Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона

Учитывая это обстоятельство, бездоказательно звучит мнение некоторых историков, что Барклай возглавил войска, поскольку являлся военным министром. В данном случае налицо попытка модернизации прошлого по аналогии с современной должностью. В те времена министр являлся всего лишь администратором с хозяйственными и инспекторскими функциями без права отдавать приказы главнокомандующим и вмешиваться в дела полевого управления войсками. Так, например, в начале войны главнокомандующий Молдавской армией П.В. Чичагов прямо писал царю, что отказывается выполнять распоряжения из военного ведомства без подтверждения императора и просил «предупредить военного министра, чтобы он не посылал мне приказаний от своего имени, – я их не приму». Еще ранее главнокомандующий русскими войсками в войну со шведами в 1808–1809 гг. граф Ф.Ф. Буксгевден направил резкое послание тогдашнему военному министру А.А. Аракчееву, пытавшемуся вмешиваться в дела управления его армией. В нем автор доказывал незаконность «вторжений в область ведомства главнокомандующего» и блестяще «представил разницу между главнокомандующим армиею, которому государь поручает судьбу государства, и ничтожным царедворцем, хотя бы он и назывался военным министром». Позже письмо получило рукописное распространение в общественных кругах. Сам Барклай никогда не позволял себе давать приказы другим главнокомандующим и даже в разгар военных событий, «видя необходимость действовать согласованно», как он писал в письме к царю от 26 июля, «мог выразить генералу Тормасову токмо частным письмом мое желание, чтобы он поддался, насколько возможно, вперед» (338) .

В силу сложившихся обстоятельств «русская» партия приложила максимум усилий, чтобы донести свой голос до единственного человека, от которого полностью зависела ситуация в верхах – Александра I. С этой целью императору писали письма все, кто имел такое право (П.И. Багратион, А.П. Ермолов), воздействовали через отправлявшихся в Петербург генерал-адъютантов (П.В. Голенищева-Кутузова, П.А. Шувалова). Особенно настойчиво старались выражать свое негодование в переписке с видными сановниками – Аракчеевым (зная, что содержание станет известно царю) и Ростопчиным (тот мог в собственной интерпретации пересказать суть в своих письмах к монарху, но самое главное – влиять на общественное мнение Москвы). Багратион прямо писал об этом Ростопчину: «Прошу вас меня защитить перед публикой, ибо я не предатель, а служу так, как лучше не могу. Я не имел намерения вести неприятеля в столицу и даже в границы наши, но не моя вина» (339) .

«Русская» партия в целом боролась легитимными методами. Она отнюдь не скрывала своих целей, действовала под влиянием и в рамках тогдашнего негласного поворота внутриполитического курса. Можно назвать лишь одно исключение, которое могло иметь негативные последствия для сторонников Багратиона. В этот период военная оппозиция попыталась оказать прямое давление на Александра I не только с целью назначения подходящего для генералов главнокомандующего, но и удаления от дел некоторых лиц в правительственной сфере. Находившийся в Смоленске проездом в Петербург британский генерал р. Вильсон, имея в армейской среде еще с 1807 г. много друзей, увез, по его словам, «горячие мольбы всей армии открыть Императору правду». Англичанин имел с ним в столице продолжительную беседу, касавшуюся, как он выразился в своем дневнике, «деликатных предметов». Не называя конкретных фамилий генералов, Вильсон сформулировал их желание, чтобы российский самодержец лишил «доверенности ненадежных советников». Речь шла об увольнении от должности министра иностранных дел графа Н.П. Румянцева-Задунайского, ответственного в глазах общества за довоенную профранцузскую политику. Генералы опасались, что партия «мира» в Петербурге (вдовствующая императрица Мария Федоровна, Великий князь Константин, А.А. Аракчеев) пойдет на заключение мирного соглашения с Наполеоном. Об этом писал Багратион Ростопчину 14 августа: «Слух носится, что канцлера потребовали в Петербург и что думают наши как бы помириться. Чего доброго от Румянцева и Аракчеева все статься может. Боже сохрани! тогда надо всякому офицеру снять мундир». Уязвленный в самое сердце Александр I (военные пытались вмешиваться в далекую от них гражданскую сферу) все-таки не пошел на поводу у оппозиционного генералитета (его требования подозрительно совпадали с британскими интересами) и вынужден был попросить отправлявшегося в армию Вильсона донести до анонимных друзей его бескомпромиссную позицию, что ни при каких условиях «он никогда не войдет в какие-либо переговоры с Наполеоном до тех пор, пока хоть один вооруженный француз будет оставаться в русских пределах». В то же время он уполномочил английского генерала «использовать все свое влияние ради защиты императорских интересов во всех обнаруженных им случаях или замыслов нарушений оных» (340) . Заморский гость впоследствии не преминул воспользоваться заманчивым правом выступать в роли защитника интересов Российской, а по совместительству и Британской империй.

