Все пули мимо

Короче, отдых такой, плебейско-плейбойский, на Багамах мне колымской каторгой показался. Тут, понимаешь, брожение в уме усиленное наблюдается, как имя своё возвеличить, а Алиска меня на твердь земную то и дело низводит: «Скушай, Боренька, кусочек осьминога. Пальчики оближешь, как приготовлено!» — и китайскими палочками мне кусок щупальца ко рту подносит.

В конце концов не выдержал я и брякнул в сердцах:

— Ты как хочешь, можешь здесь хоть до конца жизни моллюсками объедаться или наоборот, но я-то не кашалот! Меня дома дела державные ждут!

Надула она попервах губы, но тут же вещи свои укладывать в дорогу стала.

— Как скажешь, Боренька. Куда ты, туда и я.

В общем, нормальная первая леди государства из неё получится. Как стану президентом да будем с Блином семьями дружить, и ему предложу супругу «перевоспитать» по образу и подобию моей.

Вернулись мы домой, и я первым делом Сашка к себе вызываю, ибо такой зуд во мне стать президентом начался, что просто невтерпёж. Как у ребёнка малого в магазине игрушек: хочу вот эту цацку и, режь меня, с места не сойду — дай!

А Сашок в отпуске. В Сибири где-то там на «сафари» лосей промышляет. Мало он в джунглях городских «лосей» двуногих настрелял, так ему, вишь, на настоящую дичь в тайге девственной поохотиться захотелось! Связались с ним по спутниковой связи, определили местонахождение и вертолётом из дебрей в момент выдернули. Однако он в такую глушь залез, что всё равно двое суток я как на иголках сидел, пока он в Москву самолётами разными добирался.

Всё-таки должное ему отдать нужно: как на усадьбе нарисовался, никуда не пошёл, прямо так, небритый, в штормовке, сапогах грязных в кабинет ко мне завалил. Рюкзак и ружьё, правда, за дверью оставил.

Что гостя дорогого его встречаю, руку жму, радушно улыбаюсь, у столика журнального, специально для данного случая накрытого, усаживаю.

— Как здоровье, как охота? — интересуюсь.

— Без здоровья в тайге делать нечего, — отвечает. — А охота нормальная. Поинтереснее, чем здесь.

Уж и не знаю, насчёт какой «охоты» здесь он намекает, но смотрит на меня настороженно, чуть глазами не буравит — мол, зачем понадобился?

Но я себя сдерживаю, хотя так и свербит разговор деловой с места в карьер начать.

— Как насчёт перекусить с дороги? — предлагаю.

— Можно, — соглашается Сашок.

Разливаю я коньячок по рюмкам, тост дежурный к случаю говорю:

— За охоту.

Выпивает молча Сашок, закусывать начинает. А мне ни коньяк в организм не идёт, ни кусок в горло не лезет. Пригубливаю чуть-чуть, рюмку на стол ставлю, на Сашка смотрю, как он насыщается. Видать, нигде в пути не ел, так как молотит закуски за милую душу.

Наконец первый голод утоляет, на меня глаза поднимает.

— Ладно, не тяни, Борис, резину, — говорит. — Вижу, серьёзное дело наметил, если Валентину поручить не смог и меня из отпуска отозвал.

Опешиваю я на мгновение, а затем смеюсь откровенно. Вот уж точно мозги у Сашка набекрень дипломатический поставлены — в каждом слове чужом двойной смысл видит! Небось, вообразил, что мой тост «за охоту» — грохнуть кого означает. Ну а если никакой подоплёки нет, как он себя чувствует, когда впросак попадает?

— Помнишь, — спрашиваю, — какие я в Америке обещания раздавал?

— Помню.

— Так вот, охота мне побыстрее президентом стать, — играю словами.

Выпрямляется резко Сашок, будто кусок у него в горле застрял, взглядом немигающим в меня вперяется.

— Значит, президентом… — выдыхает отморожено. — Значит, вон на кого охоту открываешь…

А меня от его «отмороженности» злость неожиданная охватывает.

— Что это с тобой — никак поджилки затряслись? — сквозь зубы цежу, хотя мгновение назад совсем в другом русле разговор вести был намерен. — Когда экс-премьера вместе «мочили», так всё нормально было. А президент, он что — из другого теста?

Ничего Сашок не отвечает. Наливает полный фужер коньяку и выпивает, не отрываясь, но и не торопясь — обстоятельно, глоток за глотком, что воду. И даже не крякает.

Затем смотрит на меня ясным взглядом и спокойно так, но настолько твёрдо, что в каждом слове металл чувствуется, говорит:

— Давно пора наши конюшни авгиевы почистить. А то дерьма накопилось…

И тут я только понимаю, что на душе у Сашка и почему он так моё решение встретил. Не поджилки у него тряслись, а ярость на дерьмократов, страну испохабивших, наконец-то выплеснулась. Вот так, пуд соли с таким мужиком съешь, а малой толики его сущности не прознаешь.

— Ну, положим, грохать президента мы пока не будем, — отвожу глаза в сторону. — Неизвестно, как к этому народ отнесётся. В Думе и так разговорчики ползут, что не надо нам такой должности с полномочиями почти диктаторскими — того и гляди после удачного покушения изменения в Конституцию внесут и институт президентства отменят. Поэтому я должен прийти к власти самым что ни на есть демократическим путём.

Вдребезги фужер в руке Сашка разлетается, кровь из кулака, крепко сжатого, капать начинает, но молчит он, лишь желваки по скулам ходят.

— Давай так договоримся, — кладу ладонь жестом мягким ему на плечо. — Ты мне президентом стать поможешь, а я затем тебе волю полную дам в стране порядок навести. По твоему усмотрению. Я тебе для этого, как у президента штатовского, должность государственного секретаря организую. Лады?

Ноль ответа. Будто я к скале гранитной обращаюсь.

— Подумай хорошенько, а завтра с предложениями, как срок выборов президента приблизить, приходи. Принимаю любые идеи, даже самые фантастические. А теперь иди, отдыхай.

Что робот Сашок встал и так, с осколками стеклянными в кулаке окровавленном, к двери шагом автоматическим направился. Это же до какой степени человека умного «опустить» надо, чтобы в нём столько ненависти к власти нынешней накопилось! А ведь раньше и виду не показывал, лишь изредка что-то проскальзывало, когда я его образованностью «дипломатической» пенял. Ну и напьётся он сегодня…

Но в этот раз я не угадал. На следующий день сразу после завтрака Сашок ко мне в кабинет заявился. Гладко выбритый, в безукоризненном костюмчике, и ни тени хмеля в глазах — лишь повязка на руке о вчерашнем инциденте напоминает. И словно что-то в нём изменилось: на первый взгляд вроде бы и незначительное, но на поверку весьма существенное. Он всегда уверенным в себе человеком выглядел — недаром что я, что Бонза его исключительно для особых поручений держали, — но раньше в глазах у него вроде как некоторое отстранение читалась. Типа всё, что прикажете, чисто, аккуратно и по-умному смастырю, одно учитывайте, что это ВАШЕ дело я в жизнь претворяю, не своё. Теперь же словно кто стержень жизненный в него засандалил да цель личного существования в этом мире раз и навсегда определил — в глазах свет ясный появился, в словах твёрдость непоколебимая. На коне себя почувствовал, а не пешкой в чужой игре. Ещё тот фанатик на поверку оказался.