Все самое важное для жизни я узнал в детском саду
Шрифт:
Вот тут-то самое время вспомнить о грибах. Недавно на Новый год я был в гостях, и нам подали салат с грибами. Я снова вспомнил о них и призадумался. А после достал энциклопедию и кое-что оттуда вычитал о них. Грибы имеют тело, спорофор гриба. Они принадлежат к малодоступному для глаз темному миру — составная часть смерти, болезни, разложения, гниения. Живут за счет того, что питаются разлагающимися веществами. Дрожжи, головня, ложномучнистая роса, плесень, грибковые образования — может, сто тысяч различных видов, а может, и больше, точное их число неизвестно.
Они есть всюду: в почве, атмосфере, озерах, морях, реках, пище и одежде, внутри вас, меня и любого чвловека. И всюду они вершат свои дела. Без грибов не было бы ни ломтя хлеба, ни кувшина вина, ни даже вас, любезный читатель. Хлеб, вино, сыр, пиво,
Здесь скрыт жуткий и удивительный закон, а именно: любой живой организм живет лишь тогда, когда с его дороги уходит другой живой организм. Нет ни жизни, ни смерти, ни исключений. Все должно приходить и уходить: люди, годы, мысли — все. Вертится колесо, и отжившее уходит, питая собою новое.
Я тыкал вилкой в тот новогодний салат и ел грибы с признательностью и чуть ли не с восхищением. Размышляя о том, что уходит и приходит. Погружаясь в благоговейное молчание от того, что понимаю, но не могу выразить. Уносимый благодатью все дальше и дальше туда, где я вижу, но сказать ничего не могу.
В. П. Менон был крупным политическим деятелем в Индии во время борьбы за независимость после второй мировой войны. Среди приближенных вице-короля он был самым высокопоставленным индийцем, и именно к нему лорд Маунтбеттен обратился для выработки окончательного проекта хартии неаависимости. В отличие от большинства лидеров освободительного движения Менон всего добивалея только сам. На стенах его кабинета не красовался диплом Оксфорда или Кембриджа, и на пути к цели он не опирался ни на кастовые, ни на родственные связи — их не было.
Менону, старшему из дюжины детей, в тринадцать лет пришлось оставить школу; он был чернорабочим, трудился в шахте и на фабрике, торговал, учительствовал. Он упросил, чтобы его взяли на работу мелким государственным служащим. Начался его стремительный взлет — Менон был честен и умел сработаться как с индийскими, так и с британскими чиновниками. Он был одним из тех, кто принес подлинную свободу своей Родине, и о нем с высочайшей похвалой отзывались и Неру, и Маунтбеттен.
Всем особенно запомнились две его черты: бесстрастная, отстраненная деловитость и постоянное личное участие и душевность. После смерти Менона его дочь поведала о том, откуда взялось это милосердие. Когда Менон приехал в Дели искать места в правительственном учреждении, то на вокзале его обокрали: вещи, деньги, документы — все исчезло. Домой бедняге пришлось бы возвращаться пешком. Отчаявшись, он рассказал о своих бедах старому сикху и попросил у того взаймы пятнадцать рупий — продержаться, пока не подыщется работа. Сикх дал ему денег. Когда же Менон спросил, по какому адресу вернуть долг, старик ответил, что отныне Менон должен любому незнакомцу, который обратится к нему в беде. Помощь пришла от незнакомца, значит, и вернуть долг надо незнакомцу.
Всю жизнь помнил Менон об этом долге — и о помощи, и о пятнадцати рупиях. Его дочь рассказывала, что накануне смерти в дом Менона в Бангалоре постучался нищий — ему не на что было купить сандалии, и ноги его были изранены. Менон попросил дочь взять из кошелька пятнадцать рупий н отдать их нищему. То был его последний сознательный поступок.
Все это я узнал от совершенно незнакомого человека — мы стояли рядом у камеры хранения Бомбейского аэропорта. Мне надо было забрать багаж, а рупий совсем не осталось. Дорожные чеки в кассе не принимали, и я эапросто мог так и не получить багаж, а значит, и на самолет опоздать. И вот этот человек, сосед в очереди, оплатил мою квитанцию — центов восемьдесят, — а поскольку я все приставал, как же вернуть ему долг, рассказал мне эту историю. Его отец был помощником Менона, сам проникся участием и людям и сына тому же научил. И сын везде и всегда считал себя должником всех незнакомцев.
