Все очень непросто

Так у меня зародилось жуткое подозрение, что Шуфутинский уезжает.

Через пару месяцев он собрал собрание и объявил о своем решении уволиться. Все были в шоке. Такого еще не бывало; был прецедент, когда целый ансамбль "Самоцветы" ушел от руководителя, но наоборот…

Миша объяснил, что он очень устал от поездок, что не имеет возможности посвящать достаточно времени семье, и извинился перед всеми за то, что он, видимо, вынужден будет объявить нас перед руководством подонками и бездельниками для убедительной причины увольнения.

Мы, обалдевшие, дали полное согласие считать нас кем угодно, а руководство реагировало однозначно, тут же предложив разогнать к чертовой матери зарвавшуюся сволочь, но Миша настоял на своем и уволился один.

Он поступил очень мудро и честно, потому что даже через полтора года, когда он уехал, не имея к "Лейся песня" никакого отношения, у ансамбля были большие неприятности: размагниченные фонограммы, отмененные съемки, несостоявшиеся гастроли.

Где-то году в 84-ом, уже в "Машине" после концерта я вошел в наш "Икарус" и, усевшись, услышал из водительского магнитофона развеселую музычку про Брайтон бич, небоскребы и т. д. — голос был совершенно незнакомый.

Водитель сказал, что это — какой-то Чухатиньский, последний писк эмигрантского творчества.

Я никак не мог себе представить, что это поет Миша, так как еще в "Лейся песня" он никогда не пел и, раздавая партии вокалистам, всегда предпочитал сыграть мелодию на рояле. Слух у него был отличный, но что-то не то с дикцией, и он даже немного этого стеснялся.

А тут прямо соловьем разливается. Оказалось, что все-таки Шуфутинский. Видимо, это в "Нескучном саду" соловьи не поют, а в "Булонском лесу" поют, да еще как весело!

На протяжении этих лет я слышал, что Миша был сначала в Нью-Йорке, потом переехал в Лос-Анджелес, и у него там какое-то дело, связанное с рестораном — не то у него ресторан, не то он часто туда ходит. Но адреса не было, а повидаться очень хотелось: вот, мол, я в Америке и не сбежал, а так — захотел и приехал.

Как-то, идя по улице, спрашиваю Маделину, не знает ли она такого Шуфутинского? Маделина, жуя резинку, улыбаясь, постреливая глазами и не забывая качать бедрами, подбежала к телефону-автомату, схватила и сунула мне толстенный справочник. Открываю и между мистерами Шмуцем и Шутцем коричневым по розовому написано: мистер Шуфутинский.

Я позвонил ему, разговаривал с женой, которая меня не узнала, и выяснил, что мистер Миша будет сегодня вечером в ресторане "Атаман", который, собственно, ему и принадлежит.

Ребята все взволновались: некоторые тоже знали Шуфутинского еще по Союзу, а другие просто от возможности сходить в Америке в ресторан.

Я уже упоминал, что разговаривать с Маделиной было бы трудно, даже если бы она говорила не по-английски, а по-русски, но с такой же пулеметной скоростью и ковбойским акцентом; поэтому приходилось отделываться многозначительным "о'кей".

Кое-как договорились, что она заедет за нами в 6 часов на своей здоровенной шаланде и отвезет в "Атаман".

Все "почистили перышки" и приоделись во все чистое, чтобы предстать перед "владельцем заводов, газет, пароходов" во всем блеске. Градский долго возился с механизмом шапочки, потом плюнул и надел, ради разнообразия, черную рубашку.

Где-то в половине восьмого я уже стал сильно нервничать, потому что Маделина, хотя и была женщиной, но все-таки старалось не опаздывать более чем на час — значит что-то случилось.

Так оно и было. Вскоре Маделина позвонила (переводил Лэни-Тайгер) и рассказала, "что у машины не было номера, а полиция спрашивает, а машина принадлежит одному другу, а друг уехал неизвестно куда, а полиция машину забрала, а она теперь без машины, а в общем все — о'кей, и через 10 минут она будет".

Действительно, минут через десять Маделина явилось но новом "мустанге", мы погрузились и поехали.

Поинтересовались, у кого она взяло эту тачку, и есть ли

на нее документы? Ответ был такой:

— Все есть, все — о'кей. Я ее по дороге купила.

"Атаман" был просторным рестораном, специализирующимся на французской и русской кухнях. Оркестр только что закончил очередную песню, и Миша с радиомикрофоном спускался с эстрады в зал под аплодисменты русско-французского стола.

Я вышел прямо к эстраде, и сюрприз был так сюрприз. Меньше всех, кого он ожидал увидеть, так это меня. Он расчувствовался до слез, я — тоже.

Больше того, многие присутствующие сразу узнали Макаревича и Градского, подходили, жали руки, но им сразу было объяснено, что мы приехали не насовсем, а на гастроли.

Вечер прошел чудесно.

На следующий день Миша катал нас по Лос-Анджелесу на своем "Мерседесе", у которого на номере вместо цифр написано "Атаман". Проезжали мимо его дома в самом престижном районе города — Беверли Хиллс. Подумать только! Еще недавно я смотрел интересный видеофильм "Полицейский с Беверли Хиллс", а тут сам разъезжаю.

Миша небрежно вел машину и рассказывал, рассказывал… О том, как трудновато с рестораном без официальной лицензии на алкоголь, о том, что заключил контракт с телохранителями, которые должны защищать его даже против его воли. Тут вот какая тонкость. Если подойдут к Мише незаметно преступманы, приставят пистолет и прикажут отослать телохранителей, то те никуда не уйдут, если только сами не захотят.

В конце экскурсии Миша все-таки спохватился, что уж очень круто взял, и сказал, что жилье очень дорого, поэтому он не может себе позволить в этом миллионерском районе целый дом, а только пятикомнатную квартиру.

Я немного успокоился, а то ведь известно, что на Беверли Хиллс живут самые богатые звезды Голливуда и вообще всякие знаменитости.

На Мишиной улице проезжаем мимо одного особняка, перед нами на лужайке дядька черный с детьми бегает.

— Знаешь, кто это? — Миша небрежно спрашивает. — Знаменитый Кассиус Клей, он же Моххамед Али, знаешь?

Я плюнул на все, говорю: "Не-а".

Несколько раз в Штатах в разных городах нас таскали но настоящие приемы со свечами, бассейнами и слугами-неграми в белых перчатках. Все было очень богато, и я поражался, насколько сильную любовь испытывают к "Машине" простые американские миллионеры.

Правда, потом оказалось, что средства, ассигнованные богатыми людьми на такие приемы, проходят как благотворительность, и им за это снижают налоги.

Это не значило, конечно, что с таким же успехом можно было выбросить деньги на помойку, ведь гораздо приятнее их пропить с замечательными ребятами из Москвы, чем снабдить пару сотен бродячих собак "долгоиграющими" резиновыми костями.