Все очень непросто

Пожарница: — Извиныте, пожалюйста! Пока не вижу: докумэнт, концерт не начинается.

Директор бежит в какой-то кабинет, берет бумагу и на машинке быстро отпечатывает:

АКТ об испытании цепей ГОСТ ЦЦ-21/324 от 25/5 1989 1. Испытание на разрыв в горизонтальной плоскости — 25 т. 2. Испытание на разрыв в вертикальной плоскости -28 т. 3. В кислотной среде, вакууме, космосе и т. д. и т. п.

— всего девятнадцать пунктов. Подписал в трех местах, помял бумагу, даже ногой наступил и приносит "богине" огня якобы из гостиницы.

Очень убедительная бумага, но какие-то подозрения у женщины-капитана все-таки остались, и чтобы их рассеять, она собрала весь свой эстонский сарказм и спрашивает: — А не принадлежит та эта грамота некоэму Филькэ? Директор отвечает чистую правду (его-то самого Валерой зовут): — Нет! — Ну, тогда другое дело. Пожалюйста.

Чем больше город, тем больше в нем начальствуюших чиновников. Мы все вместе придумали начальственно-руководящую фамилию — Симак Николай Иванович, и если что, то в какой-нибудь инстанции Директор как последний довод говорил: — Как же так? Ведь нам сам Николай Иванович Симак обещал! Срабатывало почти безотказно, Один начальник особенно упирайся, не хотел подписывать какую-то бумагу. Тут Директор ему и ввернул: — А ведь нам Симак обещал. Тот берет ручку, подписывает: — Ну, если я сам обещал…

В Красноярске прямо с самолета на концерт. Потом вечером в гостиницу. На улице -35 градусов. В номерах тоже очень холодно. Буфет закрыт, холод, неустроенность, выпить хочется страшно.

Наскребли немного денег. Швейцар говорит: — Нету у меня, сынки, с удовольствием. Попробуйте у таксистов, хотя их тоже сейчас шерстят.

После получасового томления на морозе посинели все. Нет не только водки, но и самих такси. Только одна машина стояла с самого начала с работающим двигателем, так там водитель сразу раскричался, что сам не пьет и вообще с этим делом борьба. Собрались идти по номерам. Тут он говорит: — Ладно, повезло вам (оказывается полчаса приглядывался, не провокация ли), для брата берег. Вижу, — ребята хорошие.

И достает бутылку из двигателя. Оно горячая, как кипяток. Прибежали в номер, но как горячую пить — мы ж не японцы какие. Маргулис говорит: А смекалка на что? Вы дуйте за стаканами, в я пока на форточку ее пристрою охлаждать.

Через пять минут собрались, кто со стаканом, кто так, с открытым ртом. Маргулис потянулся к форточке, а бутылка — раз! и за окно с 6-ого этажа птицей.

Минуты полторы били его, потом смекалка свое взяла. Гурьбой все вниз (некоторые, кажется, прямо из окна) выбегаем. Ночь лунная, на белом снегу темное пятно выделяется, и давай этот темный снег жрать, только стекла выплевывали.

Никогда бы в жизни пять человек с одной поллитры такими пьяными не сделались. Вот!

Сразу хочу сказать, что общенародное мнение, будто артисты очень много пьют, ошибочное. Пьют точно так же, как и все остальные, а может быть даже чуть-чуть меньше.

В Магадане, после концерта, подходит мужик загорелый. Очень мне нравится, — говорит, — ваше солнечное искусство. Я моряк, на палубу бряк, желаю вас сегодня на корабль пригласить, ребята будут очень рады.

Мы посовещались и пошли втроем, а остальные спать — устали очень.

Корабль — немецкой постройки, в смысле ГДР, СРТ (средний рыболовецкий траулер), новенький, много автоматики. Команда собралась, 24 человека, только капитана не было — он с женой на берегу живет. Оказывается, пока они в море — сухой закон, а здесь сам бог велел. Мужик, который нас привел, коком оказался. Как начали они на стол метать: крабы натуральные, крабы запеченные, печень макроруса и т д. Водка, конечно, рекой.

Слева от меня старпом сидит, серьезный мужчина — после капитана он здесь главный.

Сначала морячки всё столичных артистов послушать хотели, потом сами разошлись — не остановишь. Рассказали историю о том, как у них на корабле два щенка жили; белый и черный. Тайком от капитана: он не любил животных. И как гад-капитан на них в плавании наткнулся и приказал выбросить за борт. А потом через неделю корабль в порт пришел, а на пирсе два мертвых щеночка рядышком: море выбросило. И как потом, в течение месяца погиб один блондинистый моряк, другой — брюнет.

Нам-то после таких дел и крыть нечем.

Тут наш Саша вдруг увидел, что нам наливать стали меньше Толкнул меня в бок — что, мол, за понты. Мы — в обиду. Старпом застенчиво объясняет: — У вас же завтра два концерта, мы думали…

— Вы о нас не волнуйтесь, — говорим, — все в порядке.

Справедливость была восстановлена, и старпом, чокаясь со мной, тихо говорит: — Ты не думай, мы добра хотели, а так все нормально. Я, кстати, сам с Питера буду.

Ну, я, чтоб ему приятное сделать, спрашиваю: — Неужели с самого?! — С самого — не с самого, а с Парголова (около 25 км от Питера). Ты вот что. Сейчас наши напьются и повезут вас в Бухту Радости рассвет встречать. Я то эти дела знаю: или на мель сядем, или вообще потонем, так что вы ни под каким видом! Сразу говорите, что завтра концерты, мол, спасибо, но никак не можем, а то я эти дела знаю.

У меня к нему сразу возникло теплое чувство; остальным передал, те тоже с благодарностью посматривают.

Минут через пятнадцать после того, как возникло чувство, старпом вскакивает (чуть меня со стула не сбил), глаза выпучены, как у того макроруса.

— А ну, семь футов вам под киль! Свистать всех наверх, везем ребят в Бухту Радости! Мы, конечно: нет, спасибо, завтра два концерта и т. д.

— Никаких концертов! Отдать все концы в воду…

В общем еле-еле отбоярились. Провожали нас всем пароходом, договорились, что завтра они на первый концерт придут.

На следующий день на первый концерт никто из них не пришел. Только после второго у служебного входа стоит один — морда вся разбита, на груди разбитый фотоаппарат.

— Мне, — говорит, — повезло. Я у самого трапа заснул — идти было близко, так что извиняюсь.

В "Машине" с этим делом всегда было очень строго — если выпить кто хочет, так только дома под одеялом. А если какой банкет солидный, то все выпьют по рамочке, а потом Директор зыркнет глазом и объявляет — Спасибо большое! Мы больше не хотим. Мы практически вообще не пьем.

Очень на разных начальников и на иностранцев это сильное впечатление производило.

Но вот приехали мы в Испанию, в Барселону по приглашению Коммунистической партии. Коммунисты тамошние не такие, как у нас — запросто в джинсах ходят и винцо испанское попивают. Сразу же устроили нам концерт в тюрьме, чтобы перед выборами престиж компартии повысить. Никогда не забуду. Сижу за пультом, о сзади мне двое испанских кабальеро в наколках в шею дышат, договариваются, каким способом меня моей советской шкуры лишить.