь?

– Трепло ты, Генка, – усмехнулся старик, блестя очками-«иллюминаторами».

– Ты не увиливай давай. Ходоки вон к Ленину через всю страну шли, а тебе до кабинета десять шагов… стыдно, Степаныч!

– Ну трепло, ой, трепло… Однако посидеть можно. Новый год, не просто так… Ты как, Алексей?

– Можно. Я как все, – Чекалов уже ставил на место заднюю крышку телевизора.

– Только в магазин, это вы сами, – Антон грел руки о батарею отопления. – Я находился сегодня.

– Можно и так, – улыбнулся Алексей, оглядывая законченную работу. – Я лично сегодня весь день в четырех стенах, продышаться не грех.

– Вместе пойдем! – Гена чихнул. – Степаныч, ты этого человека знаешь? Можно ему деньги доверять? То-то! А мне без опаски – сколько дашь, все потрачу, копейки назад не принесу!

Чекалов смеялся вместе со всеми. Нет, определенно, здесь можно работать…

– А вот и дедушка Мороз! – в комнату ввалился облепленный снегом долговязый, худой как жердь человек, отдуваясь, принялся разматывать шарф. – Ну метель сегодня…

Алексей с интересом разглядывал нового персонажа. Вообще-то мужику за сорок не особо с руки называться просто Стасом, но у каждого свой бзик – Стас считал себя весьма интересным молодым человеком, и на обращение по имени-отчеству даже несколько обижался: «Я тебе что, пенсионер?»