Все пиарщики делают это!

– Это... вы подстроили крушение самолета Погодина? – на всякий случай уточнила я, пока проходили регистрацию.

– Та-а-ак... Придется после выборов увезти тебя куда-нибудь в Пиринеи. На месяц или на два.

Пиринеи – это ведь где-то рядом с краем света? Да. Я отдаюсь в руки этого человека в черном пальто, с глазами пирата и чуткими губами лучшего в мире любовника. Я отдаю в его руки свою страну.

Васька с Перцелем растворились где-то сразу после паспортного контроля и нашлись уже в самолете. Опять вокруг образовалось нелепое нагромождение событий без начала и конца, как всегда случается на избирательных кампаниях, оставался месяц до выборов Президента всея Руси, и Северск приближался со скоростью восемьсот километров в час.

Уже в аэропорту Северска – первый ноябрьский снег плыл под ногами меловыми разводами, как на школьной доске, – я догадалась, что нужно было позвонить Гарику. В конце концов у нас на хвосте кремлевские кураторы, хотя, будем считать, с неофициальным визитом.

Впрочем, жизнь в штабе была представлена вполне достойно: Николая трясла крупная дрожь из-за какого-то буклета, который ушел в типографию с ошибкой в выходных данных, Митя с Андресом в четыре руки сочиняли отчет (боюсь, что социологический), Капа в позе Сократа сидел за компьютером, а Гарик играл в дартс. От вида Курочкина с Перцелем он заметно погрустнел, а Капышинский неразборчиво заматерился.

– Кажется, у нас тут форс-мажор, – не теряя апломба, заявил Гарик. – Или даже форс-минор? Пролетали мимо? Милости просим, милости просим, всегда рады...

Гарик был такой успокоительно родной после московских покушений, страстей, горечи, что хотелось броситься ему на шею и пожаловаться. Здесь, в штабе, мы были почти дома. Насколько вообще может быть дом у политтехнолога. Мы прилетели к этим людям, потому что, в сущности, нам некуда было больше лететь. Здесь был наш бродячий цирк-шапито...

Эту ночь мы с Васькой провели у камина в компании Гарика. И наконец выложили ему все. Начав с подслушанного у реки разговора. Путаясь в собственных умозаключениях. Перебивая друг друга. Пересказывая детали покушения, откровения финансового аналитика Миши и последние признания Курочкина.

– Гасите эмоции, – мягко приговаривал Гарик, – с чего вообще вы взяли, что они масоны? Они могут быть кем угодно – адвентистами Седьмого Дня, друидами, боливийскими шаманами. Главное – у них есть свои интересы в политике, свой интерес к Стабфонду, а это, как ни крути, колоссальное бабло. И есть свой кандидат в президенты – да-да, дети мои, Погодин, как вы поняли. И еще, скажу вам по секрету, за ними стоят ресурсы, о которых никто не догадывается...

– Масоны?..

– Забудьте вообще пока о масонах. Хотя, может быть, вы и правы. До последнего времени кремлевская группировка, стоявшая за Погодиным, имела связи только в Минфине. В этом, в общем-то, секрета не было. Но буквально в последние две недели выяснилось, что у них целая сеть влиятельных лиц. Практически везде. Я весь день думал – что их могло сцементировать? Может, вы и правы. Может, и масоны. Тише, мышата! Я знал, что Петрова дублируют из Кремля. В околокремлевских структурах беспокойно. И многим ясно, что Петров – никакой не гарант стабильности, он хорошо работает только в руках президента. Но Погодин... Короче, лоханулся я. На него я не думал до сегодняшнего утра. А сегодня утром из Москвы мне сообщили, что половина нашего откупленного эфира перешла к Погодину.

– То есть ты уже знал?.. – разочарованно нахмурилась Васька.

– То есть меня заставили догадаться.

– Я думаю, масоны сначала подстроили катастрофу Погодину, – ляпнула я, – а потом покушались на нас!

