Все свободны!
Шрифт:
Уже дома она принялась разбирать пачку пригласительных билетов, которую захватила из редакции. Хотела набросать жесткий план жизни на ближайшие дни. Налила чай. И разглядывала приглашения. Вася надеялась, пыталась в этом скоплении всякого барахла («Какое всё говно, однако») найти что-нибудь чудесное. Столица была наполнена клубами, как клубами смрадного дыма. Все было совсем отвратительно. Буквально неделю назад ей так еще не казалось. То ли в считанные дни город поменял ориентацию, то ли у нее сместился угол зрения. Наконец ей повезло. Один из конвертов был из Пушкинского музея. Приглашали на вернисаж.
— Перезвони позже.
Этого она не ожидала — в основном потому, что только сейчас сообразила, чей номер набрала. Такая большая и широкая ее жизнь вдруг вошла в какой-то жестко очерченный круг.
Перезванивать по тому номеру она не стала, зато названивала и названивала всей округе в надежде разведать еще хоть что-нибудь стоящее. Кое-что вырисовывалось. И делалось это только потому, что очень хотелось Васе той поездки.
Скворцовский номер высветился в ее мобильнике уже пару раз. Вася не откликалась.
— Фигушки. Нет меня. Занята, — тихо самоедничала.
Упившись собственным самолюбием, она все-таки перенабрала Скворцова.
— Извини, не мог говорить — люди сидели на голове. А ты что шифруешься? — весело наехал Юрий Николаевич.
— Да я тут по редакции носилась, а телефон в комнате оставила. Вот сейчас пришла и вижу — действительно звонил.
— Да ладно врать. Тебя в редакции давным-давно нет. Дома сидишь, бумажки перебираешь.
— Ты что, установил подзорную трубу в доме напротив? — И Вася действительно подошла к окну и выглянула из-за занавески.
— Мои дела.
— Что тогда на домашний не позвонил?
— Не хотел ставить в неловкое положение, — он явно издевался. — Чего хотела?
— Ловкого положения, наконец. А для этого приглашаю тебя на вернисаж в Пушкинский. Там под праздники случаются славные приемчики. Картинки хорошие покажут, и публика без обносков. Пойдем?
— А я в каком качестве?
— Ну как же? Моего финансового советника. Хочу составить приличную коллекцию. А вы, Юрий Николаевич, будете корректировать вложения.
— Согласен.
— За репутацию не волнуетесь?
— Она у меня безупречна.
…Пушкинский собирал эстетов. Считалось грамотным встретиться в этих святых стенах под Новый год и попрощаться со старым. Банкет всегда накрывался в Греческом зале, так называли завсегдатаи между собой Итальянский дворик. Там стоял Давид, слывший в народе Аполлоном. Пошел этот анекдот после того, как лет сколько-то назад в этом зале впервые накрыли столы. Тогда дружно вспомнили Аркадия Райкина — про того самого Аполлона и Греческий зал. Так старые образы и приросли по-новому. Все быстро привыкли. Но правда было забавно барражировать мимо холеной публики и старинных статуй с водкой и селедкой.
Вася сразу же встретила своих приятелей с телевидения, веселых и юморных ребят — корреспондента Мишу и оператора Костю, с которыми она часто путешествовала по фестивалям. С ними у Васи была своя отдельная жизнь. Ребята, как всегда, обшучивали высокие слова директора об открытии новой экспозиции и впечатлениях, которые ожидают всех гостей. И когда радушный хозяин торжественно пригласил всех в
залы за новыми открытиями, опасливо скосившись на Скворцова, шепотом — для Васи — откомментировали:— А тем, кто желает этих открытий незамедлительно, надо сразу спуститься вниз по лестнице и повернуть налево. — И сами, руководствуясь своими же указаниями, быстро покатились в Греческий зал к Аполлону, по пути поцеловав ее в обе щеки, а Вася махнула им вслед рукой — позже догоню.
— Хорошие мальчики, — заметил Скворцов.
— Ты еще не понимаешь до какой степени. Все впереди. — Вася знала, о чем говорила.
Выставка была действительно прелестной. Они прошлись по залам.
— Ты заметил, что художники, взрослея, видят ярче. Смотри, краски другие и движения шире, свободней. — Вася тыкала пальцем в картинки, сравнивая творческие периоды именитых авторов.
— Да, с возрастом обостряется зрение. Представляешь, в какой красоте мы увидим друг друга в старости?
Тем временем почитатели прекрасного, наполнившись художественными впечатлениями, постепенно сливались к банкету — вниз по лестнице и налево, наполняться напитками. В гостевой толпе не только Вася, но даже Скворцов встретил знакомых.
— Семен Семеныч…
— Юрий Николаевич, не замечал раньше, что вы поклоняетесь искусству. Очень приятно, — Семен Семенович поцеловал Васе руку мокрыми губами, — видеть рядом с вами советника, как это, по средствам… э-э-э… информации. Куда это вы пропали тогда из Кремля? Мы вас искали. Да-да.
Вася вдруг поняла, что прошло-то с того момента недели две — не больше.
— Мы срочно отъехали по делам.
— Представляю себе каким, — зажевал Семен Семенович. Его щеки лоснились.
— Вот именно. — Скворцов не реагировал на его вычурную едкость.
— Так какими судьбами здесь, Юрий Николаевич?
— А я теперь Василисе Васильевне даю экономические советы — по художествам, так сказать, — шел ва-банк Скворцов.
— Угу-угу. И платите, уверен, исправно.
Васе захотелось дать ему в морду. Но ее кавалер никак не реагировал, наоборот, улыбаясь, взял под руку Семена Семеновича и двинул его в сторону.
— Васечка, — у Семена Семеновича вскинулись брови. — Васечка, — настойчиво подчеркнул Юрий Николаевич. — Мы оставим тебя ненадолго. Ты же не будешь скучать? Я вижу здесь твоих друзей. — Он кивнул в сторону, и Вася заметила нарисовавшегося Сухова.
— Нет-нет, — подыграла Вася, нюхом почувствовав, что дела серьезные, иначе бы он так не подставлялся. — Виктор Викторович, — заулыбалась она Сухову.
— Привет, дорогая. — Быть у Сухова «дорогой» было делом приятным. Они расцеловались.
— Классная выставка, правда? По-моему, событие на фоне общего развала. Кстати, отличная новость. К концу зимы может организоваться поездка на Чатку. Мы приглашены.
— Скворцовым? А что, они-таки сговорились с Масиком? Я рад. — Чокнулись. — Но вижу, есть еще одна — главная — новость.
Вася с интересом глянула на него.
— Смотрю, вы со Скворцовым склеились посерьезке. — Тонкий человек все-таки Сухов.
— Вы тоже по радио слышали?
— Почему по радио?
— Да мы с ним из Кремля с президентского приема в эфир выходили. Теперь все пристают с глупостями.