Все шансы и еще один

Лоран воображал несговорчивым своего противника, этого маньяка власти и устарелого авторитета, с Эвелиной в его объятиях. Империя Моро в объятиях Дюмулена. Ему удалось произнести:

– Твой отец… в курсе?

– Немного да. Я нашла довольно пикантный анекдот, чтобы ему рассказать.

– Пикантный?

Он поднялся.

– Дорогая, можешь возрадоваться: сегодня вечером ты преградила мне путь к президентству. И я скажу тебе почему.

Он начал говорить, шагая.

– Предположим, что мне удалось преодолеть неудачу с твоим уходом, что твой отец меня финансирует, что общественность забывает этот инцидент, ты видишь меня в ходе встречи с глазу на глаз по телевидению перед Дюмуленом? Стоит ему допустить чуточку иронии во взгляде – и я потеряю почву под ногами. Когда мы заговорим о социальной справедливости, я увижу написанным и ясно освещенным, как неоном, в его взгляде слово: рогоносец. Это печально, верно, это смешно, но это по-французски.

– Я полагаю, что он очень скромен, – сказала Эвелина. – Мне даже кажется, что это – одно из важнейших его качеств.

– Плевать он хотел на мои переживания, – воскликнул Лоран. – Всегда есть лучший друг, которому говорят доверительные вещи. У него должен быть свой.

– Нет. У этого человека нет друзей. А если и есть друзья, он не делится с ними откровениями. Я уверена, что это – человек абсолютно честный.

– Он ничем не рискует, – сказал Лоран. – Он вдовец, значит, свободен. Делает что хочет.

– Не так уж он использует свое положение вдовца, – сказала Эвелина. – Но он, конечно, предпочел бы избежать нездоровую рекламу, которая связала бы его с дочерью международного капиталиста, с женой диссидента его партии. Он слишком связан с левыми.

– Мне надо было знать все это?

– Ничто не было предусмотрено. Просто сегодня пришел момент поговорить откровенно.

Он посмотрел на нее, как посмотрела бы Красная Шапочка, будь она поумнее, чем в сказке, на волка, переодетого в бабушку. Эвелина, гладкая и красивая, выдержала этот взгляд. У нее были большие, элегантные руки, «чтобы лучше держать ракетку, дитя мое». Она дышала здоровьем, подвижностью. Приучившись к автомобильным ралли, она коллекционировала трофеи, а когда организовывались соревнования по плаванию кролем, плавала как дельфин. Воспитанная в бесшумном мире денег, она чувствовала себя уверенно в политических кругах и была бы главным козырем в избирательной кампании. Блестящая хозяйка дома, она преклонялась перед протоколом и посвящала много времени и сил также общественным делам. Помогала бедствующим семьям и организовывала у себя завтраки для бедных детей. Даже провела месяц на корабле, где занималась проблемами беженцев и эмигрантов, покидающих страну на подвернувшемся судне, в том числе направлявшемся во Францию. Во время их кампании возле Ардеша, колонизированного ее отцом, она присоединилась к команде молодых добровольцев, решивших реставрировать старую римскую церковь. Она одна стоила не менее пятидесяти тысяч голосов.

– А человек с лошадьми? – спросил он, стараясь избежать всего, что могло быть воспринято как ирония. – Что он тебе дает?

– Свое время…

– Ты вышла на рантье.

– Вовсе нет. Есть активные люди, умеющие жить, швейцарцы, англичане, некоторые французы, переселившиеся в другие страны.

– Я бы тоже хотел иметь свободное время, – сказал он. – Время – проблема материальная.

– Он предлагает мне более гуманную жизнь, чем наша.

Лоран стал возражать:

– Ты не можешь сравнивать. Политика требует особого ритма жизни. Это постоянное рабство, особая дисциплина. Это очень подходило тебе.

– Это могло бы мне подойти, – сказала она, – если бы, кроме нашей, так называемой «бригадной» жизни, у нас была бы любовная жизнь!

– А черт, – сказал он негромко.