– Если речь идет о Стабфонде, таких мелких зверьков, как вы, я бы давил сотнями. Не задумываясь.

– Мммм...

– Но вы живы, и я счастлив. И даже благодарен этим драконам, которых вы демонстративно притащили с собой. А теперь наша задача – не проиграть выборы.

– Чьи?

– Наши выборы. Хер с ним, можем даже проиграть Петрова, но нужно сделать это с достоинством и сохранить репутацию. Репутация – наше все, а жизнь не заканчивается в день выборов. И нам очень нужна лояльность наших кремлевских кураторов. Поэтому я – как ваш второй папа – вынужденно одобряю ваш выбор. Милые мои девочки, любовь – это свято. Только соблюдайте минимум приличий. Вот хотя бы как Капышинский.

– Га-а-а-арик, – укоризненно протянула Васька, переворачиваясь на живот перед камином, – а если бы мы были твоими родными дочерьми, ты бы нас тоже продал? В интересах дела?

Гарик тяжко задумался. Я его понимала. Как истинный интриган, он бы продал и родных дочерей, но признаваться ему было неловко.

* * *

Месяц – это чудовищно мало, когда речь идет о победе, и бесконечно долго, когда кампания сливается. Штаб работал в прежнем темпе, с той замечательной разницей, что теперь Курочкин был здесь, и каждый мой день был похож на первый бал Наташи Ростовой.

Каждое утро мы с Курочкиным осторожно шагали в свое счастье, гуляли по Северску, подолгу стояли у реки – и нам не было никакого дела до очередного срыва графиков, до подозрительно закончившейся в типографии краски (как раз во время печати нашего буклета), до рекламного ролика Петрова, который случайно потерялся на «Северск ТВ», и в последний момент дыру в эфире пришлось заткнуть роликом Погодина.

– Не понимаю, как это получилось, – удрученно оправдывалась по телефону директорша «Северск ТВ», трогательная дама с волосами цвета нестираного белья. – Мистика!

– Мистика, – охотно соглашалась я.

Мы выпустили шедевральную Митькину листовку по поводу объединения Красного Дракона с Зеленым Тигром и сакральной роли Петрова в российской истории.

– А что, – хмыкнул Гарик, – проигрывать, так с фейерверком!

В типографской машине опять произошло роковое смешение красок, и лицо Петрова приобрело зеленовато-малиновый оттенок. Утром тираж листовок на двух грузовиках доставили в штаб.

– Это... диверсия! – с диким выражением лица взвизгнул Капышинский.

– Карма, – грустно заметил Курочкин, – у плохой хозяйки и кошка воровка.

Кто в данном случае выступал в роли плохой хозяйки: мы, команда или сам Курочкин, – не уточнялось.

Григорьянц, отчаянно скучая по организации праздников, подговаривал нас устроить шоу в духе «Последнего дня Помпеи», где Петров появится в последний момент и спасет мир, как Брюс Уиллис. Сценарий он был готов написать бесплатно.

Мы обещали подумать.

– Думайте скорее. А то, чувствую, я скоро запью, – доверительно объяснил Григорьянц.

Гарик исчез и за несколько дней успел позвонить из Ростова, Нижнего Новгорода и Бишкека. Каждый раз он утверждал, что еще пара часов – и вылетает к нам. Из Москвы через Славку до нас дошли слухи, что Гарика ищут «какие-то очень серьезные люди». Курочкин молчал, как партизан, но пообещал, что с Гариком ничего плохого не случится.

Через неделю примчался из полей Тимурка – по собственной инициативе, что настораживало. Он немного одичал в Полонске и был в жутком галстуке сиреневого шелка поверх грязноватого свитера. В штабе как раз были только мы с Васькой и Перцель. Тимур пролез в дверь, тревожно улыбаясь, а при виде Перцеля улыбка вообще застыла посмертной индейской маской.