«Избрание, сверх воинских дарований»

Еще до сдачи Смоленска Петербург был вынужден решать наболевший для армий вопрос о назначении единого главнокомандующего. В конечном счете все замыкалось на государе императоре. В этот период борьба мнений в генеральской среде по поводу способа действий окончательно переросла в столкновения личностей и группировок. Собравшийся для этой цели 5 (17) августа Чрезвычайный комитет по избранию состоял из высших сановников империи, двое из которых являлись сугубо штатскими лицами, остальные четверо – не имели боевого опыта, а лишь подходили под категорию военных администраторов. Это доказывает тот факт, что один из самых важнейших вопросов предполагалось решать политическим способом. Комитет сначала заслушал полученные донесения и частные письма из армии (от императора их представил А.А. Аракчеев), а затем рассмотрел претендентов на высший пост. Из шести предложенных кандидатов на этот пост в списке (Л.Л. Беннигсен, П.И. Багратион, Д.С. Дохтуров, А.П. Тормасов, М.И. Голенищев-Кутузов, П.А. Пален) двое – Пален и Беннигсен – по этнической принадлежности считались «немцами», но это обстоятельство никого не смущало. Окончательный выбор (М.И. Кутузов) был предопределен несколькими факторами. Во-первых, учитывалось общественное настроение, во-вторых, предварительное негласное утверждение Кутузова на этот пост самим императором.

Хорошо известно, что Александр I по многим причинам не очень благосклонно относился к старому полководцу. Но не оставляет сомнения, что он не только дал согласие на это назначение, вынужденный идти на поводу у общественного мнения, выраженного дворянством (как бытует в литературе), но и заранее (с середины июля) искусно подготавливал его кандидатуру для занятия такой важной должности. Этот выбор был предопределен предшествующими шагами царя: 15 июля – рескрипт Кутузову об организации корпуса для обороны Петербурга, помимо этого: 15 и 17 июля – решения дворянских собраний об избрании Кутузова начальником Московского и Петербургского ополчений, 29 июля – указ императора о возведении его в княжеское достоинство с титулом светлости, 31 июля – рескрипт о подчинении ему всех военных сил в Петербурге, Кронштадте и в Финляндии, 2 августа – указ о его назначении членом Государственного совета. Вся эта череда назначений и почестей свидетельствует о том, что Александр I как тонкий и умный политик предвидел возможность высокого положения Кутузова в будущем, ибо другие кандидатуры на этот пост, по самым разным причинам, устраивали его еще меньше. Можно сказать, что скамейка запасных у Александра I была слишком маленькой, ее, по существу, практически не существовало.

Кутузов обладал двумя качествами, возмещающими все его недостатки: во-первых, он был русским по национальности, а во-вторых, (и это самое главное) – он являлся одним из старейших боевых генералов. В «Списке генералитету по старшинству» на 24 июня 1812 г. Кутузов значился восьмым. Но все семь старших генералов из-за преклонных лет, болезней или отсутствия боевого опыта не могли считаться его конкурентами. Укажем нумерацию старшинства остальных: А.П. Тормасов – 14, Л.Л. Беннигсен –17, П.И. Багратион – 23, М.Б. Барклай де Толли – 24, Д.С. Дохтуров – 28. Уволенный со службы П.А. Пален вовсе не числился. Не случайно комитет аргументировал в первую очередь его «избрание, сверх воинских дарований», основываясь «и на самом старшинстве» (341) . Рескрипт же о назначении Кутузова общим главнокомандующим действующих армий был подписан императором 8 августа.