Вот так — от безызвестного сикха — к государственному деятелю Индии, от него — к помощнику, от того —
к сыну, а от сына — ко мне, белому чужеземцу, оказавшемуся в почти безвыходном положении. Деньги, конечно, небольшие, да и положение было не из безвыходных, но смысл этой помощи бесценен, и с тех пор я — счастливый должник.Несколько раз, размышляя над библейской притчёй о добром самарянине, я думал о том, что осталось за рамками притчи. Каким стал ограбленный и избитый человек, познав милосердие и добро? Что запомнилось ему — жеетокость грабителей или же тихая доброта самарянина? И на чем строил он свою жизнь дальше — на мести или же на сознании вечного долга перед незнакомыми? И если ему встречались совсем чужие люди, попавшие в беду, — чем оделял их он?
Самым значительным событием нынешнего лета стала для меня неделя, проведенная в городке Уизер, штат Айдахо.
Наверное, поверить в это трудно, потому что, взглянув на карту штата, видишь, что Уизер — страшная глухомань. Но для тех, кто играет на скрипке, Уизер в штате Айдахо — центр Вселенной. Здесь в последнюю неделю июня проводится Всеамериканский фестиваль игры на скрипке в старом стиле. Когда-то я этим делом тоже баловался, вот и решил съездить.
Вообще в городке проживают четыре тысячи жителей. На фестиваль съезжаются с гор, из прерий и лесов еще пять тысяч. И тогда Уизер бурлит круглые сутки: прямо на улицах играют скрипачи, в самом большом зале устраивают танцы, в местном ресторанчике «Вигвам сохатого» предлагают жареных цыплят, а на стадионе для родео шумит бесплатный кемпинг.
Музыканты и слушатели прибывают отовсюду: из Поттсборо, штат Техас; из Сепульпы, штат Оклахома; из Фиф-Ривер-Фолс, штат Миннесота; из Колдуэлла, штат Канзас; из Три-Форкс, штат Монтана, и еще из многих и многих крошечных американских городишек и деревушек. И даже из Японии!
В прежние годы фестиваль собирал в основном жителей глубинки — публику исключительно «натуральную»: короткие стрижки, церковь по воскресеньям, «бабы должны знать свое место» — ну и так далее. Затем начали появляться длинноволосые хиппи — «извращенцы». Но вот на скрипке играть эти самые «извращенцы» умели так, что дух захватывало. А это главное. И городок принял «волосатиков», предоставив для прослушивания школу и двор возле нее. Члены жюри сидели в отдельной комнате, откуда они могли лишь слышать музыку. Исполнителей они не видели и имен их не знали — только слышали скрипку. Один пожилой слущатель выразился так: «Вот что, парень: мне все равно — пусть ты выйдешь хоть в чем мать родила, хоть с костью в ноздре. Раз играть умеешь, значит, наш человек. Главное — не какой ты, а какая у тебя музыка».
И вот я стою посреди ночи в залитом лунным светом городке Уизер, штат Айдахо, а вокруг почти тысяча людей, и все они пощипывают струны, водят смычками и поют. У кого-то лысина, а у кого-то волосы до колен; у кого-то в руках сигарета с марихуаной, а у кого-то бутылка пива с узким длинным горлышком; на ком-то бусы, а на ком-то майка с надписью «Арчи Банкер»; кому-то восемнадцать, а кому-то восемьдесят; на ком-то корсет, а на ком-то даже лифчика нет — а музыка парит в ночи надо всеми, точно фимиам, поднимаясь все выше, к неведомым богам мира и согласия. Я стою среди этой толпы, и вдруг полицейский — настоящий, обыкновенный уизерский полицейский, который рядом со мной бренчит что-то на банджо (клянусь!) — говорит мне: «Все-таки иногда мир не так уж плох, а?»
И я согласен с ним, еще как согласен! Ведь он прав.
Бренчи, брат, на своем банджо, и пусть не умолкает музыка…
В Сан-Диего есть зоопарк и заповедник — считается, один из лучших в мире. Я недавно провел там целый день — ведь я большой любитель зоопарков. Взрослый в зоосаду себя чувствует прекрасно, там так хорошо хоть ненадолго отвлечься от обыденности.
Вот вы, например, присматривались когда-нибудь к жирафу? Ведь это какое-то невероятное создание! Если рай существует и мне удастся туда попасть (хотя я не очень-то верю ни в первое, ни во второе), если все-таки удастся, то среди прочего обязательно спрошу о жирафах.