Все романы (сборник)

– Тут уж ничего не поделаешь, – глухо сказал Рене, не глядя на нее. – Я не сержусь на отца; мне его ужасно жаль. Он не виноват, что он такой. И последние годы он был ко мне очень добр. Я любил бы его, если бы мог. Но с детства некоторые вещи застревают в душе, как заноза, и потом, когда вырастаешь, их никак не вытащить, сколько ни старайся. Глупо, конечно, но ничего не поделаешь.

Он помолчал, глядя на каштаны за окном.

– Видишь ли, когда мы были маленькими и остались после маминой смерти на попечении слуг… Нет, ты, конечно, не помнишь – ты была совсем крошкой. Так вот, слуги рассказывали нам уйму всяких сказок. В одной из них говорилось о мальчике, родители которого хотели от него избавиться, потому что были бедны. Они пошли как-то с ним гулять и оставили его в лесу. Я, бывало, представлял себе, как бедный малыш бродил по лесу один-одинешенек… А потом нам сказали, что меня отправят в Англию, и Марта заплакала. Я случайно подслушал, как она говорила Жаку: «Послать ребенка к этим английским людоедам». Я слышал о людоедах и решил, что в Англии меня обязательно съедят, Конечно, когда я туда приехал, и когда дядя Гарри встретил меня в Дувре с коробкой сластей, и когда мы приехали домой к тете Нелли, и в уголке у камина был накрыт стол для ужина, и когда я увидел их ребят, я забыл все свои страхи, или, во всяком случае, думал, что забыл. Потом я окончил школу, вернулся сюда и увидел отца, и он мне очень понравился, он мне ужасно понравился… А потом мне рассказали про тебя, – и я опять все вспомнил. Тогда я понял, что ничего не забывал, а просто притворялся. Я всегда знал, что отец просто хотел от нас избавиться.

– Теперь я понимаю, – сказала Маргарита, – почему ты так упорно называешь себя Мартелем.

– В этом нет никакого упорства – просто я так записался в Сорбонне, а теперь уже поздно менять. Неужели отцу это было неприятно?

– Мне кажется, ничто и никогда не причиняло ему такой боли.

– Ромашка! Он тебе говорил?

– Отец? Разве ты его не знаешь? Он ни за что не скажет. Но Анри однажды завел об этом разговор, и отец очень резко его оборвал. Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном. Он сказал только: «Твой брат был совершенно прав», – затем встал и вышел из комнаты, как-то сразу постарев, и бледный, как… В дверях он оглянулся на меня, он знал, что я все поняла.

– О Ромашка, если бы я только знал! Просто… понимаешь, дядя Гарри относился ко мне как к родному сыну, и я думал, что отцу все равно. Какой же я был болван, – итак всегда: Но что теперь об этом говорить? Сделанного не воротишь. Расскажи мне про себя. Чем ты занималась все это время?

– Всем понемножку. Иногда читала по-гречески.

– Иногда? Значит, тебе опять было хуже?

– Не огорчайся так, милый: просто общая слабость, больше ничего. Вряд ли это когда-нибудь пройдет. Хорошо одно – я почти не испытываю боли. Иногда только побаливает голова или спина. Ты придаешь этому слишком большое значение, потому что в детстве я из-за каждого пустяка поднимала страшный шум.

– Разве, радость моя? А я и не замечал.

Она засмеялась, и в глазах у нее сверкнули слезы.

– Ну конечно, глупыш, еще бы ты заметил. Разве ты когда-нибудь замечал во мне какое-нибудь несовершенство, за исключением моего безобразного характера? Я, наверно, даже кажусь тебе хорошенькой? Ну, признавайся! Несмотря на выпирающие ключицы, желтый цвет лица и все прочее?

– Не хорошенькой, а красавицей. Возьми зеркало и посмотри на свои ресницы.

– Хорошо, ресницы я так и быть тебе уступлю.

– И глаза.

– Ну и глаза тоже. А теперь рассказывай свои секреты. Он помолчал.

– Это только один секрет.

– Да? Наверно, он важный, раз тебе так трудно с ним расстаться. Уж не влюбился ли ты?

– Не угадала. Дело в том, что из этого, возможно, ничего и не получится. Не обольщай себя надеждами, шансы очень невелики. Один лионский врач открыл способ лечения болезни тазобедренного сустава. Я узнал об этом месяц назад и написал ему. Он ответил, что в ряде случаев ему удалось при помощи своего метода излечить даже такие запущенные случаи, как у тебя.

