Всё меняется даже в Англии

Когда-то я недоумевал: каким образом в Англии, где преобладает рабочее население, на выборах может побеждать партия консерваторов, партия крупного капитала? Почему рабочий сплошь и рядом голосует за классового противника, капиталиста?

Посещение предвыборных собраний в Англии многое мне объяснило. Расскажу об одном из таких собраний, на котором я побывал перед парламентскими выборами 1955 года.

Дело было в Далвиче, одном из пригородов Лондона. В здании местной школы выступали трое кандидатов в члены парламента: консерватор Дженкинс, лейборист Вернон и либерал Филлипс. Интерес к собранию был, по английским понятиям, немалый: в небольшой зал набилось свыше четырехсот человек, опоздавшим не хватило стульев, и они терпеливо простояли два с половиной часа на ногах.

Собрание походило на вечер вопросов и ответов: кандидатам, сидевшим рядом с председательствующим на небольшой эстраде, задавали из публики вопросы; на каждый из них все трое отвечали по очереди. Благодаря такой процедуре особенно наглядно проявилось поразительное сходство между избирательными лозунгами соперничающих партий. Стоило закрыть глаза, и вы уже не могли сказать, кто сейчас отвечает на вопрос: консерватор, лейборист или либерал.

Одним из первых задали вопрос о путях обеспечения мира. Каждый из трех кандидатов ответил, что его партия ставит интересы мира превыше всего. Консерватор Дженкинс уверял: его партия больше других озабочена тем, чтобы на переговорах четырех держав была достигнута полнейшая договоренность. Призывая собравшихся голосовать за тори, он в пылу красноречия воскликнул: «От этого зависит мир во всем мире!» Отсюда можно было вынести заключение: стоит избирателям проголосовать за лейбориста или либерала, как всеобщий мир пошатнется. Но два других парламентских кандидата клялись в своей приверженности к миру почти в тех же самых выражениях. Речь Вернона отличалась лишь тем, что он утверждал, будто лейбористские лидеры скорее найдут на переговорах общий язык с советскими руководителями, так как нм «русские доверяют больше, чем другим».

Такое же единодушие кандидаты обнаружили и в области внутренней политики. Из публики спросили о пенсиях бывшим военнослужащим и старикам. Оказалось, что каждый из кандидатов безусловно стоит за увеличение пенсий и будет это считать чуть ли не главной своей задачей. Задали вопрос о местном транспорте, который оставляет желать лучшего; все трое обещали добиваться улучшения автобусного сообщения в Далвиче. Спросили о подоходном налоге, — консерватор Дженкинс наряду с лейбористом и либералом объявил, что будет стоять за увеличение налогов на богачей. В ответ на вопрос об отношении к монополиям Дженкинс, глазом не моргнув, заявил: «Мы, консерваторы, решительно боремся против монополий… Где бы мы ни увидели монополию, мы ее уничтожим!»

После собрания я заглянул в справочник и удостоверился, что мистер Дженкинс, обещавший уничтожить монополии, является директором крупной компании… Остается добавить, что именно он и прошел в парламент: за него было подано 25 333 голоса, тогда как лейборист Вернон собрал 23 482 голоса; либерал остался далеко позади.

Вот небольшая картинка британской демократии в действии… Как тут не вспомнить слова Энгельса: «Вся английская конституция и все конституционное общественное мнение есть не что иное, как одна большая ложь, которая непрерывно поддерживается и прикрывается многократной мелкой ложью, когда ее истинная сущность то здесь, то там чересчур уже открыто выступает наружу».

Может быть, вы вообразите, что эти слова содержат известное преувеличение? Но вот «Таймс» опубликовала сенсационную статью о путях консервативной партии за подписью «Консерватор»; на Флит-стрите быстро установили, что под этим псевдонимом скрывается бывший министр Энок Пауэлл. Статья начиналась следующей тирадой, в которой бывший консервативный министр по-своему перефразировал Энгельса: «Обман — неотъемлемая часть политики, традиция «английского образа жизни», нечто такое, чего общественность всегда ожидает от политиков и воспринимает как должное. Обман часто служит хорошую службу партии, и не только партии, но и классу и всей стране в целом, ибо он позволяет не видеть (или делать вид, что не видишь) неприятных изменений в реальном мире до тех пор, пока чувства и привычки не приспосабливаются должным образом к этим изменениям. Таким образом, обман действует, как жидкость, которую выделяет улитка, чтобы починить треснувшую раковину». Это сказано безо всякой тени иронии.

