Все продается и покупается

– Послушай, Татьяна, ты меня за мальчишку не держи, ладно?

Ого! Почему это шипящие звуки в его речи вдруг стали так заметны? При приглушенном-то, будто придавленном, голосе?

– И Цибизом не похваляйся. Я тебе ничем не грожу. Ничем, да? Нет резона мне тебе грозить. Но только обидела ты меня. За что ты меня обидела, Татьяна? Еще раз звонить заставила, а? Могла бы отказаться, сказать сразу «нет», и то было бы лучше. Ну, говори!

Ох уж эти люди азиатской национальности! Их самолюбие как-то по-другому устроено. Шерсть из них драть можно, как и из всех прочих, но обязательно приглаживая. Не согласилась с Радиком сразу, и, подумать только, кто – женщина! Надо же!

– Я тебе не отказываю, – проговорила я бархатным голосом и сдержала смешок, едва не вырвавшийся от невольной двусмысленности сказанного. – Мне надо было подумать, смогу ли я обратиться к Трегубову так, чтобы не выглядеть при этом твоим человеком.

– Это тебе важно? – удивился он.

– Очень! – подтвердила я. Пусть обижается еще больше. – Говори, что передать, сделаю. Трегубова, кстати, здесь, со мной нет.

– Слушай. Мы ему помогали кое в чем, особенно в последнее время, а он не спешит расплачиваться. Я понимаю, трудности у всех бывают. Может, у других помощь нашел. Да пожалуйста! Но надо заплатить по старым долгам. Или как-то услужить. Мы предложили один вариант – не захотел. Отказался. Теперь еще предложить хотим: пусть назовет своего покровителя, и будем в расчете.

– Через меня?

Я спросила и почувствовала, как прищуриваются мои глаза. Поняла интуитивно и сразу – очень важную информацию затребовали бандиты. Важную и для меня тоже.

– Давай через тебя, мне все равно. Тебе мы верим.

– Это хорошо, что веришь. Значит, скажешь, как до тебя дозвониться в случае надобности.

– Ах, Ведьма, Ведьма! – вздохнул Вадим наверняка с улыбкой и назвал номер телефона, который тут же гвоздем засел в моей памяти. И положил трубку.

Вот так! Много раз я замечала – стоит как следует внедриться в ситуацию, прочувствовать по-настоящему ход развития событий в очередном «деле», как новые обстоятельства начинают складываться будто сами собой. Тогда и правильность собственных действий несложно оценить, исходя из благоприятности обстоятельств. Сейчас они складываются таким образом, что вполне можно позволить похвалить саму себя.

В самом деле, Наташа между двумя ложками помидорного варенья утверждала, что Илларион имел хозяина. Сам Ларик оправдывался перед кем-то по телефону. Ольга уверена, что с мужем «разобрались». Бандиты утверждают, что у Борисова и Трегубова одна общая, могучая «крыша» и предлагают Аркадию назвать покровителя. Ничуть не странно, что я сейчас со всей энергией готова присоединиться к их просьбе.

Вот такое положение дел на сегодняшний вечер. Есть факты. Есть домыслы. Есть предположения. Нет одного – ясности в вопросе, куда бы это мог подеваться Илларион Борисов. Но ничего! Начало уже есть – стало быть, и конец будет. И есть план действий на утро: ехать на псарню, отыскивать Аркадия и хитро с ним побеседовать. А потом заехать еще раз к Наташе, благо она там рядом, уточнить... ну, скажем, рецепт приготовления варенья из помидоров.

Я устроилась в кресле поудобнее, поворотом регулятора приглушила чересчур яркий для этого времени свет торшера и закрыла глаза.

В зарубках для памяти остались два момента: скорее всего не зарегистрированная, как положено, псарня Аркадия и связь его с мафией через какого-то Стихаря, о котором в ресторане упомянул тощий Вадим, а я расслышала.

О-о, каким насыщенным выдался для меня минувший день, особенно вторая его половина! Сколько новых людей! Кто из них друг, кто враг? Пока не ясно. Опасно пытаться дружить с врагом. Лучше не доверять другу, чем положиться на врага – примерно так советовали мне кости. Вспоминать, как звучит это точнее, уже лень. Что-то глаза закрываются и подбородок уже падает на грудь... Что-то сейчас поделывает Аркадий?..

