Все, способные держать оружие… Штурмфогель (сборник)

– Алло?

– Это Михаил, – сказал я.

– Рад слышать, эфенди.

– Девушка еще у вас?

– Миша-эфенди, это бестактный вопрос… Да.

– Я хочу спросить у нее фамилию ее сумасшедшей подружки.

– Что? – Это был уже Тинин голос. – Миша, это ты?

– Это вполне я. Я забыл фамилию твоей чокнутой подружки. Хочу ей написать.

Она секунду соображала.

– А адрес ты помнишь?

– Двести семнадцать три нуля, поселок Мум…

– …улица Исмет-заде, тринадцать, Мария Грушевская.

– Грушевская! – «вспомнил» я. – Спасибо тебе!

– Успеха, – хмыкнула Тина. – Только помяни мое слово – она тебя разочарует.

– Меня невозможно разочаровать. – Я чмокнул трубку, погасил улыбку и сложил телефон.

– Грушевская? – посмотрел на меня отец.

– Исмет-заде, – поправил я. – Мумине Исмет-заде.

Только бы была жива, подумалось вдруг мне. Я ее никогда не видел, за сутки умерли три моих друга, вот-вот могла начаться настоящая война – а я до боли под горлом желал остаться в живых этой девушке…

– Хитрые вы ребята… – невесело сказал отец.

Он опять посмотрел на часы. Видно было, что он нервничает, о чем-то размышляет, что-то высчитывает – и вообще здесь он присутствует одной десятой своей частью, а девять его десятых – бог знает где…

– Послушай, – сказал я. – А почему все так сложно? Где твои бойцы, сотрудники, специалисты… хрен, перец? Мне начинает мерещиться, что город захвачен врагами, а ты действуешь в подполье…

– Мерещиться? – Он приложил палец к носу. – Да нет, так оно и есть… по большому-то счету. Видишь ли… – ему явно хотелось выговориться, – кто-то, кого я сейчас никак не называю, уже год целенаправленно работает против нас. Причем я не вполне понимаю, кого имею в виду под термином «мы». Сначала я был уверен, что копают под «Трио». Потом усомнился, что только под нас. Теперь не могу сказать вообще ничего определенного. Какое-то поветрие: все подставляют всех. Причем – помимо собственного желания. Прошлым летом гейковцы выдали нам очень тщательную дезинформацию, мы ввязались в долгий кнотеншпиль, потеряли группу, потеряли лицо… как оказалось, на пустом месте. Это в тот момент, когда мы стали наконец понемногу оправляться после девяносто третьего. И я, конечно, решил, что так гейковцы берегут свою монополию… Впрочем, об этом нельзя рассказать – и нельзя рассказывать. Но нас – и их, и военную каэр, и каэр флота – вдруг завалили дезой. Прекрасной дезой! Все подозревают всех. Никто не знает целей. И только в последние месяцы мы начали понимать, что это идет ресурсная операция. Но уже ничего не сделать. Оперативные службы до сих пор заняты проверкой сотрудников на вшивость… маховик так просто не останавливается. И тут вдобавок – эти взрывы… Только благодаря тому, что все абсолютно уверены: Марат и есть настоящий наследник, – мне удалось остаться здесь самому и оставить еще пятерых. Все. Понимаешь?

– А где остальные? – спросил я.

– Скоро будут здесь. Для них теперь ты – настоящий наследник. Понял?

– Ф-фу… – выдохнул я. – А – зачем?

– А затем, – сказал отец, – что откуда-то прет мощная утечка. И я уже веду себя как последний параноик. Хотя бы потому, что знаю, каких клопов можно напустить под кровать и каких тараканов под черепушку. Любой может стать предателем – независимо от убеждений. Любого можно заставить делать все. Два часа болтовни ни о чем – и человек перед тобой как голый. Не нужны уже ни пытки, ни наркотики: сажаешь парня перед экраном, сканер ему на глаз, сенсоры на пальцы – и на экране возникает то, что он больше всего хочет скрыть. Иногда для этого требуется время. Иногда маленькая хитрость. Но так или иначе – тайны перестают существовать. Ни грим, ни пластические операции уже не спасают от опознания. Уличные видеокамеры в дежурном режиме повсюду, даешь раухеру задачу – он в миллионных толпах выделяет того, кто тебе нужен. И это самое простое… Казалось бы – не скрыться, да? И вот мы уже год пытаемся найти того, кто играет, кто очень крупно играет против нас. Против нас всех. И ни хрена не находим… прошу прощения у барышни.

Зойка кивнула величественно, сделала ручкой: продолжайте…

– Ощущение, что противник читает твои мысли… настолько точно он их вычисляет. И что смешно – я даже примерно представляю себе способ, которым он это делает. Я только не знаю, как с этим бороться. И как разыскать этого маленького ублюдка…

– Почему – маленького? – спросила вдруг Зойка.

– Не знаю… мерещится что-то такое… сидит где-то на чердаке маленький вредный такой гадкий мальчишка и дергает за веревочки… Ерунда, в общем. – Он потер виски. – Был у нас центр стратегических прогнозов. Упразднили… не в этом дело. Пока он еще был, я там поиграл в мировые заговоры. И получилось: нужно шестьсот человек на весь мир, чтобы всего за один год реализовать любое самое абстрактное построение, причем рядовому гражданину будет казаться, что все идет естественным путем. Правда, эти люди должны занимать весьма высокие посты… так что на подготовку ко дню «Д» кладется двадцать пять лет, усилия полутора миллионов мелких и средних функционеров и затраты около триллиона золотых рублей. Ну и разумеется – четкая координация, отсутствие внутренних расколов в руководстве и внешнего противодействия. До сих пор ни один из мировых заговоров из стадии болтовни не вышел – именно в силу расколов, изменений целей и так далее…

– К чему ты это? – спросил я.

