Все оттенки черного

— Нина, я вот все вас спросить хотел, да забывал. Вы медик по образованию, не подскажете мне, темному, что термин латинский может в медицине означать — «Libido insatiata»? — спросил он вдруг.

Нина пожала плечами.

— Это, кажется, что-то вроде «половая распущенность, половая ненасытность», или, можно перевести, — одержимость. По-моему, это одна из форм истерии с резко выраженным бредом эротического содержания. А что?

— Да ничего. Так. Спасибо.

Катя вся обратилась в слух: это что еще такое? О чем это он?

— А это ничего, что ты вот так в открытую теперь у нас? — спросила она. — А если соседи тебя увидят?

— А пусть видят. — Колосов, обжигаясь, на ходу пил горячий чай, — Кое-кому не мешало бы зарубить на носу, что милиция теперь будет частым гостем на этих богоспасаемых дачках.

— Кого ты имеешь в виду? — Катя была само любопытство и ожидание. — Вы что-то узнали? Что? С кем вы говорили?

— Все, время вышло. — Он поставил чашку, взглянул на часы. — Извини, все вопросы позже. Сейчас в Старо-Пав-ловск на совещание с местными еду…

Он был почти прежний: самообладание, самоуверенность и фантастическое самомнение. Он снова строил из себя великого детектива! Страшно занятого, страшно осведомленного, деловитого и непрошибаемого. Катя чуть не плюнула с досады: нет, он просто невозможный, разве с таким человеком, нет, даже не с человеком, а сплошным медным лбом, можно…

Колосов улыбнулся ей: что еще у нас? Чем снова недовольны? Выше нос, коллега, все будет хорошо. Обещаю. Катя вздохнула и… Нет, даже несмотря на муки неудовлетворенного любопытства, несмотря на всю свою досаду на этого Гениального Сыщика, она была несказанно рада видеть Колосова таким же, как раньше. Таким, несмотря ни на что, он ей нравился больше. Потому что внушал хоть какую-то надежду.

Колосов шел к калитке. Нина на ходу совала ему в карман куртки сверток с бутербродами — на дорожку. Как добрая, заботливая сестренка. Это была чистейшая идиллия, впору спеть даже «Синенький скромный платочек». И от этой смешной идиллии на душе у Кати сразу стало легче.

Глава 21 КЛОФЕЛИН

— Никита Михайлович, к телефону вас, Москва, — начальник Старо-Павловского ИВС заглянул в кабинет, где вот уже час совещались Колосов и оперуполномоченный местного розыска, обслуживающий изолятор временного содержания. Беседа шла о том, как характеризует источник, находящийся в камере вместе с Ищенковым, поведение задержанного. В камере, кроме Ящера, как было доложено начальнику отдела убийств, находились восемь человек: четверо квартирных воров, взятых вневедомственной охраной с поличным при попытке проникнуть на оборудованную сигнализацией загородную виллу директора местной нефтеналивной базы, трое сбытчиков наркотиков, задержанных на городском рынке во время профилактического рейда, и бытовой хулиган-пьянчуга, грозивший во время скандала зарубить топором жену и детей.

В такой вот разношерстной компании Ящер и коротал час за часом в ожидании дальнейшего решения своей судьбы. По характеристике источника, вел он себя в камере крайне замкнуто. Ни в какие контакты не вступал и на вопросы сокамерников отвечал крайне неохотно. Источник полагал, что одни сутки — просто нереальный срок для детальной разработки задержанного, и просил дополнительных инструкций и разъяснений по интересующему его в первую очередь вопросу: как долго будет находиться Ищенков под стражей, чтобы, учитывая эту информацию, тактически правильно выстроить схему дальнейшей с ним работы по камере. На вопрос «как долго» мог ответить в такой ситуации лишь сам Господь Бог или уполномоченный им следователь прокуратуры, ознакомившийся с результатами биологической экспертизы.

Колосов, извинившись перед коллегой, вышел в дежурную комнату ИВС. На телефоне его как раз ждал Караулов. И от его новостей — хороших или дурных — сейчас зависело очень многое, в том числе и для работы с источником.

— Никита, только что по факсу из ЭКУ результаты пришли предварительные. — Караулов явно волновался.

— Что с Ищенковым?

— Экспертиза следов крови на изъятой одежде не выявила.

— Черт! — Начальник отдела убийств не мог сдержать досаду: Ищенков был просто идеальным кандидатом в подозреваемые. И несмотря на все странности этого дела, Колосов в тот момент был почти на девяносто пять процентов уверен, что они задержали убийцу. — Юра, они точно в своих выводах уверены? Нет ни малейшего сомнения?

— Ни малейшего. Одежда чистая.

