Все оттенки белого. Реальная история жизни и успеха

Глава третья Мужское понимание дружбы

ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД, вспоминаю, что начиная с определенного возраста я чувствовал необходимость заботиться о людях. Для внутреннего комфорта мне нужно было непременно понимать, что рядом никто не страдает, все хорошо, никакой угрозы никому нет. Возможно, именно поэтому лет с пятнадцати я уже разбирался (или мне так казалось?), кто мне близкий человек, настоящий друг, почти такой же свой, как член семьи, а кто просто приятель и от него следует дистанцироваться. Нет, я никогда не избегал людей и даже наоборот всегда был общительным парнем, со мной многие хотели дружить. Но впускать посторонних в свое сердце я опасался и, надо сказать, не напрасно. Порой предательство обладало такими странными психологическими оттенками, что поначалу и не казалось таковым.

В четырнадцать лет я впервые влюбился. Это было невероятное живое чувство, из-за которого у меня срывался голос и тряслись коленки. Мы познакомились в больнице, где лежали на одном этаже, в разных палатах детского отделения. Ее звали Оксана, я держал ее мягкую ладошку в своей руке и чувствовал себя невероятно счастливым. По вечерам на лестничных пролетах больницы, в углах больничных коридоров или возле больших мутных окон мы стыдливо целовались, поворачиваясь спинами к проходившим мимо, вечно обеспокоенным медсестрам и санитарам.

Оксану выписали домой первой, и я, грустный, бродил по отделению, страдал, что не могу ее увидеть и прижать к себе. Но у меня был заветный листок с ее адресом… В первый же вечер дома я еле упросил родителей отпустить меня погулять, объясняя, что чувствую себя отлично и соскучился по свежему воздуху. Оксана жила на окраине Балхаша, всю дорогу в автобусе я был в предвкушении настоящего свидания. Теперь уже не в больнице, а на улице мы будем настоящей парой и пусть даже все прохожие увидят, что у нас чувства!

Девушка ждала меня, мы гуляли, опять целовались, но уже той романтики, которая была в гулких коридорах, пропавших лекарствами, я почему-то не испытывал. А Оксана и вовсе призналась, что вот так вдвоем бродить по пустынным улицам ей очень скучно. Тогда мы договорились, что на следующее свидание она возьмет с собой подругу, а я своего приятеля и погуляем вчетвером.

Вадима я считал своим школьным товарищем, и мы во многом помогали друг другу, особенно с уроками и контрольными заданиями. В один из вечеров у нас состоялось парное свидание – Вадим с девочкой и я с Оксаной. Но романтическая встреча получилась какой-то скомканной и пустой. Оксана в тот вечер больше общалась со своей подругой, чем со мной, ощущение трепетной любви из наших отношений выветрилось окончательно. А потом я заметил, что мой товарищ с большим энтузиазмом вызывается один сопровождать меня на мои встречи. Теперь втроем мы бродили по городу, заглядывали к Оксане в гости, сидели в кино. Меня это немного смущало, а вот мою подругу – нисколько. Интуиция подсказывала мне, что все это не просто так, и однажды я решил проверить свои подозрения.

После школы, когда мы с Вадимом должны были поехать к Оксане, я сказался больным и сделал вид, что пошел домой. Мой товарищ выразил сожаление, сообщил, что ему надо делать уроки, однако направился не в свой двор, а на автобусную остановку. Да, я украдкой следил за ним, предусмотрительно сел на следующий по тому же маршруту автобус, вышел на одну остановку раньше и незаметно подкрался к месту свидания, как раз в тот момент, когда там показалась Оксана. К своему горькому разочарованию я увидел, как она обрадовалась появлению Вадима, тоже трогательно держала его за руку и даже один раз сама поцеловала. Больше я не стал их преследовать и уехал домой подавленный, с чувством презрения и неприятия людей, которых еще несколько минут назад считал своими близкими друзьями.

На следующий день в школе с Вадимом я не разговаривал. Но он сам спокойно подошел ко мне и все искренне рассказал. В его интерпретации вчерашнее гуляние с Оксаной было своего рода проверкой ее чувств ко мне, которых, увы, уже не осталось. Помню, он хлопнул меня по плечу и подмигнул.

– Не переживай, старик, девчонки все такие. Мне отец говорит: «Не верь бабам, обманут».