О том, что этот принцип во взаимоотношениях генералов играл огромную роль, сохранилось немало свидетельств. Так, 9 августа тот же Кутузов сообщил, что генерала от инфантерии И.С. Свечина не утвердили в должности начальника Новгородского ополчения. Причина отказа оказалась прозаической, ибо прямым начальником был уже «назначен генерал младший его старшинством». Приведем другой показательный пример. После ранения П.И. Багратиона в Бородинской битве на должность главнокомандующего 2-й армии назначили Д.С. Дохтурова, но на следующий день он был заменен М.И. Милорадовичем. Вот как сам Дохтуров описывал это событие в письме к своей жене: «...во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, как он был ранен, после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича, то очень передо мною извинялся, что должен армию, как старшему, препоручить ему. Я не был сим нимало оскорблен, ибо по старшинству сие следует, между тем я командовал сею армиею во время страшного сего сражения и уверен, что дело свое сделал хорошо и заслужил уважение целой армии». «Кто не служил в армии, тот не может постигнуть, сколь прискорбно находиться в команде младшего, редкие могут сие постигнуть», – считал адъютант Кутузова А.И. Михайловский-Данилевский. А такое случалось в боевой практике 1812 г., вследствие чего происходили скандалы. Можно припомнить имевший громкий резонанс инцидент с казачьим генерал-майором И.К. Красновым, которого во время боев под Смоленском подчинили младшему в чине генерал-майору И.Г. Шевичу. Получивший от своего подчиненного рапорт, возмущенный атаман М.И. Платов сделал А.П. Ермолову запрос, составленный фактически в виде жалобы: «Обида, Господином Красновым описываемая... не только для него, но и для меня и даже всего войска, очень чувствительна... прошу Вас приказать в подобных случаях по военному списку выправляться о старшинстве Господ Генералов, во избежание обиды, от подчинения старшего младшему чувствуемой» (342) . Среди генералитета господствовал устойчивый стереотип, что старшинство в чине – выше старшинства в должности, по крайней мере, чин должен был соответствовать должности. Но на практике это не всегда выдерживалось. Например, если младший в чине генерал получал в командование корпус, а старший оставался дивизионным командиром (а такие случаи были нередкими и в 1812 г.), то это воспринималось как нарушение субординации и устоявшихся негласных норм.

Новый главнокомандующий, помимо того что он был самым старым из всех дееспособных полных генералов империи, единственный имел титул светлейшего князя. Его титулование не только отличало из всех генералов, но и усиливало старшинство. Этот фактор, а также концентрация почти неограниченной власти в одних руках внешне утихомирили генеральские страсти, хотя и не уменьшили количества недовольных. «Русская» партия не добилась поставленных целей, но у нее выбили главный козырь. Во главе армий был поставлен полководец с русской фамилией, имевший как ученик и продолжатель дела знаменитого А.В. Суворова популярность в армии, а также пользовавшийся поддержкой консервативных кругов дворянского общества. Кроме того, пропала даже видимая легитимная возможность вести какую-то борьбу. Субординация и дисциплина препятствовали этому, оставалось лишь выражать недовольство в частных разговорах.

С прибытием Кутузова к войскам кардинально изменился и расклад сил в армейских верхах. По свидетельству Ж. де Местра, новый главнокомандующий перед отъездом из Петербурга изъявлял желание определить на место начальника штаба маркиза Паулуччи, и даже договорился с ним об этом. Но в последний момент все же предпочел выполнить решение чрезвычайного комитета об употреблении Л.Л. Беннигсена («по собственному усмотрению») и отдал эту ключевую должность данному генералу, до того лишь состоявшему при Особе Его Величества без определенных обязанностей. Рескрипт о назначении Беннигсена был подписан 8 августа Александром I. Кутузов же встретил его по дороге в армию в Торжке и уговорил занять это место. Беннигсен следующим образом описал свою реакцию и возникшие сомнения: «Честолюбие и особое самолюбие, которое не может и не должно никогда покидать военного человека, внушало мне нежелание служить под начальством другого генерала после того, как я был уже главнокомандующим армиею, действовав-шею против Наполеона...» Кутузов же сослался на «желание Государя». Скорее всего, эта идея принадлежала самому императору, он особенно не жаловал обоих военачальников, не доверял каждому из них, но, учитывая их личные качества, предпочитал держать вместе для взаимоконтроля. Нахождение под одной крышей этих двух маститых генералов, претендовавших на лавры полководцев и придерживавшихся совершенно противоположных методов ведения войны, очень скоро, как показали дальнейшие события, превратили их из друзей с 40-летним стажем в непримиримых конкурентов и противников. Именно их взаимоотношения определили развертывание последующей борьбы в генеральской среде. В целом при оценке складывавшейся новой ситуации оказался прав нелюбивший и хорошо знавший в этом отношении Кутузова Багратион: «теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги» (343) .

