Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге

— Да нет во мне ничего особенного, — огрызнулся Фолкнер, — Я ничем не отличаюсь от остальных.

— А должно быть, — настаивал Уоррен. — Вы же побороли вирус. Он поразил вас, но вы вышли из этой переделки живым. Должно же быть этому какое-то объяснение!

— Но вы-то двое даже не заразились! — возразил Фолкнер — Этому тоже должно быть какое-то объяснение.

— А вот это еще неизвестно, — негромко заметил капеллан.

— Мы все перебрали, — Уоррен сердито зашелестел страницами заметок. — Вытащили на свет все, что вы сумели припомнить, — разве что вы утаили нечто такое, что нам следовало бы знать.

— Да зачем же мне что-то утаивать?

— Вот ваша детская медицинская карточка, — продолжал Уоррен. — Все как обычно: корь, небольшой коклюш, простуды… боязнь темноты. Питание обыкновенное, нормальное отношение к учебе и общественным обязанностям. Все как и у любого другого — и все-таки где-то там таится разгадка. В том, что вы делали…

— Или даже в том, что он думал, — подсказал Барнс.

— А? — не понял Уоррен.

— Те, кто мог бы нас просветить, находятся где-то на склонах этих пригорков, — растолковал Барнс, — Мы с вами, Уоррен, блуждаем на ощупь во тьме неведения. Медик, психолог — пусть даже экзобиолог или социолог — могли бы выудить отсюда нечто путное. Но все они мертвы. А мы с вами пытаемся проделать то, чему вовсе не обучены. Быть может, ответ у нас под самым носом, а мы его не видим.

— Да знаю я, знаю! Просто мы стараемся сделать все, что в наших силах.

— Я сказал вам все, что мог, — вмешался Фолкнер. Голос его звучал напряженно. — Все, что знаю. Я сказал вам такое, в чем при иных обстоятельствах нипочем бы не признался.

— Мы знаем, дружок, — ласково откликнулся Барнс, — Мы не сомневаемся в вашей искренности.

— Где-то, — стоял на своем Уоррен, — где-то в жизни Бенджамина Фолкнера кроется разгадка — разгадка, которая нужна всему человечеству. Что-то осталось незамеченным. Вы что-то упустили из памяти и не сообщили нам. А скорее всего, сказали, но мы не обратили внимания, не распознали ответ.

— Или, — подхватил Барнс, — это мог бы определить лишь специалист. Может, это лишь странное своеобразие его организма или мышления. Какая-нибудь крохотная мутация, о которой никто и не подозревает. Или даже… Уоррен, помните, мы говорили о чуде?

— Меня от этого уже мутит, — подал голос Фолкнер, — Вы целых три дня гоняете меня взад-вперед, прощупываете со всех сторон, задаете множество вопросов, разобрали по косточкам каждую мою мысль…

— Давайте-ка еще раз пройдем последний отрезок, — устало выговорил Уоррен, — Когда вы заблудились.

— Да мы проходили это уже сто раз!

— Ну еще разок. Всего лишь раз. Итак, вы стояли на тропе и тут услышали приближающиеся шаги.

— Да не шаги, — заметил Фолкнер, — Поначалу я не понял, что это шаги. Просто звуки.

— И они вас напугали?

— Напугали.

— Чем?

— Ну-у, темно, да еще заблудился и…

— Вы думали о туземцах?

— Ну да, время от времени.

— А может, чаще?

— Чаще, — согласился Фолкнер. — Наверное, все время думал. Пожалуй, с тех самых пор, как понял, что заблудился. В глубине души я постоянно о них помнил.

— Но в конце концов поняли, что это шаги?

— Нет. Не понял, пока не увидел туземца.

— Только одного?

— Только одного. Старика. Мех у него был совсем седой, а лицо пересекал шрам. В темноте шрам выглядел рваной белой полоской.

— Вы уверены насчет шрама?

— Да.

— И насчет возраста?

— Он выглядел старым. Весь седой, с головы до ног. Шел медленно, прихрамывая.

— И вы не испугались?

— Ну конечно испугался, но не так сильно, как ожидал.

— И убили бы его, если б могли?

— Нет. Убивать его я бы не стал.

— Даже ради спасения собственной жизни?

— Да, разумеется. Но я не думал об этом. Просто… ну, я просто не хотел с ним путаться, вот и все.

— Вы хорошо его разглядели?

— Хорошо, да. До него было не дальше, чем сейчас до вас.

— А вы бы узнали его, если б встретились снова?

— Я узнал его… — Смутившись, Фолкнер умолк на полуслове, — Минуточку… Погодите минуточку.

Он потер лоб ладонью, и вдруг глаза его расширились.

— Я видел его еще раз! Я узнал его. Тот самый.

— Почему же вы не… — вспылил Уоррен.

Но тут вмешался Барнс, подсказавший Фолкнеру:

— Итак, вы снова его видели. Когда?

— В палатке, когда лежал больной. Открыл глаза, а он прямо передо мной.

— Просто стоял на месте?

— Ну да, стоял и глазел на меня, будто хотел проглотить взглядом своих огромных желтых глазищ. А потом он… потом…

Двое других терпеливо ждали, пока он вспомнит.

— Я был болен, — продолжал Фолкнер. — Наверное, без памяти. То есть не в себе. Не уверен, но мне показалось, что старик протянул руки — скорее, даже лапы — он протянул лапы и коснулся моей головы с двух сторон, по бокам.

— Коснулся? По-настоящему, физически коснулся вас?

— Легонько. Очень ласково и только на мгновение. А потом я уснул.

— Мы опережаем события, — с беспокойством сказал Уоррен. — Вернемся к тропе. Вы увидели туземца…

— Да мы уже разбирали это, — с горечью проронил Фолкнер.

— Давайте попытаемся еще раз, — попросил Уоррен. — Вы говорите, что туземец прошел совсем близко от вас. То есть вы говорите, что он уступил вам дорогу и обошел кругом…

— Нет, — возразил Фолкнер, — вовсе я этого не говорил. Это я уступил ему дорогу.

В инструкции сказано, что достоинство нельзя ронять ни при каких обстоятельствах. Достоинство и престиж человечества превыше всего. Конечно, идет речь и о доброте, и о готовности помочь, и даже о братстве — но во главу угла всегда ставится чувство собственного достоинства.

И слишком часто оно подменяется самодовольным чванством.

Чувство собственного достоинства не позволит нам сойти с тропы, чтобы уступить дорогу — пусть уступают дорогу и идут стороной другие существа. А как следствие человеческое достоинство автоматически низводит всех остальных в позицию низших существ.

— Мистер Барнс, — заявил Уоррен, — дело в наложении рук.

Лежавший на койке человек перекатил голову по подушке, обратив к Уоррену бледное лицо, и посмотрел так, будто удивился его присутствию. Тонкие бескровные губы зашевелились, медленно и едва слышно выговаривая слова.

— Да, Уоррен, причина в возложении рук. Эти создания, подобно Иисусу, наделены неким неведомым человеку даром исцеления.

— Но это дар судьбы.

— Нет, Уоррен, — возразил капеллан, — не обязательно. Все может обстоять совершенно иначе: быть может, это вполне человеческий дар, приходящий с достижением интеллектуального или духовного совершенства.