– Ну а что ж ты мне сразу не сказал, что проверку ей устроишь?

Я все еще обижался на приятеля – у меня перед глазами стоял их поцелуй. Вадим мялся, не знал что ответить и наконец выдал:

– Ну, а вдруг она хорошей бы оказалась? Тогда было бы не очень…

В тот момент я был склонен верить товарищу, по его совету старался выкинуть Оксану из головы. Но у меня были небольшие сомнения на его счет, интуиция подсказывала, что неплохо было бы и сегодня вечером проследить за Вадимом, почему-то он опять сослался на домашнюю занятость и не стал со мной гулять после уроков. Но я отделался от этих мыслей, понимая, что так легче и спокойнее. Впереди нас ждал «Осенний бал» в школе, куда должны были прийти девочки со всех классов, и я планировал отправиться на эту дискотеку с Вадимом.

Собственно, благодаря этому вечеру мне, наконец, открылось истинное лицо моего приятеля. На «Осеннем балу» я познакомился с красивой девочкой, на которую раньше в школе и посмотреть не смел. А теперь, имея за плечами романтический опыт, меня так и подмывало проверить собственную привлекательность. Но буквально после двух-трех медленных танцев с ней ко мне подошли ребята из старших классов. Один из них грубо заявил, что я клеюсь к его девушке и должен немедленно отвалить. На что я ответил, в подобной же манере, дескать, его угрозы меня не касаются. Я делаю, что хочу, и танцую с тем, кто мне нравится. Парни, переглянувшись, ушли, но этим дело не ограничилось.

На следующий день в коридоре после уроков меня остановили те же старшеклассники и предложили выйти на улицу поговорить. Вместе со мной на стадион отправился и Вадим, ведь он был единственным моим школьным товарищем, а против нас было шестеро. Сначала я дрался один на один с тем, кто считал мою новую знакомую своей девушкой. Однако его шансы против хоть и малолетнего, но хорошо тренированного спортсмена оказались невелики, и когда соперник был повержен и лежал на траве, шмыгая разбитым носом, на меня набросились остальные пятеро ребят. И вот тут мне крепко досталось. Только в те мгновения, когда я мог поднять голову и оглядеться, успевал заметить, что мой товарищ все так же находится в паре метров от поля боя. Он вовсе не горел желанием меня спасать и спокойно наблюдал за происходящим, безучастно ожидая финала «мужского разговора». Когда каждый из старшеклассников вдоволь попинал меня, сгруппировавшегося на коленях, но так и не проронившего ни слова пощады, все отправились по домам. А Вадим, наконец, подошел ко мне и протянул руку, чтобы помочь подняться.

Боль и обида разрывали мне грудь. Тяжело дыша после драки, я не мог подобрать слов возмущения, чтобы обрушить свой гнев на приятеля. Как он мог? Почему? За что он так со мной? А Вадим, заботливо отряхнув мои грязные брюки и рубашку, философски изложил свою точку зрения произошедших событий:

– Вот ведь гады! Вшестером одного можно и убить. Я им говорил!.. Но они ж не слушают.

– Ты чего, больной?! – наконец, выпалил я, прижимая ладонь к окровавленным губам.

– А ты думаешь, вдвоем против них… что-нибудь изменило?

Вадим казался удивленным и уверенным в своей правоте. Я потрясенно посмотрел на него и зашагал прочь. В тот момент я поклялся себе, что никогда с этим человеком дружить уже не буду. Вступиться за своего – это было для меня само собой разумеющимся. Если бы на Вадима напали не шестеро пацанов, а шестнадцать, я бы все равно полез в драку, в мужском восприятии дружбы по-другому просто никак. Но у него было свое, какое-то мелочно-трусливое понимание таких отношений.

Буквально спустя пару месяцев мой младший брат, клятвенно обещая, что придет домой вовремя, заявился почему-то к полуночи. Отец, переволновавшись, встретил его в прихожей сразу с ремнем Я сидел в свой комнате, слушал сбивчивые оправдания Сергея, раздраженные нравоучения отца и постепенно заводился. Было понятно, что брат не мог прийти раньше, он кого-то там во дворе защищал и должен был это делать до последнего. Но папу никакие объяснения не интересовали, казалось, его задачей было осуществить физическое наказание за проступок, и все. И когда, судя по напряженным голосам, до взмаха ремнем оставались секунды, я выскочил из комнаты.