Вдумайтесь в эти слова, представьте себе собрание избирателей в Далвиче, представьте себе сотни и тысячи таких собраний — и вы поймете, как трудно простому человеку Англии ориентироваться в политической обстановке.

На парламентских выборах 1964 года лейбористы выдвинули лозунг: «За новую Британию». Лозунг консерваторов гласил: «Модернизация Британии». Разберись кто может.

Голосуя за лейбористов, многие избиратели лишь выразили протест против деятельности консервативного правительства. Теми же мотивами объясняются и некоторые успехи либеральной партии.

— Я буду голосовать за либералов исключительно в знак протеста против обеих главных политических партий, — сказал мне писатель Г., один из видных представителей английской интеллигенции.

Но и либеральная партия, которая играла в прошлом веке большую роль в жизни страны, а в последние десятилетия тихо угасала и почти исчезла с политической авансцены, не имеет ясной программы мира и народного благоденствия. Вряд ли ей суждено вернуть себе серьезное влияние.

Между тем что-то меняется в самом воздухе Англии, в ее людях. Быть может, эти перемены не так заметны на старшем поколении, но молодежь просто не узнать. На моей памяти английская молодежь всегда отличалась добропорядочностью в обывательском смысле этого слова; она была удивительно безлика и покорно следовала по родительским стопам. Сегодня она вся в брожении. Даже для самых компетентных наблюдателей английской жизни она представляет уравнение со многими неизвестными.

О существовании целой прослойки молодежи в возрасте от пятнадцати до двадцати лет англичане стали говорить с недавних пор как об открытии. Открытие это сделали раньше всего торговые фирмы: они прикинули, что здесь есть чем поживиться. Рабочая молодежь, как правило, отдает теперь в семью лишь меньшую часть заработка; остаток идет на личные расходы. Школьники и студенты получают от родителей карманные деньги. Коммерсанты подсчитали, что подростки образуют рынок, располагающий десятками и сотнями миллионов фунтов стерлингов.

Вот и пошло: для подростков заводят специальные моды, выпускают специальную одежду, обувь, белье, сигареты, напитки, сладости, косметику для девушек, велосипеды и мотоциклы (ослепительно яркой раскраски) для парией, патефоны и пластинки, музыкальные инструменты, не говоря уже о кинофильмах, журналах и книгах. Сперва все это было преимущественно американского происхождения (американские торговые дома первыми обратили внимание на молодежный рынок), но английские фирмы вскоре поспешили наверстать упущенное.

Даже внешний вид юношей и девушек производит такое впечатление, точно они хотят во что бы то ни стало отмежеваться от старшего поколения. Молодежные моды меняются каждый сезон, если не чаще (это выгодно торговым фирмам). Я опишу ту, что видел в последний раз. Респектабельное пальто заменила короткая грубошерстная куртка без талии с множеством карманов, пиджак и блузку — бесформенные, очень широкие свитеры. Он — в непременных джинсах, в узконосых туфлях без шнуровки и обязательных пестрых носках. Длинные волосы лезут на глаза, их приходится беспрерывно откидывать назад. У нее волосы (нередко — крашеные) висят в художественном беспорядке до самых плеч (шляпки больше не признаются). На лице чересчур много косметики, глаза сильно подведены. На ней тоже джинсы или пышная короткая юбка с множеством нейлоновых нижних юбок. Черные нейлоновые чулки (без шва), узконосые цветные туфли на гвоздиках. Через плечо перекинута сумка на длинном ремешке. И у обоих — какой-то скучающий и очень самостоятельный вид. Такие парочки вы встретите сегодня в Англии на каждом шагу.

Страна испытывает поветрие ранних браков, особенно в среде рабочей молодежи. Писатель Алан Силлитоу, который вырос в фабричной среде и не порвал с ней связи, говорил мне, что браки между семнадцати-восемнадцатилетними стали обычным явлением. С разрешения родителей женятся и раньше. Если девушка выходит замуж в двадцать два года, это уже считается поздним браком. В любом лондонском парке всегда встретишь парочку подростков — по нашим понятиям, школьного возраста, — катящих детскую коляску. Какой контраст с прошлым, когда полагалось жениться, лишь остепенившись и прочно став на ноги!