– Излечить!

Щеки Маргариты порозовели.

– Хромота, конечно, осталась, и весьма значительная, но ходить они могут.

Маргарита отвернулась, потом снова посмотрела на Рене и взяла его за руку.

– Дорогой, зачем тешить себя сказками. Даже если какой-то знаменитый доктор в Лионе и вылечил несколько – человек, какой мне от этого прок – здесь, с нашими лекарями?

– Доктор Бонне приедет к нам на будущей неделе.

– Рене!

– А почему бы и нет? По крайней мере будем знать правду.

– Но это безумие! Он все равно скажет, что сделать ничего нельзя, – все это говорили. И откуда нам взять денег, чтобы заплатить ему? У нас нет ни гроша; в прошлом году урожай был совсем плох, а издание книги отца обошлось очень дорого.

– У меня есть деньги.

– Откуда? Ты откладывал из твоих ста пятидесяти франков в месяц?

– Нет, из того, что мне давал отец, когда я учился, и из подарков дяди Гарри ко дню рождения. Я скопил больше двух тысяч франков.

– За сколько лет?

– Не помню. Подумай только. Ромашка! Если бы ты вылечилась, а мне бы дали хорошую должность, может быть, мы на будущий год сняли бы с тобой квартиру в Париже и…

– Рене, Рене, замолчи! Этого не будет, этого никогда не будет! Так не бывает в этом мире.

– Но почему? Растет же в этом мире душистый майоран. Разве ты не имеешь права на свою долю счастья, как и другие? Она обвила его шею руками.

– У меня есть мое счастье – у меня есть ты.

Скоро Рене сообщил и остальным членам семьи, что к Маргарите приедет доктор Бонне; и когда тот прибыл, его уже ждал домашний врач. Прежде чем отправиться к Маргарите, приезжая знаменитость задала множество вопросов. Затем последовал долгий и тщательный осмотр, после которого оба доктора удалились посовещаться. Наконец они вернулись в комнату больной, где в ожидании приговора собралась вся семья.

Вопреки ожиданиям, доктор Бонне их обнадежил. Он сказал, что растущая слабость, которая так пугала близких Маргариты, была вызвана случайным осложнением, которое легко поддается лечению. Пока оно не будет устранено и больная не окрепнет, начинать борьбу с самой болезнью бесполезно, поскольку потребуется операция, которую больная в таком состоянии перенести не сможет.

Он уже объяснил доктору Моро, как следует лечить осложнение; но окончательное излечение, если они на него решатся, может быть осуществлено только им самим. Однако гарантировать благоприятный исход он не может.

– По-моему, попробовать стоит, – добавил доктор Бонне. – Но предупреждаю вас, что процесс лечения будет очень длительным и болезненным, а исход его все-таки сомнителен. Надежда на излечение есть, и по моему мнению, значительная, – это все, что я могу сказать. Я не настаиваю на своем предложении, тем более что коллега против, но я считаю, что шансы на успех оправдывают мою готовность взяться за это дело.

Маркиз сидел, нервно теребя подбородок и глядя в сторону. Он со страхом думал, что должен будет высказать свое мнение. Он всегда терялся, когда от него требовали немедленно что-нибудь решить. Прижав к груди руки, Анжелика повернулась к племяннице. Ее выцветшие глаза были полны слез.

– Какой ужас! Как можно!.. Моя бедняжечка! Подумать только…

– Погодите, тетя! Мы еще не слышали мнения доктора Моро.

Это сказал Рене суровым, напряженным голосом. Он встал между Анжеликой и кушеткой, как бы защищая Маргариту от тетки. Анжелика робко отступила и села на свое место.

Доктор Моро решительно высказался против предложенного плана.

– Это будет бесполезная жестокость, – сказал он. – Мадемуазель Маргарите придется претерпеть огромные мучения, сопряженные даже с некоторой опасностью для жизни. Долгие месяцы ее близкие будут томиться в неизвестности, и в конце концов их, возможно, постигнет разочарование. Доктор Бонне говорит, что за последнее время у него был ряд поразительных исцелений, но я хотел бы спросить – какой ценой? И сколько было неудач?