Все Кавказские войны России. Самая полная энциклопедия

Николай Николаевич Муравьев свою боевую службу начал в Отечественную войну 1812 года и в заграничном походе русских войск в Западную Европу. В 1816 году он в составе посольства А.П. Ермолова посетил Персию, после чего остался на Кавказе. В 1819 году молодой офицер совершил разведывательную поездку в Среднюю Азию, описанную им в книге «Путешествие в Туркмению и Хиву», изданной в Москве в 1822 году. По результатам поездки Муравьев получил чин полковника и вновь вернулся на Кавказ. Там он в составе войск Паскевича участвовал в войнах с Персией и Турцией, за отличие при штурме Карса получил орден Св. Георгия 4-й степени, за Ахалцих — 3-ю степень этого ордена, а за другие бои — золотое оружие.

После завершения этих войн из-за разногласий с Паскевичем Муравьев покинул Кавказ, а вслед за тем вышел в отставку и занялся научной работой. И лишь 12 лет спустя, в 1849 году, во время венгерской войны, он вернулся на военную службу с чином генерал-лейтенанта и получил в командование резервный пехотный корпус. Спустя пять лет Николай Николаевич стал полным генералом и был назначен наместником Кавказа.

В его карьере большим препятствием было фамилия, созвучная с фамилией декабристов. Поэтому некоторые начальники к нему относились в пристрастием. Но позже все сомнения были развеяны после того как Муравьев заявил: «Я не из тех Муравьевых, кого вешают, я из тех, кто сам вешает врагов империи».

Ознакомившись по документам с делами Кавказского корпуса, собранными в Главном штабе в Петербурге, Муравьев нашел их весьма расстроенными. Хотя по спискам в корпусе числилось 260 тысяч человек, но войска эти были раздроблены и разбросаны по огромной территории. Солдаты и казаки в большей части отвыкли от походов, жили оседло, занимались хозяйством, и лишь выставляли дозоры для охраны своих станиц и селений. Значительное количество нижних чинов использовалось на всяких строительствах, заготовках камня и леса, на обслуживании хозяйств своих командиров.

При штабе наместника числилось множество всяких флигель-адъютантов и гвардейских офицеров, приехавших искать под покровительством любезного Михаила Семеновича Воронцова чинов, наград и отличий. Толку от этих господ не было для войск никакого, они только путались под ногами работающих людей, всячески отвлекая их от дела. Во время экспедиций искатели удачи становились обузой для войск. Они ехали в своих колясках, с поварами и лакеями, затрудняя движение отрядов. Солдаты пехотных рот обременялись беспрерывным вытаскиванием экипажей и обозов начальников и всяческими требуемыми ими дорожными услугами. Если при Ермолове пехотный батальон делал по тридцать верст в сутки, то при Воронцове его мобильность снизилась в три раза. Низкая маневренность, по мнению Муравьева, являлась одной из причин малоэффективных действий российских войск на Кавказе.

Николай Николаевич Муравьев-Карский (1794–1866), главнокомандующий русскими войсками на Кавказе (1855–1856), генерал от инфантерии

В качестве второй причины генерал видел необходимость вести войну на два фронта при общем недостатке сил и средств. И если первый недостаток он намеревался устранить прямо на месте, то в отношении второго у него было несколько иное решение. По этому вопросу перед отъездом из Петербурга Муравьев попросил аудиенции у императора. Николай I принял генерала.

— Думаю, государь, что прежде, чем начать широкомасштабные действия против Шамиля, нужно попытаться с ним договориться о перемирии, — сказал Николай Николаевич.

Император меньше всего ожидал такого предложения. До сих пор ему внушали, что воздействовать на горцев следует только силой. В то же время он осознавал слабость Кавказского корпуса для ведения одновременной борьбы с внешним и внутренним противником. Усилить же его, сняв войска с других оперативных направлений, в сложившейся обстановке не представлялось возможным. Именно поэтому Николай I решил внимательно выслушать генерала.