Это восклицание было не только грубостью, но и сконцентрированным резюме положения. Эти женщины, видимо, не могут понять, что в некоторые моменты они должны стать прозрачными, несуществующими.

– Ты действительно бешеный, – констатировала она с удовольствием.

Лоран продолжал:

– Нет, правда! Ты можешь привыкнуть к иному ритму? К человеку, который будет приносить тебе букетики цветов? Будет любоваться, глядя, как ты выпиваешь?

– Почему бы нет? Мы будем жить медленнее, ближе к природе.

– Что он делал раньше?

– Он недавно разошелся с актрисой-неудачницей. Офелия, которая стала полнеть из-за гландов. Она навязала ему адскую жизнь. Мы оба спасаемся от неудачного брака. У каждого было плохое в прошлом.

– Спасибо, – сказал Лоран. – Спасибо.

– Мы хотим вновь найти друг друга, сидя в глубоких креслах перед камином и любуясь огнем. Люблю смотреть, как он наполняет трубку светлым табаком и зажигает ее.

– Ты всегда терпеть не могла запах светлого табака.

– Теперь мне это нравится. Мы не будем игнорировать мир, но будем избегать смотреть телевизор, со всеми убийствами в прямом эфире. Хочу, наконец, есть и не бояться, что появятся морщины. Хотела бы начать стареть без паники.

– Ты смешишь меня твоими планами. Полнеть, тебе? Королева грейпфрутов и обезжиренного йогурта. Полнеть, тебе? Это же не с завтрашнего дня начнется. Ты говоришь о будущем, как будто оно принадлежит тебе одной. Помереть и через полчаса можно… Проекты, светлый табак, верный пес – смешно. Ты и двух недель не выдержишь: слишком привыкла к деятельности.

– Посмотрим, – сказала она. – Можно провести опыт. Я оптимистка.

Лоран поднялся.

– Пойду предупрежу моих людей. Им будет трудно пережить твой уход, развод.

– Все знают, что я – вроде свадебного генерала, – сказала она. – Так что буду ли я тут или в другом месте, всем – плевать.

– Полагаю, что отец твой уже выбрал адвокатов…

– Уже сделано. Папа, как всегда, поладит со всеми. Я уезжаю завтра утром в Дублин. Если хочешь, могу тебе позванивать время от времени. Ничто не мешает нам видеться во время моих визитов в Париж.

– Желаю тебе большого счастья, – сказал Лоран. – А автомобили?

– Оставляю «альфа-ромео» в аэропорту, – сказала она. – У тебя остается «омега».

Так они шутили прежде. «Омегой» они назвали свою вторую машину.

– Скорее я возьму такси, – ответил он сердито.

– Делай как хочешь…

Лоран добавил:

– Что-нибудь сказала Филиппу?

– Я держала его в курсе.

– Что он сказал?

– Мы абстрактные родители для абстрактного сына. Он безразличен.

– Он был любезен?

– Он всегда любезен.

– Что-нибудь сказал по поводу моей возможной кандидатуры?

– Ничего. Ничего не сказал. Хотела тебе еще сказать, что я уволила кухарку. Для того, что ты ешь дома, тебе она не нужна.

– А мои рубашки?

– Ими займется Долорес.

Долорес была их домработница. Он иногда встречал ее в коридорах. Лоран почти дрожал, как ребенок, оставленный у дверей приюта для сирот… Роскошное и комфортабельное здание, необходимое для его ранга, вот-вот рухнет. Не будет он иметь голову свободной, а будет погружен в удручающие детали повседневной жизни.

– Когда она бывает здесь?

– Утром, начиная с девяти часов. Она займется всем. Попроси Мирьям ее оплатить. А я закончила выполнять мою общественную работу при тебе.

Она подошла к окну и открыла его.

– Глоток воздуха… Мне нужен был…

Глубоко вздохнула.

– Нужно мне немного заняться физкультурой. Мышцы у меня напряженные, стянутые.

Она легла на плотный палас. Ее остановили слова Лорана:

– Еще один пустяк, деталь…

– Слушаю тебя, Лоран…

– Почему ты сообщаешь об этом уходе именно сегодня вечером?