Всё меняется даже в Англии

Другая возможность коренной перестройки города представилась после гитлеровского «блица» — так называли англичане налеты нацистской авиации впервые годы войны. Я видел Лондон сразу после войны. — это было печальное зрелище. Снесены былн целые кварталы; в фабричных районах Ист-Энда и в Сити образовались обширные пустыри. Развалины были аккуратно расчищены, обгоревшие балки и битые кирпичи убраны; в провалах по обе стороны улиц буйно росли сорняки.

Все это не могло сравниться с теми опустошениями, которые причинил большой пожар в XVII веке, но и на этот раз можно было извлечь из бедствия некоторую пользу, решив восстановить Лондон на плановых началах. Планы были составлены — самые интересные из них связаны с именем архитектора Аберкромби, — но дальше этого дело, в сущности, не пошло. Ведь коренная реконструкция города ударила бы по карману владельцев земельных участков и акционеров кое-каких влиятельных фирм.

Снова, как в XVII веке, интересы денежного мешка взяли верх над требованиями прогресса.

Частная собственность на землю и строения сводит на нет попытки реконструкции Лондона. Владельцы земли и домов помышляют лишь о барышах. Они заинтересованы прежде всего не в возведении жилых домов, а в постройке зданий для контор, гостиниц, магазинов. Что касается жилых домов, капиталисты предпочитают строить их не в пролетарских кварталах, где велик жилищный кризис, а в районах с состоятельным населением. И уж конечно капиталиста нисколько не заботит архитектурный ансамбль, красота города. Пусть тот, кто в этом усомнится, поглядит на высотное здание нефтяной компании «Шелл», выросшее на южной набережной Темзы наискосок от здания парламента и подавляющее всю округу своими размерами и своим уродством. Частные предприниматели даже сносят старые дома варварски, не считаясь с их исторической и художественной ценностью; примером может служить снос очаровательных старых построек в районе Адельфи.

Если Совет лондонского графства (муниципалитет, где преобладают лейбористы) решает выкупить чей-нибудь участок, чтобы возвести новые здания или расширить улицу, владелец претендует на солидную компенсацию. Он требует заплатить ему за участок столько, сколько он будет стоить после реконструкции района. Это накладывает на городскую казну непосильное бремя.

Всякое строительство, улучшающее какой-нибудь район города, повышает стоимость соседних участков и зданий. Выгоды из этого извлекают в первую очередь собственники; деньги, затрачиваемые муниципальными властями, по существу, пополняют их карманы. В палате общин приводились такие цифры: участок, приобретенный в 1953 году за 800 фунтов, продавался в 1961 году за 11 тысяч фунтов; за тот же срок стоимость 100 акров в районе Бромли повысилась с 15 тысяч до 440 тысяч фунтов.

Отсюда спекулятивная горячка. Спекулянты недвижимостью сколачивают в короткие сроки баснословные состояния. Спекулянт Питер Рахмен, чье имя всплыло в связи со скандальным делом бывшего военного министра Профьюмо, начал после войны свои аферы с 65 фунтами стерлингов в кармане; он приобрел на махинациях с недвижимостью миллионный капитал, в его личном гараже стояло семь автомашин новейших марок.

Рахмен скупал многоквартирные дома, а потом законными и незаконными путями выдворял оттуда старых квартирантов. Освободившиеся квартиры он разгораживал на крохотные клетушки, которые сдавал втридорога бездомным — преимущественно иммигрантам из Вест-Индии. У них уходило на квартирную плату до половины (!) заработка; дюжие молодчики, собиравшие квартирную плату, не останавливались ни перед чем: непокладистых плательщиков избивали, их мебель разносили в щепы, среди зимы выставляли в квартирах окна. Чтобы не платить налогов, Рахмен плодил анонимные «акционерные общества» и ловко запутывал финансовую отчетность. Лондонская печать совершенно точно назвала махинации Питера Рахмена бандитизмом. В парламенте один из лейбористских ораторов образно сравнил эти разоблачения со зрелищем, которое открывается перед вами в поле, когда вы переворачиваете лежачий камень и неожиданно обнаруживаете под ним скользкую, омерзительную нечисть.

Нечисть, подобная Питеру Рахмену и его малопочтенным коллегам, хозяйничает в сердце британской столицы.

На что уж консерваторы привержены к старым порядкам, но даже они заговорили о том, что надо сосредоточить в одних руках собственность на землю и городское хозяйство столицы; правда, они хотели бы сосредоточить ее в руках объединения частных владельцев. Жалкая полумера!

Лишь социализм может омолодить британскую столицу, реконструировать ее, улучшить ее городское хозяйство. Впрочем, это относится не только к Лондону.

