Все приключения мушкетеров

– С Бонасиё?

– Всё что было возможно. Я сделал из него шпиона жены его.

Граф Рошфор поклонился, как человек, глубоко сознающий превосходство своего господина, и вышел.

Оставшись один, кардинал снова сел, написал письмо, запечатал его своею собственною печатью и позвонил.

Офицер вошел в четвертый раз.

Позовите ко мне Витре, сказал он, – и скажите, чтоб он приготовился в дорогу.

Минуту спустя, человек, которого он требовал, стоял перед ним, в сапогах со шпорами.

– Витре, сказал кардинал, – вы поедете немедленно в Лондон. Не останавливайтесь в дороге ни на минуту. Вы отдадите это письмо миледи. Вот вам предписание о выдаче двухсот пистолей, подите к моему казначею и велите выдать их вам. Вы получите столько же, если возвратитесь назад через шесть дней и хорошо исполните мое поручение.

Курьер, не говоря ни слова, поклонился, взял письмо и предписание о двухстах пистолей и вышел.

Вот в чем состояло письмо:

«Миледи.

Будьте на первом бале, где будет герцог Бокингем. У него на камзоле будет двенадцать бриллиантовых наконечников, подойдите к нему и отрежьте два из них. Когда эти наконечники будут в ваших руках, уведомьте меня».

XV. Приказные и военные

На другой день после этих происшествий Атос не являлся, д’Артаньян и Портос уведомили об этом де-Тревиля. Что касается до Арамиса, то он взял отпуск на пять дней и был в Руане, как говорили, по семейным делам.

Де-Тревиль был отцом своих солдат. Самый незначительный и неизвестный из них, лишь только надевал мундир его роты, мог быть уверен в его помощи и опоре, как бы его родной брат.

Он сейчас же отправился к главному уголовному судье. Позвали офицера, начальствовавшего над постом Красного Креста и после продолжительных расспросов узнали, что Атос был на время помещен в Фор л’Евек.

Атос прошел чрез все те испытания, которые перенес Бонасиё.

Мы говорили об очной ставке обоих пленников. Атос, чтобы дать время д’Артаньяну, до сих пор ничего не говорил и теперь только объявил, что его звали Атосом, а не д’Артаньяном.

Он прибавил, что не знал ни господина, ни госпожи Бонасиё, что никогда не говорил ни с тем, ни с другим; что он пришел около десяти часов вечера навестить друга своего д’Артаньяна, а до этого часа был у де-Тревиля, где и обедал; двадцать свидетелей, говорил он, – могли подтвердить истину, и назвал многих известных дворян, между прочими герцога де-ла-Тремуля.

Второй комиссар был озадачен не меньше первого простым и бойким объяснением мушкетера; ему, как гражданскому чиновнику, очень хотелось бы обвинить военного; но имена де-Тревиля и герцога де-ла-Тремуля заставили его задуматься.

Атос был также отправлен к кардиналу; но, к несчастию, кардинал был в Лувре у короля. Это было именно в то время, когда де-Тревиль, побывав у главного уголовного судьи и у губернатора Фор л’Евека и не найдя Атоса, пришел к его величеству.

Как капитан мушкетеров, де-Тревиль мог во всякое время свободно являться к королю.

Известно, что король был сильно предубежден против королевы, и что кардинал, не доверявший в своих интригах гораздо больше женщинам чем мужчинам, искусно поддерживал эти предубеждения. Одною из главнейших причин этого предубеждения была дружба королевы с г-жею де-Шеврёз. Эти две женщины беспокоили его больше чем войны с Испанией, распри с Англией и расстройство финансов. Он был убежден, что г-жа де-Шеврёз служила королеве не только в политических, но и в любовных ее интригах, что его всего больше мучило.

При первых словах кардинала о том, что г-жа де-Шеврёз, изгнавшая в Тур, приезжала тайно в Париж, где пробыла пять дней, и полиция не знала об этом, король пришел в ужасный гнев.

Капризный и неверный король хотел, чтобы его называли Людовиком Справедливым и Целомудренным. Потомству не легко понять этот характер, объясняемый в истории только фактами, а не рассуждениями.

Но когда кардинал прибавил, что не только г-жа де-Шеврёз была в Париже, но что притом королева снова вступила в сношения с нею посредством переписки, которую тогда называли кабалистикой когда он доказывал, что он, кардинал, начинал распутывать самые тайные пути этой интриги, и в ту самую минуту, когда можно было арестовать на месте преступления, гири очевидных доказательствах лазутчика, поддерживавшего сношения королевы с изгнанницей, какой-то мушкетер осмелился насильственно помешать ходу правосудия, бросившись со шпагою в руке на честных людей, на которых возложена была законом обязанность беспристрастно исследовать дело, чтобы доложить о нем королю. Людовик XIII не мог более удержаться; он хотел уже идти к королеве, бледный, в сильном негодовании, которое иногда доводило этого принца до самой холодной жестокости.

И между тем кардинал не сказал еще ни слова о герцоге Бокингеме.

В это время вошел де-Тревиль, хладнокровный, вежливый, в мундире безукоризненной чистоты.

Предугадывая по присутствию кардинала и по расстроенному лицу короля все что между ними происходило, де-Тревиль почувствовал себя сильным как Самсон перед Филистимлянами.

Людовик XIII уже дотронулся до ручки дверей, но услышав, что вошел де-Тревиль, он обернулся.

– Вы пришли кстати, сказал король, который не умел притворяться, когда страсти его достигали известной степени: – я узнал прекрасные вещи о ваших мушкетерах.

– А я имею сообщить вашему величеству прекрасные вещи о гражданских чинах, сказал хладнокровно де-Тревиль.

– Что вам угодно? сказал король высокомерно.

– Имею честь сообщить вашему величеству, продолжал де-Тревиль тем же тоном, что приказные и полицейские люди очень почтенные, но, как кажется, очень раздраженные против мундира, позволили себе арестовать в доме, вывесить на улицу и отправить в Фор л’Евек, все по предписанию, которое не хотели мне показать, одного из моих, или лучше сказать ваших, государь, мушкетеров, безукоризненного поведения, почти знаменитой репутации, известного вашему величеству с хорошей стороны, г-на Атоса.

– Атоса, сказал машинально король; да, действительно, это имя мне известно.

– Припомните, ваше величество, сказал де-Тревиль, что Атос, это тот самый мушкетер, который в известной вам неприятной дуэли имел несчастие тяжело ранить Кагюзака; кстати, продолжал он, обращаясь к кардиналу, кажется, Кагюзак совершенно выздоровел.

– Благодарю, сказал кардинал, сжимая губы от гнева.

– Атос пришел навестить одного из своих друзей, продолжал де-Тревиль, молодого беарнца, служащего в гвардии вашего величества в роте Дезессара; но только что он успел войти к другу своему и, не застав его дома, взял в ожидании его книгу, как толпа полицейских служителей и солдат осадили дом, проломили несколько дверей…

Кардинал сделал королю знак, которым хотел сказать: это по тому делу, о котором я вам говорил.

– Я знаю это всё, сказал король, потому что всё это было сделано по моему приказанию.

– Следовательно, сказал де-Тревиль, по приказанию вашего величества схватили и одного из моих мушкетеров, совершенно невинного, и, среди наглой черни, в сопровождении двух гвардейцев, как злодеи, водили этого благородного молодого человека, проливавшего десять раз кровь свою за ваше величество и готового всегда проливать её.