Все сказки Ганса Христиана Андерсена
Шрифт:
– Смею спросить, с кем я имею удовольствие беседовать? – спросил советник.
– Я бакалавр богословия! – отвечал собеседник.
Этого было для советника вполне довольно – титул соответствовал покрою платья незнакомца. «Должно быть, какой-нибудь сельский учитель, каких еще можно встретить в глуши Ютландии!» – решил он про себя.
– Здесь, конечно, не locus docendi [6] , – начал опять собеседник, – но я все-таки прошу вас продолжать вашу речь! Вы, должно быть, очень начитаны в древней литературе?
6
Место ученых бесед (лат.).
– Да,
– «Обыкновенные истории»? – спросил бакалавр.
– Да, я говорю о современных романах.
– О, они очень остроумны и имеют большой успех при дворе! – улыбнулся бакалавр. – Королю особенно нравятся романы о рыцарях Круглого стола, Ифвенте и Гаудиане [7] ; он даже изволил шутить по поводу них со своими высокими приближенными.
7
Знаменитый датский писатель Хольберг рассказывает в своей «Истории Датского государства», что король Ханс, прочитав роман о рыцарях короля Артура, шутливо заметил своему любимцу Отто Руду: «Эти господа Ифвент и Гаудиан были удивительными рыцарями, теперь что-то таких не встречается!» На это Отто Руд ответил: «Если бы встречалось много таких королей, как Артур, встречалось бы много и таких рыцарей, как Ифвент и Гаудиан» (Примеч. автора).
– Этого я еще не читал! – сказал советник. – Должно быть, Хейберг опять что-нибудь новое выпустил!
– Нет, не Хейберг, а Готфрид Геменский! – отвечал бакалавр.
– Вот кто автор! – сказал советник. – Это очень древнее имя! Так ведь назывался первый датский типографщик!
– Да, это наш первый типографщик! – отвечал бакалавр.
Таким образом, разговор благополучно поддерживался. Потом один из горожан заговорил о чуме, свирепствовавшей несколько лет тому назад, то есть в 1484 году. Советник подумал, что дело шло о недавней холере, и беседа продолжалась.
Мимоходом нельзя было не затронуть столь близкую по времени войну 1490 года, когда английские каперы захватили на рейде датские корабли, и советник, переживший события 1801 года, охотно вторил общим нападкам на англичан. Но дальше беседа как-то перестала клеиться; добряк бакалавр был слишком невежествен, и самые простые выражения и отзывы советника казались ему слишком вольными и фантастическими. Они удивленно смотрели друг на друга и когда наконец совсем перестали понимать один другого, бакалавр заговорил по-латыни, думая хоть этим помочь делу, но не тут-то было.
– Ну что, как вы себя чувствуете? – спросила советника хозяйка и дернула его за рукав; тут он опомнился – в пылу разговора он совсем забыл, где он и что с ним.
«Господи, куда я попал?»
И голова у него закружилась при одной мысли об этом.
– Будем пить кларет, мед и бременское пиво! – закричал один из гостей. – И вы с нами!
Вошли две девушки; одна из них была в двухцветном чепчике. Они наливали гостям и затем низко приседали; у советника дрожь пробежала по спине.
– Что же это такое? Что же это такое? – говорил он, но должен был пить вместе со всеми; они так приставали к нему, что он пришел в полное отчаяние, и когда один из собутыльников сказал ему, что он пьян, он ничуть не усомнился в его словах и только просил найти ему извозчика, а те думали, что он говорит по-«московитски»!
Никогда еще не случалось ему быть в такой простой и грубой компании. «Подумаешь, право, что мы вернулись ко временам язычества. Это ужаснейшая минута в моей жизни!»
Тут ему пришло в голову подлезть под стол, ползком добраться до двери и незаметно ускользнуть на улицу. Он уже был почти у дверей,
как вдруг остальные гости заметили его намерение и схватили его за ноги. О счастье! Калоши снялись с ног, а с ними исчезло и все колдовство!Советник ясно увидел перед собой зажженный фонарь и большой дом, он узнал и этот дом, и все соседние, узнал Восточную улицу; сам он лежал на панели, упираясь ногами в чьи-то ворота, а возле него сидел и похрапывал ночной сторож.
– Боже ты мой! Так я заснул на улице! – сказал советник. – Да, да, это Восточная улица! Как тут светло и хорошо! Нет, это просто ужасно, что может наделать один стакан пунша!
Минуты две спустя он уже ехал на извозчике в Кристианову гавань и, вспоминая дорогой только что пережитые им страх и ужас, от всего сердца восхвалял счастливую действительность нашего времени, которая со всеми своими недостатками все-таки куда лучше той, в которой ему довелось сейчас побывать. Да, теперь он сознавал это, и нельзя сказать, чтобы не поступал благоразумно.
– Никак пара калош лежит! – сказал ночной сторож. – Должно быть, того офицера, что наверху живет. У самых ворот оставил!
Почтенный сторож охотно позвонил бы и отдал калоши владельцу – тем более что в окне у того еще виднелся огонь, – да побоялся разбудить других жильцов в доме и не пошел.
– Удобно, должно быть, в таких штуках! – сказал он. – Кожа-то какая мягкая!
Калоши пришлись ему как раз по ногам, и он остался в них.
– А чудно, право, бывает на белом свете! Вот хоть бы офицер этот, шляется себе взад и вперед по комнате вместо того, чтобы спать в теплой постели! Счастливец! Нет у него ни жены, ни ребят! Каждый вечер в гостях! Будь я на его месте, я был бы куда счастливее!
Он сказал, а калоши сделали свое дело, и ночной сторож стал офицером и телом и душою.
Офицер стоял посреди комнаты с клочком розовой бумажки в руках. На бумажке были написаны стихи, сочинения самого господина офицера. На кого не находят минуты поэтического настроения? А выльешь в такую минуту свои мысли на бумагу, и выйдут стихи. Вот что было написано на розовой бумажке:
«Будь я богат, я б офицером стал, –Я мальчуганом часто повторял, –Надел бы саблю, каску я и шпорыИ привлекал бы все сердца и взоры!»Теперь ношу желанные уборы,При них по-прежнему карман пустой,Но ты со мною, Боже мой!Веселым юношей сидел я разС малюткой девочкой в вечерний час.Я сказки говорил, она внимала,Потом меня, обняв, расцеловала.Дитя богатства вовсе не желало,Я ж был богат фантазией одной;Ты знаешь это, Боже мой!«Будь я богат!» – вздыхаю я опять.Дитя девицею успело стать.И как умна, как хороша собою,Люблю, люблю ее я всей душою!Но беден я и страсти не открою,Молчу, вступить не смея в спор с судьбой;Ты хочешь так, о Боже мой!Будь я богат, счастливым бы я сталИ жалоб бы в стихах не изливал.О, если бы сердечком угадалаОна любовь мою иль прочитала,Что здесь пишу!.. Нет, лучше, чтоб не знала,Я не хочу смутить ее покой.Спаси ж ее, о Боже мой!