* * *

– Ты, сучонок, как меня называешь? Трехгубым? – Аркадий сгреб за грудки задохнувшегося от волнения Женечку и тряхнул его не сильно, но так, что у того голова мотнулась. – Или Губастым? – Аркадий тряхнул еще раз. – Ах, и так, и этак, вот оно что! Руки! – взревел он не своим голосом, когда Стихарь попробовал наложить пальцы на его запястья.

– Чего ты на меня наезжаешь-то? – прогундел возмущенно и жалобно. – Я еще ничего тебе не сделал.

– Что? – задохнулся Аркадий от показного, но страшного для Стихаря бешенства, притянул его к себе и сузившимися, отчего-то ставшими слегка раскосыми глазами глянул так, что у Женечки пропала всякая охота не то что оправдываться, но и вообще говорить.

– А коли сделаешь ты мне что-то, вообще убью к бесу!

Трегубов, отпуская, толкнул Женечку, и тот плечами и затылком впечатался в дверцу «Лендровера» с такой силой, что та захлопнулась за его спиной с громким, металлическим лязгом.

– Куда? – стальной хваткой Аркадий вцепился в рукав куртки Стихаря, собравшегося было улепетнуть подобру-поздорову. – Рано, приятель, я пока только профилактику провел, а разговора еще не начал. Сейчас буду тебя спрашивать, а ты будешь отвечать, кратко и честно. И учти, зол я на тебя, как на врага народа. Пошли!

– Куда? – воспротивился Женечка, со страху дернув рукой, высвобождая ее из пальцев Аркадия. У того опять глаза угрожающе сузились.

– Дура! Не на улице же такие разговоры вести, – ответил он хоть и тихо, но по-прежнему грозно. – Идем. Не видишь? Вон, уже менты на подходе.

Они пошли не торопясь, рука об руку, стараясь своим видом не вызвать лишних подозрений у милицейского патруля, который двигался навстречу по тротуару, ставшему узким от накиданного дворниками снежного сугроба. Чтобы разминуться, посторонились и те, и эти. Стихарю пришлось пережить несколько неприятных мгновений, когда каждый из служивых, проходя мимо, окинул его от природы подозрительную для них фигуру пристальным взглядом.

– Куда идем-то? – буркнул настороженно Стихарь, выдержав испытание с честью.

– Ко мне в машину, – ответил Аркадий, тычком в бок заставляя его повернуть за угол.

«Уазик» оказался совсем рядом – стоял на обочине, под фонарем, уткнувшись радиатором в огромную, островерхую снежную кучу.

Захлопнув за Женечкой дверцу, Аркадий обошел машину и влез на свое место, быстро посмотрев в оба конца безлюдной в это позднее время улочки. Оказавшись внутри, запустил двигатель, включил печку и полез в карман за сигаретами. Закурил и Стихарь. А закурив, приободрился, открыл дверцу и густо сплюнул на голубоватый от фонарного света снег.

– Ну и чего ты раздухарился, Трегубов? В чем я перед тобой виноват, а? По всем претензиям обращайся к Генералу, я его указания выполняю, а не твои. А что кликуху из твоей фамилии сделал, так подходит она для нее, разве нет? Не нравится – извини, не буду больше тебя так называть, обещаю.

Аркадий, казалось, не слушал его, молча курил, глубоко затягиваясь дымом.

– О чем разговор-то? – не выдержал Женечка его молчания.

– О тебе, с-сучонок! – проговорил негромко Аркадий, и голос его в тишине убогого «уазовского» салона прозвучал настолько зловеще, что пальцы Стихаря, сжимавшие сигарету, мелко задрожали.

Аркадий все так же молча докурил сигарету, выбросил ее за окно и повернулся к Стихарю всем телом.

– А ну, говори, отморозок, каким это образом я оказался должен уголовникам столько денег?

Женечка понял наконец, откуда ветер дует, и снова приободрился.

– Фу ты, господи, а я-то подумал, что ты меня щемишь за то, что раньше тебя Генералу про череп сказал, вперед вылез.

Стихарь улыбнулся с явным облегчением.

– С тобой Вадим, что ли, говорил?

– Ты сейчас со мной говоришь! – оборвал его Аркадий. – И говори, говори, миляга, пока я окончательно не взбесился.