Хотя Беннигсен и считался начальником штаба, Кутузов с самого начала попытался ограничить его влияние через своих доверенных лиц. Первоначально он использовал своего зятя – князя Н.Д. Кудашева, назначенного дежурным генералом, и своего доверенного лица полковника П.С. Кайсарова. Близость к светлейшему и влияние на него этих двух молодых полковников на первых порах вызывало явное неудовольствие со стороны генералитета. Вскоре они были заменены, на первые роли вышли П.П. Коновницын и К.Ф. Толь, действия которых оказались более профессиональными и эффективными. Они сумели за короткий срок замкнуть на себе все реальные нити управления армейской жизнью и отрезать их от Беннигсена. Появился и другой фактор – важнейшую и ключевую должность в войсках стал занимать приведший пополнение перед Бородинским сражением М. Милорадович, один из старейших полных генералов. К Кутузову он относился лояльно, хотя позволял себе критические высказывания в его адрес, но вряд ли разделял взгляды «русской» партии. К тому же у него имелся солидный груз личных претензий к Багратиону, что наглядно проявилось, когда после оставления Москвы 2-я армия поступила под его начало. Вот как вспоминал С.И. Маевский этот момент: «Милорадович встретил штаб его длинною и несвязною речью, делал колкости памяти покойного Багратиона...» Кроме того, главнокомандующий 3-й Обсервационной армии А.П. Тормасов после соединения с частями адмирала П.В. Чичагова был переведен в главную квартиру, первоначально на место Багратиона, а затем он принял командование над войсками Главной армии, исключая авангард и отдельные отряды. За короткий срок своего пребывания при Кутузове он фактически не успел себя проявить и не занимал какой-либо особой позиции в генеральских интригах (344) .

На пути к Бородину

После борьбы за Смоленск Наполеону окончательно стало ясно, что русская кампания приобретает затяжной характер. По свидетельству многих мемуаристов, Наполеон, не сумев реализовать свои планы уничтожения российских армий порознь в генеральных сражениях, вновь, как в Вильно и Витебске, стал испытывать колебания относительно целесообразности дальнейшего продвижения в глубь России и даже намеревался остановиться на занятых рубежах. Во время его встречи с плененным генералом П.А. Тучковым он не только приказал вернуть тому шпагу, но и попросил написать письмо брату (генералу Н.А. Тучкову) с предложением Александру I о мире (российский император этот и последовавшие за ним призывы оставил без ответа). Поэтому в Смоленске Наполеон, столкнувшись в очередной раз с дилеммой: остановиться или продолжить движение вперед, должен был принять решение. Большинство соратников из окружения французского императора советовали «закончить кампанию на этой стадии» (345) . Но тут же возникал вопрос – как закончить? Пока у противника оставалась боеспособная армия, военные действия будут продолжаться, царь не пойдет на подписание мира, да и политический резонанс в Европе от такого исхода дел был бы негативным. Наполеон не мог просто так остановиться, закончить кампанию и организовать оборону занятых рубежей. Наличие крупных резервов в России, по данным его разведки, уже зимой 1813 г. увеличило бы силы русских войск и поставило бы Великую армию, вынужденную оборонять значительную территорию, в тяжелое положение. Императору такая зимовка не давала больших шансов на успех. По словам К. Клаузевица, Наполеон всегда ставил «весь выигрыш на карту до тех пор, пока не будет сорван банк» (346) . Только постоянные победы могли поддерживать его престиж. Ему был крайне нужен и важен успех, поражение русской армии, выгодный мир, подписанный «на барабане». В выборе решения он проявлял известные колебания, но обстоятельства требовали продолжить преследование. Политическая необходимость закончить войну с Россией за одну кампанию, логика событий и надежда вот-вот догнать и разгромить русских заставляли его каждый раз идти вперед. И после Смоленска французский император продолжил движение уже на Москву. К этому времени, после неудач его фланговых корпусов под Клястицами и Кобрином, он вынужден был направить значительную часть сил на обеспечение своих флангов и растянутых коммуникаций и тем самым ослабить центральную группировку. Кроме того, в результате ускоренных маршей, недостатка провианта и фуража и походных лишений Великая армия уже за первые месяцы войны понесла значительные потери отставшими, заболевшими и дезертировавшими, а начавшийся массовый падеж лошадей снизил боеспособность ее кавалерии.