— А если он голый там в лесу куролесил? И такое ведь бывало, а? А потом успел смыть с себя все в реке…

— Никита, я передал тебе голый факт. А насчет того, что он голым мог быть… У Ищенкова в том числе и из-под ногтей брались образцы для сравнения. И там ничего.

— Черт! И как ты поступишь? — Колосов аж охрип от досады и злости.

—Не торопись. Я еще не закончил, дослушай до конца. — Караулов зашуршал какими-то бумагами. — Теперь по Тарантинову новости. Смерть его, по результатам вскрытия, наступила между часом и двумя часами ночи. На теле, помимо резаной раны на горле, действительно обнаружены кровоподтеки на щиколотках — предположительно след от веревки. Волокна были изъяты экспертом и с дерева, к смоле прилипла пенька. Ты был, кажется, прав в плане реконструкции происходившего на месте происшествия: Тарантинова действительно подвешивали или пытались подвесить за ноги. Но, понимаешь ли, с определением точной причины смерти пока у них не все ладится. Эксперт говорит, там что-то с кровью у потерпевшего. Они проводят дополнительные химические исследования.

— То есть? Химическую экспертизу? Как и по Сорокиной?

— Не совсем. Эксперты не все еще закончили, Я просил, как будет окончательный результат по Тарантинову, пусть немедленно позвонят мне или тебе в изолятор. А ты взял уже на допрос Ищенкова?

—Беру. Юра, ты мне не ответил: что ты намерен с ним делать дальше? Отпустишь его?

— Законных оснований для его дальнейшего содержания под стражей после результатов экспертизы у меня нет, как видишь.

— Короче, во сколько приедешь его освобождать?

— Сутки истекают в половине пятого утра. Естественно, в это время я не выпушу его: в изоляторе только дежурный наряд ночной, освобождение в такой ситуации запрещено инструкцией. Позже, утром, я его тоже не имею права освободить. Я приеду в двадцать три тридцать, к разводу караула. Черт бы его побрал, этого ублюдка твоего, допоздна из-за него торчать придется!

— Ладно, — подытожил Колосов. — Выходит, до полуночи у меня с ним еще уйма времени.

— Никита, я только тебя очень прошу!

— Не причитай. Все в норме. Ладно, отбой… Э, нет, погоди-ка. — Колосов, казалось, вспомнил что-то важное. — Ты про телесные повреждения не договорил у Тарантинова. А рана на руке?

— Да, есть. Резаная рана на левой ладони. Возможно, возникла, когда он оказывал сопротивление нападавшему. Носит прижизненный характер… Никита, ты что молчишь?

Колосов не отвечал. Он вспомнил вдруг, и это было так неожиданно и вроде бы совсем не к месту… черный шелковый плеток в левой руке Олега Смирнова. Катя сказала, что именно эта рука режиссера отмечена шрамом. И всего несколько часов назад она видела похожий порез и на руке мальчика. ЧЕРНЫЙ ШЕЛКОВЫЙ ПЛАТОК… ГДЕ Я МОГ ВИДЕТЬ ЭТУ ВЕЩЬ? ВЕДЬ Я УЖЕ ВВДЕЛ ЕЕ РАНЬШЕ… Колосов закрыл глаза: видел, а потом напрочь забыл, потому что… Внезапно перед ним встала картина: спальня, смятая постель, на ней мертвая женщина, залитые кровью простыни, мертвый ребенок на ковре на пороге и… черный шелковый платок. Он — видел его три месяца назад при осмотре квартиры прокурора Полунина. Платок лежал на туалетном столике перед зеркалом. Складывалось впечатление, что им хотели прикрыть зеркало, как это бывает, когда в доме — покойник.

Эту деталь тогда отнесли на счет Полунина: совершив убийство семьи, он, мол, мог поступить таким образом — завесить зеркало черным, открыть газ на кухне, запереть квартиру и затем уже свести счеты с жизнью.

Колосов тогда держал эту шелковую тряпку в руках. На трех концах платка были завязаны тугие узлы. Четвертый конец был свободный. Но когда-то и там был узел — об этом свидетельствовала мятая ткань.

Колосов вспомнил все это, и внезапно его поразила одна деталь, на которую прежде он не обратил внимания: открытый газ на кухне Полунина. Для чего убийца своей семьи сделал это? Что вообще мог означать этот Поступок: всего лишь отчаяние, полубезумие или это было осознанное желание как-то замести следы убийства в квартире? Но к чему их было заметать? Ведь Полунин и не собирался бежать, скрываться. Он повесился спустя четверть часа после убийства — тела его жертв в тот миг еще не успели остыть. Значит, идея устроить в квартире взрыв и пожар имела какую-то иную цель? Какую же? Жертвы были мертвы. Для чего Полунину понадобилось в огне пожара уничтожать тела?