Зелёное и чёрное

еселая зеленая Англия"… Так исстари воспевали свою страну английские поэты. И в самом деле, нигде, вероятно, не встретишь такой нежной, ласкающей глаз зелени, как в английской деревне. Но английский ландшафт — это не только зеленые луга с редкими купами ясеней и вязов.

Красные скалы Девоншира и суровые фьорды Шотландии, фруктовые сады Кента в пышном весеннем убранстве, величественный и строгий горный массив Северного Уэльса, пальмы и клубничные плантации острова Уайт, старые парки, где бродят олени с ветвистыми рогами, Шервудский лес, свидетель лихих подвигов Робина Гуда и его отчаянной ватаги, тоскливые, поросшие вереском болота Дартмура, стремительные и прозрачные северные речки, где бьет хвостом форель, — все это Британия. Многоликий британский ландшафт к тому же удивительно переменчив: его расцветка меняется в зависимости от солнечных лучей, от набегающих туч; этот ландшафт словно дышит.

Живые изгороди окаймляют дороги и земельные участки; с самолета кажется, что внизу разостлан лоскутный ковер, прошитый на скорую руку зеленым швом. У дороги то и дело попадаются одинокие старые деревья и большие валуны, — с ними связано множество старинных легенд. Посреди поля растет могучий дуб, это самое английское из всех деревьев; «сердце из дуба», — говорят англичане о мужественном, надежном человеке.

Везде и повсюду — следы ушедших поколений. Заброшенная шахта. Скелет ветряной мельницы. Поросшая плющом часовня. Развалины средневекового монастыря с полуразрушенной готической аркадой. Руины замка, окруженного высохшим рвом. Римская стена — стена Адриана, некогда построенная завоевателями для защиты от вольнолюбивых и воинственных племен шотландского нагорья, — она тянется через всю Англию с востока на запад. Римские дороги пересекают страну во всех направлениях, — когда-то они имели стратегическое значение; ими пользуются еще и сегодня: римляне были отличными дорожными мастерами. Из глубины веков пришел в наши дни хоровод гигантских каменных глыб, сомкнувшийся в правильный круг, — остатки загадочной религии, которую исповедовали люди, обитавшие на этой земле тысячелетия назад.

Насыщенные влагой ветры с океана обрушиваются на Британские острова обильными дождями, — они не дают мелеть рекам. В Лондоне половина дней — дождливые, на западе и на севере страны дождей еще больше. В ясный летний день того и гляди нагрянут тучи. Тридцать лет назад англичанин редко выходил из дома без зонтика; теперь зонтики все больше заменяются плащами, но в бюро находок Управления лондонским транспортом все еще поступает ежегодно около 70 тысяч зонтиков, забытых владельцами в автобусах, вагонах метрополитена и городской железной дороги. Я подозреваю, что дождь имеет некоторое отношение к тому, что англичане выработали в себе стоическую выдержку: даже самый сильный ливень не может заставить их изменить свои планы — все равно, касается ли это дружеской встречи в местном «пабе» или многодневного похода сторонников ядерного разоружения.

Впрочем, погода в Англии часто обманывает все ожидания и становится самой злостной нарушительницей традиций. Белую зиму с занесенными снегом коттеджами видишь преимущественно на рождественских открытках; на практике она превращается в нескончаемую вереницу дождей. Порой в ноябре, когда по законам природы ждешь мокряди или плотного тумана, именуемого в просторечии «гороховым супом», выпадут вдруг золотые, по-летнему теплые деньки. Как-то раз мне случилось купаться на острове Уайт, в Ла-Манше, под Новый год, 31 декабря.

Влажным климатом объясняют обычно и нежную изумрудную окраску английского пейзажа — лугов и деревьев, кустов и газонов. Кстати о газонах: таких, как в Англии, вы не увидите нигде.

Житель Британских островов необычайно привязан к родным местам, к своему округу и селению. Я уж не говорю о таких народностях, как шотландцы, которые все еще не забыли своих кланов, или уэльсцы, которые так крепко держатся за свой язык и свою культуру. «Вы, англичане…» — обронил я как-то раз в разговоре с одним молодым человеком в Лондоне. «Простите, — перебил он меня с видом оскорбленного достоинства, — я уэльсец…»

В английском доме вы нередко увидите на стене картины и фотографии родных мест хозяина и хозяйки. Иногда это — захолустная деревня, иногда — небольшой провинциальный городок.

В этой густо населенной стране деревни разбросаны, как правило, через каждые два-три километра. В центре селения непременно высится церквушка, рядом с ней стоит дом священника. В одном из деревенских домиков ютится почта; кроме почтовых марок вы, вероятно, сможете купить там плитку шоколада и шнурки для ботинок, дешевые конфеты и карандаш. Если селение не из маленьких, вы увидите кирпичное школьное здание, домик врача, лавку бакалейщика и «паб» — пивную.