Все свободны!

— Ты не так гавариш. Сразу бы так и сказал — эта я. Захадытэ, дэвочки, захадытэ.

Девочки зашли. В подвальном полумраке они увидели поднявшегося им навстречу человека, тоже вида околокавказского. В центре комнатки стояли деревянные ящики, аккуратно застеленные газетой. Такой импровизированный кавказский стол. На нем в тарелочках порублены красивые овощи, сыр, прикрытый разноцветной зеленью, и еще какая-то ерунда, трудно было разобрать, что именно. Но, в общем-то, культурно.

Колька не терял праздничного настроя.

— Прошу любить и жаловать — это лучшие перья и голоса России, а также мои подружки Ольга и Василиса. А это мои товарищи — тире Коллеги из Грузии Рамаз и Сергей. Очень приятно. Сначала служили в театре в Тбилиси, а теперь временно работают здесь, охраняют товары народного потребления, а именно винные изделия.

— Мама моя родная! — с ужасом выдохнули девочки пары уже выпитого.

— Девочки, нам сегодня невероятно везет. Одних друзей проводили, — весело продолжал Дед Мороз, выставив уже ополовиненную ими бутылку коньяка, — других встретили.

— Дамы, какое будэм пыт выно? — подхватили его инициативу товарищи и бывшие коллеги.

— Уже все равно — чтобы отполировать все выпитое и сразу умереть… отполированными до полной красоты. — Вася заметила, что с трудом выговорила фразу.

— Харашо шутыш. Гастей прынымат надо. Выпьим — за лубов.

Серега с Рамазом оказались ребятами добродушными и веселыми, как все кавказские люди, доброго происхождения. Ольга с Васей расспрашивали про Тбилиси, в котором бывали еще в начале студенческой жизни, то есть сто лет назад. Правда ли, что нищета и разруха. Восстановили ли проспект Руставели после войны и пожара. По-прежнему ли стоят уличные кафе по-над Курой, льют ли вино в погребках из бочек и хорошо ли оно так, как было до войны. И возят ли, как раньше, жертвенных барашков в Мцхету. Интересно, что рассказывал про все это больше Виноградов, который в Тбилиси часто мотался. Оказалось, что ребята и сами не были там давненько и даже получали передачки с родины из Колиных надежных рук. Поэтому они больше вспоминали благословенные древние времена, чем рассказывали о новых. О том, как они тоже на стипендию еще ездили в советскую столицу кутить, удивляя русских девушек щедростью и размахом. А с грузинами здесь всегда случались истории, которых навспоминали…

— Серега, а помнишь, вы с братом рассказывали, как он приезжал в наш университет защищаться? Девчонки, обхохотаться история, — провоцировал Виноградов.

— Да. Грузины же все джигиты и князья. Вы же знаете. — Серега говорил по-русски значительно лучше Рамаза, поэтому его истории были более понятны. — И принято у нас, грузин, было здесь бывать и звания получать. Если уж до званий доходило. И вот приехали мы с братом на его предзащиту. Он звонит одному старичку-академику, с которым договорились, что он напишет отзыв, что ли, не помню. Ну звонит он, а нищета у вас тогда была страшная. Ой, девчонки, вы в те годы еще и не родились, наверное. У нас вся семья скинулась, как обычно. Как же — дети в столицу едут. Так что кое-какие денежки были — на то да сё. Звонит, короче, брат старичку этому. Договаривается и мягко так намекает: «Может, вам привезти чего, Иван Иваныч?» Иван Иваныч дураком не был и говорит: «Привези, Ладо, дорогой, если тебе не сложно, перловки». Мы не сильно удивились. У вас тут почти голод был. «Сколько, — брат говорит, — Иван Иваныч, вам перловки привезти надо? Кило или два?» Иван Иваныч помялся, но отвечает: «А побольше можно? Если есть такая возможность, конечно?» Культурный старичок. У какого ж грузина нет возможности? Перловки-то академику достать, чтоб он отзыв правильный написал. «Ну что, десять — пятнадцать кило, что ли?» Дедушка опять мнется. Короче, дошли до двух мешков. Но чё-то не понимали. Два мешка — объестся старичок, заворот кишок получит, даже если его старушка ему помогать будет и в три горла кушать. Короче. Перерыли всю столицу, достали два мешка перловки этой. Загрузили в такси. Едем. Уже город закончился, пригороды какие-то пошли. Жил он у черта на рогах. