Все пишут книги на коленках

Так что, Алекс с Грегом, переглянулись безмолвно, сказав друг другу: «ну-ну», и принялись приводить в порядок свои рабочие столы.

– Слушай, я тут что подумал, – сказал Алекс, складывая в сумку какие-то бумаги.

– Ну? – последовал ответ Грега.

– Я думаю, что на каждый административный рычаг воздействия всегда найдется свое творческое оружие возмездия. В связи с чем, предлагаю взять нам шефство над Гармаником и провести его по страницам нашей повести, дав ему соответствующую оценку. После которой, можно там же и привести приговор к исполнению. Как ты к этому относишься? – спросил Алекс у Грега.

– Ну, и кем же ты его видишь? – присев на стул, спросил Грег.

– Ну, пока действующих героев у нас не так уж много, но я уже вижу среди них перспективных для этого персонажей. Так, у нас еще не задействованы водитель автобуса, насчёт которого, я имею как причины, сопутствующие моему предложению, так и наоборот, не отвечающие ему. Также, есть вторая половина кондуктора, которая наиболее подходяще встраивается в картину развития нашего сюжета, – размышляя, озвучил свои мысли Алекс.

– Тут и находится ответ на вопрос, почему кажется Олег, слышит незнакомый нежный голос за своей спиной. Паспорт, это своего рода ларец, открыв который, ты выпускаешь из него, спрятанное в нем под семью государственными печатями твое настоящее я. Правда при этом, открыть его всё же может не всякий. Для этого, ты должен обладать невинностью и чистотой помыслов. А так как кажется Олег, в данный момент, представляет из себя табулу расу, то он, в принципе, и обладает этими качествами.

И как только он раскрыл ларец, личина кондуктора спала, оголив спрятанную под ней, естественно, прекрасную девушку, которая совершенно не мечтала стать кондуктором, а жила грезами о большой любви. Но она, попав в руки Кощея, облачившегося в прекрасного принца и соблазнившего её мечтами о прекрасном будущем, была заключена в самые страшные из известнейших миру, кандалы быта, которые не знают пощады, и превращают всех прекраснейших созданий, появившихся на этот свет, в стервозных и жирных жаб.

А ведь она бы еще могла справиться с этими кандалами, но волшебную силу им придает незримый взгляд Кощея, который уже не видит в ней то, самое любимое создание, так легко порхающее с цветка на цветок. Да, он убил в ней все чувства, свозив её на планету Мерканта, и превратив в жирную бабу-ягу, сам же при этом всё чахнет, сидя у окна, вдыхая едкий дым табака. И так изо дня в день, он не видя в ней женщину, своим ненавидящим взглядом убивает её, а она, превратившись в бабу-ягу, всё пилит и пилит его, уже забыв про свое девичье обличье.

Но вот ларец открыт, и на тебя смотрит девичье лицо шестнадцати лет, которое она ещё не знает, что не все сбывается в этой жизни. но она всё же ждёт и мечтает о своем принце. И вот кондуктор, заметив, как пассажир смотрит на фотографию, где изображено её девичье лицо, вдруг вспоминает себя такой, как когда-то она была, и боль в сердце преображает её. Так в один момент эта её лягушачья личина спадает с неё, и она вновь становится той веселой Марусей, с кем было за счастье погулять всем ребятам с их двора. Маруся протягивает свою руку вперёд, пытаясь дотянуться до своего счастья, которое зависит от этого незнакомца, так внимательно рассматривающего ее фотографию. Ведь если он увидит в ней Марусю, то лягушачья шкура будет скинута навсегда, и она навсегда станет для него верной царевной-лягушкой, которая пироги испечет, и рубашку сошьет для него, стоит ему только об этом попросить. И… – но тут Алекс, вдруг замолчал, и с какой-то грустью посмотрел в окно напротив.

– Ну, и чего замолчал-то? – окрикнул его Грег, видя, что пауза затягивается.

– Знаешь, что-то сказка, больно грустная получается, – ответил Алекс, размышляя о чем-то неизвестном.

– Здесь-то я, как раз, и не согласен с тобой. Если же это сказка, то, как раз, всё должно получиться. Ведь если вспомнить оригинальную сказку, то Кощей, царевну-лягушку должен был продержать в заточении 33 года и 33 дня. Так что она ещё в самом соку, и у нее ещё есть время для того, чтобы всё исправить в своей жизни. А если есть время, значит, всё ещё есть шанс. Так вот, кажется Олег, ужасается тому, что увидел на фотографии свою первую любовь. Да, вот так, и нечему тут удивляться, – последняя фраза уже относилась к Алексу, лицо которого вытянулось в причудливую гримасу, вызванную удивлением.

– Первая любовь, знаешь ли, навсегда останется в твоём сердце. И если даже память вычистит у тебя из головы всё что можно, то только дай ей зацепку, и она непременно найдет отражение в твоем сердце, которое имеет свои вечные ячейки памятливости.

Так вот, увидев фотографию Маруси, кажется Олег, вдруг вспомнил её, и себя, еще тем молодым Олежкой. Ему припомнились те их вечерние прогулки под Луной, те ожоги губ от страстных поцелуев, отчего его сердце, вдруг сжавшись, поведало ему ту часть его прошлого, в которой он повел себя не столь хорошо по отношению к ней.

И вот кондуктор, увидев себя не только на фотографии, но и в своих глазах, чувствуя боль, пронизывающую её сердце, протянула к нему свою руку и, тронув пассажира за плечо, тем своим девичьим голосом попросила назад паспорт, который она могла как-то обронить на сиденье… (Грег сделал паузу). Но, это уже технические моменты. Олег же, поняв, кого из себя представляет этот ненавистный кондуктор, испугался того, что она его узнает и, не поворачивая головы, протянул ей паспорт, сказав: «Возьмите, я его случайно нашёл».

Теперь уже замолчал Грег, обдумывая что-то своё. Что на этот раз привело в нетерпение Алекса, который в свою очередь повторил слова Грега.

– Ну, и что дальше?

– А что дальше? Ну, тут есть разные варианты развития, которые зависят от твоего, как автора рассказа, ответственного взгляда на жизнь. Ты можешь быть большим реалистом и показать всю серость жизни с ее яркими красками, которые еще больше серят эту жизнь, или же быть большим оптимистом и нарисовать сказку в стиле Золушки. В результате чего можешь спасти эту кондукторшу, правда, при этом ложными представлениями о жизни можешь загубить не одну впечатлительную девичью душу, – заявил Грег.

– А ты, значит, реалист? – жестко заявил Алекс.

– Скажу так, циничный оптимист. Ну а ты, я как понимаю, у нас неисправимый сказочник? – не менее жестко заявил Грег.

– Знаешь, что? – многозначительно заявил Алекс, который, может быть, и не хотел так говорить, да и в принципе не совсем знал, что он такого особенного знал, но инерция разговора затянула его, и ему автоматически пришлось выступить с таким угрожающим заявлением. После которого, оппоненты, очевидно, должны были бы с ужасом припасть к ногам того высшего существа, обладающего неким высшим знанием, которым они, по всей видимости, не обладают. А разве кому-то хочется прослыть невеждой? И ведь попробуй ответить на это «знаешь, что?». Правда, находятся весьма информированные особы, которые, к твоему изумлению, находят, что ответить на этот многозначительный вопрос, встречно вопрошая тебя: «ну, и что?», а это, в свою очередь, уже своей многогранностью ставит тебя в тупик. После чего тебе ничего не остается делать, как обратится за помощью к более существенным доказательствам своего исключительного положения, а именно, к кулакам, которые иногда имеют более существенную доказательную базу, аргументируя свои ответы изящными хуками и апперкотами.

– Слушай, так Герман-ик у нас получается, тоже стал своего рода жертвой, – сказал Грег, всегда умевший разрядить обстановку.

– А разве злые люди, не жертвы своих страстей? – с облегчением ответил Алекс.

– Неужели злоба первична? Да ни в какой степени. Ведь это всего лишь сигнал для тебя, что у тебя в душе не все в порядке. Это как физическая боль, служащая для твоего организма определителем заболевания. Так и злоба действует по тому же принципу, требуя твоего вмешательства для разрешения душевных проблем.