— Но известно ли вам, генерал, какой может быть цена этого перемирия? — спросил он строго. — Кроме того, мы не должны забывать, что в плену у мятежников находятся несчастные грузинские княгини, выручить которых наш святой долг. Уместны ли в таких условиях какие-либо переговоры с Шамилем и поймет ли он что-либо другое, кроме языка пушек?

— Думаю, что уместны. Мне известно, что в обмен на княгинь Шамиль требует возвращения своего сына Джемал-Эддина и миллион рублей серебром, — ответил Муравьев.

Император задумался вспоминая. Джемал-Эддин — старший сын имама, в восьмилетием возрасте был взят заложником при штурме аула Ахульго войсками генерала Граббе. Он был привезен в Петербург и представлен царю, который распорядился поместить мальчика в кадетский корпус. От него не требовали перемены религии и разрешили носить кавказский костюм.

Сын имама оказался весьма сообразительным и умным. Он быстро освоил русский язык, успешно справился с учебной программой и в 1849 году вышел из корпуса корнетом уланского полка, располагавшегося в городе Торжке Тверской губернии. Там он выслужил чин поручика и стал женихом Елизаветы Петровны Олениной. На свадьбе молодых посаженым отцом обещал быть сам император. Но сложившаяся обстановка диктовала другое.

Пленение княгинь Чавчавадзе и Орбелиани с детьми и прислугой позволило Шамилю требовать возвращения сына. При этом самому Джемал-Эддину через доверенных людей было сообщено, что если он не пожелает вернуться на родину, отец отречется от него навсегда. Николай I знал обо всем этом, но не хотел брать на себя ответственность за решение судеб стольких близких ему людей. Поэтому разговор, начатый Муравьевым, был весьма кстати.

— А что думает по этому поводу Джемал-Эддин? — поинтересовался царь.

— Я встречался, беседовал с поручиком и пришел к выводу, что это честный и преданный России человек. Его присутствие рядом с Шамилем принесет нам больше пользы, чем вреда, — поспешил заверить царя Муравьев. — Он сможет повлиять на отца в желательном для нас смысле. Что же касается денег, то это не такая уж большая цена за перемирие, которое позволит нам высвободить значительные силы для борьбы с внешним противником.

Царь недовольно поморщился.

— Забудь о деньгах, их у меня нет. Что же касается поручика Джемал-Эддина, то поступай по своему усмотрению. Помни главное. Ты будешь наместником моим на Кавказе. Мне оттуда пишут, что опасаются вторжения турок, просят войск, да где же я их возьму? Все, что я имел, находится в Крыму, где решается судьба войны. Поэтому на Кавказе тебе придется обходиться тем, что там имеется. Главная задача — удержать край и не пустить на наши земли турок. От наступательных операций можешь воздержаться, хотя, не скрою, они могли бы облегчить положение войск в Крыму. Надобно также обеспечить наши тылы от нападения Шамиля. Дело, как видишь, не простое, поэтому и доверяю его тебе. Разберись со всем на месте и поступай по своему разумению, ничем связывать тебя не буду…

Уступчивость и доверие были не свойственны Николаю I. Муравьев это хорошо знал и после аудиенции записал в своем дневнике: «Не милостью царской было мне вверено управление Кавказом, а к тому государь был побужден всеобщим разрушением, там водворившимся от правления предшественника моего… Находясь в столице близ государя и первенствующих лиц, я видел ничтожность многих. Еще раз я убедился в общем упадке духа в высшем кругу правления, в слабости, ничтожестве правящих. Я видел своими глазами то состояние разрушения, в которое приведены нравственные и материальные силы России тридцатилетним безрассудным царствованием человека необразованного, хотя, может быть, от природы и не без дарований, надменного, слабого, робкого, вместе с тем мстительного и преданного всего более удовлетворению своих страстей».