Все шансы и еще один

– Сейчас не время падать. Вы и так задержали нас. Как переводчик вы недалеко уйдете, миленькая.

– Не менять же образ жизни из-за какого-то одного несчастного случая, – сказала она.

– Еще как придется поменять… Вас вычеркнут, сотрут резинкой и забудут…

Ей хотелось убежать. Это противостояние обратило ее в паническое состояние. Тыльной стороной ладони она вытерла нос. Заметив этот детский жест, Мюстер готов был пожалеть ее, но от этого только еще больше рассердился.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один год.

В груди Мюстера перехватило дыхание: сказалась астма на нервной почве. Вынув из кармана пульверизатор, он направил в горло успокаивающую струю.

– Я задыхаюсь, – сказал он. – Вот что вы наделали.

– Если бы вы знали, в каком я отчаянии.

Она чуть ли не бегом бежала рядом с Мюстером и при этом продолжала:

– Я сожалею о том, что произошло. Что я еще могу сказать? Конечно, это случайно получилось. Я не заключала контракта на это заседание. Меня привлекли, чтобы я выручила… заменила одну немку, у которой случились преждевременные роды.

– Вы тоже немка? – спросил Мюстер.

– Нет. Австрийка.

– Вы знаете господина Же?

– Смутно. Я не очень интересуюсь политикой.

«Она разыгрывает невинность или же не знает даже, кого она оскорбила», – подумал Мюстер.

Они шли через конференц-зал. Слуховые устройства, эти вибромассажеры мозга, покрытые легкой пленкой пота, валялись на сиденьях. Надо было подняться по трем ступеням, ведущим к эстраде, пройти возле покинутого стола, покрытого валявшимися в беспорядке листами машинописной бумаги. Здесь пыль имела сладковатый привкус, как в кондитерской, закрытой по случаю траура.

Мюстер остановился перед небольшой дверью и постучал. Холодный голос ответил:

– Войдите.

Лиза не шевельнулась.

– Идите, – сказал Мюстер. – Вы что, не слышали? Входите! Да входите же! Теперь ваша очередь. Оправдывайтесь…

Горло у Лизы перехватило. Слегка склонив голову, она перешла через порог. Лоран Же ждал ее, стоя посреди комнаты, узкие размеры которой принуждали к молчанию. Гнев, достойный античной драмы, явно требовал иной обстановки, например величественной люстры вместо этой анемичной лампочки, бородавкой торчащей под потолком. Он разглядывал Лизу.

– Так это вы? – сказал он. – Это вы?

Она больше напоминала фарфоровую безделушку, чем наемного убийцу. Бледная, с большими миндалевидными глазами, с лицом, похожим в этот момент на маску.

– Я очень сожалею, сударь. Приношу вам свои извинения. У этого инцидента чисто техническая причина, даже тени желания навредить вам в нем не было.

Мужчина в упор ее разглядывал. Забавно, но ей нравилось, как ее разглядывают, это придавало ей особый интерес. Лоран протянул ей руку.

– Ну что ж, все равно, здравствуйте. Вы – странное явление.

Ей понравилось прикосновение руки депутата.

– Здравствуйте, сударь, – сказала она.

Он довольно долго держал ладонь Лизы в своей руке.

Жан Мюстер с беспокойством предчувствовал что-то неприятное. Он наблюдал за ними. У него были заготовлены слова, предназначенные для смягчения гнева, но у Лорана гнев куда-то пропал. Этот обычно смелый мужчина, наделенный вкусом к прекрасному, вел себя как плут перед женщиной, которую следовало завоевать. Он любил нравиться людям, как любят поесть и выпить.

– Вы больше похожи на девочку, опасающуюся наказания, чем на сердитого политического противника.

Он был из тех мужчин, которых возраст едва коснулся. Карие глаза сверкали золотистыми отблесками, лукавый взгляд и улыбка, скорее даже юношеская. Он был стройным и не таким рослым, как на сцене.

– Вы нашли, что я такой уж нудный тип?

«Этого не может быть, – подумал Мюстер. – Она ему нравится».

– Что я могу сделать, чтобы исправить мою ошибку? – спросила она.

Лоран окинул ее взглядом. Выразительные губы Лизы покорили бы любого епископа.

Жан Мюстер почти напрочь лишился голоса и смог только промолвить:

– Надо бы продолжить заседание и чтобы она принесла свои извинения.

– Господин Же, – сказала Лиза с покорностью, – вы можете проверить: я точно перевела ваши слова с самого начала. Не пропустила ни одного замечания, ни одного нюанса.

– Значит, у меня были удачные выражения! Это уже хорошо! Мне хочется вам верить. Вы из Швейцарии?

– Из Австрии. Мать моя – француженка, а отец – венгр.

Вспомнив об отце, она почувствовала такую печаль, что не могла больше говорить.

Лоран внимательно смотрел на нее. Должно быть, она принадлежала к тем женщинам, которых называют интересными. Была ли она естественно вызывающей, как часто бывают женщины, оказавшиеся в центре внимания мужчины?

– Не следует больше терять времени, – вмешался Жан Мюстер. – Советую вам немедленно продолжить заседание.

– Вы абсолютно правы, дорогой друг, – сказал ему Лоран. – Прошу у вас одну секунду. Как ваша фамилия, мадемуазель?

– Меня зовут Лиза Дрори.

Когда она произнесла свою фамилию, между ней и Лораном возникло лицо ее отца. Волнение, которое она только что попыталась скрыть, затуманило ее взор.

– Не плачьте, – сказал Лоран, смущенный. – Я бы не хотел, чтобы вы плакали из-за меня…

– Это не из-за вас, – отвечала она, и слезы на ресницах были подобны двум купальщицам, остановившимся в движении на краю трамплина.

– Господин Же, я могла бы, если хотите, сейчас же пойти в зал и объясниться. Поговорить с участниками собрания еще до вашего прихода.

– Мы пойдем вместе, так лучше.

Затем добавил неуверенно:

– Мой друг Жан Мюстер, который занимается всем, что касается меня в этой жизни, в том числе в моих перемещениях, очень рассердится, когда услышит… Но я все-таки скажу… Вы свободны, чтобы пообедать со мной, мадемуазель Дрори?

Мюстер почувствовал прилив крови.

– Но это невозможно! Сегодня вечером мы должны вернуться в Париж…

– Если бы вы были так любезны переменить дату нашего возвращения, я мог бы поужинать с мадемуазель Дрори. При условии, если она захочет. Если нет, проблема отпадает сама собой…

– Билеты взяты на сегодняшний вечер. Купить другие места на утренний рейс очень трудно, все билеты проданы. Вы хотите, чтобы я все перенес? Уже половина двенадцатого…

– Итак, мадемуазель? Ваше решение?