– Не дает мне покоя это число: шестьсот человек. Потому что, дьявол бы ее побрал, технология модификации поведения позволяет сейчас обойтись и без двадцати пяти лет, и без триллиона, и без координации. Мы разрабатывали все это, имея целью защитить государство, – и, похоже, доигрались.

– То есть ты хочешь сказать…

– Другого мне в голову просто не приходит. Ничем больше не объяснить развития событий. Это безумие, но в нем есть система…

– И… подожди. Какова же, по-твоему, цель заговора? Если я правильно помню, целью любого заговора является установление мирового господства…

– Это ярлык. Правильнее было бы сказать – установление нового мирового порядка.

– А кому мешает старый?

– Старое всегда кому-то мешает…

Отец не закончил. Телефон его ожил, булькнул два раза и затих. Потом зазвонил опять, в другом тоне. Это был тот хитрый телефон, который сам же и шифровальная машинка: говоришь, а он выдает в эфир лапшу. И только по такому же, в который введен идентичный код, можно понять, что тебе сказали.

– Да… Да, хорошо. Едем. Едем, мальчики и девочки! – обернулся он к нам, заметно веселея. – Клюнуло! И еще, Паша, – в телефон: – Выясни немедленно, какая кукунек принимала в ночь на двадцать седьмое, дежурь у входа. Форма девять. Работай.

– Куда едем? – тупо спросил я.

– Просто – едем. Едем. Что-то наконец сдвинулось.

Год 1991 Игорь

17.06. 5 час. 45 мин. Москва. Финал

Я крался по лестнице, стараясь не производить никакого шума. Подошвы егерских ботинок мягкие, но сами ботинки тяжелые и имеют стальной выступающий рантик. Внизу я уже цокнул рантиком по ступеньке, и мне не хотелось бы повторить это под самой дверью. Хотя, возможно, за дверью никого и нет… Все равно – обидно было бы из-за такого пустяка, как неподнимающиеся ноги, завалить эту последнюю мою операцию. Все. Дошел. Снял шлем, прислушался. Ничего не слышно, но слух притуплен – сначала турбиной, потом танковым дизелем. Нужно несколько дней тишины, чтобы восстановить его… чтобы потом снова портить стрельбой и тому подобным.

Минута на отдых. Сосредоточься. Понадобится вся твоя реакция.

Время пошло, а в памяти, ошалевшей совершенно после снятия блоков, прокрутилась еще одна картинка из тех, которые силишься вспомнить, но не можешь. Мне восемнадцать лет, полевая школа егерей. Приехал Кренкель – недавно ушедший на пенсию министр связи и информации. Егеря, помимо всего прочего, охраняют наиболее важные объекты этого министерства. Кренкель оказался замечательным рассказчиком, официальная встреча затянулась до вечера и незаметно перешла в какой-то скаутский костер. Мне запомнилась история о том, как на станции «Северный полюс» Папанин проводил партийные собрания. Их там было четверо, и Кренкель – единственный беспартийный. И на время собрания Папанин выгонял его из палатки на мороз. Кренкель бегал вокруг станции, пытаясь согреться, и вынашивал план мести. И придумал. Папанину, как начальнику, был положен наган, и этот наган он регулярно и очень демонстративно чистил. Улучив момент, Кренкель во время одной из таких чисток подкинул к лежащим на тряпочке частям еще одну маленькую железку. Несколько часов подряд Папанин, матерясь, пытался эту железку пристроить на место… Помню, я удивился тогда. Сам бы я после двух-трех попыток избавиться от «лишней детали» просто проверил бы механизм на работоспособность. Другое дело, если бы каждый раз после сборки лишней оставалась бы другая деталь… но обязательно оставалась… а сам наган действовал бы, но по-разному: один раз, скажем, стрелял бы пулями, другой – нафталиновыми шариками, третий – начинал бы выдувать розовые пузыри. Вот тогда, пожалуй, и я бы взбесился…

И вот сейчас я позволю своему бешенству вырваться наружу…

Я поставил релихт на режим резки и раскроил дверь вдоль, от пола до притолоки.

Шаг вперед – как во сне, как в патоке, безумно медленно и плавно, плыву, отпихивая с пути половинки дверей: правым коленом и левым локтем, проплывают назад огненные линии, металл – дверь усилена стальным листом – еще не остыл, я в темной прихожей, еще толчок ногой, и я по пологой дуге, разворачиваясь ногами вперед, влетаю в гостиную и приземляюсь на ковер в классической позе для стрельбы, релихт перед собой на уровне глаз, только левая рука выброшена вперед-вверх – и замираю в этой позе… дурацкой, как сразу становится понятно… и каким-то вторым планом – неясное чувство досады или даже чего похуже, потому что слишком уж часто я в своих мечтах видел себя именно так: с оружием, готовым к стрельбе, а на мушке – тот, кто во всем виноват… слишком часто, и когда это произошло – вот сейчас, сию секунду, – я оказался не то что не готов… а как бы это сказать? В общем, выстрел был бы уже лишним. Выстрелы, кровь и трупы были уже ни к чему…

Тарантул сказал что-то, прокашлялся и повторил:

– Игорь?

Он не играл изумление. Он действительно был изумлен. Поражен до глубины души.

Если понятие «душа» хоть как-то применимо к Тарантулу.

– Оружие на пол, – сказал я. – И без штучек. Ты меня знаешь.

«Тыкать» Тарантулу мне еще не приходилось. Оказалось – не лишено приятности.

Он медленно отстегнул портупею с кобурой и бросил ее мне под ноги.

– Из кармана. Левого бокового.

Он достал маленький вальтер и точным броском положил его рядом с кобурой.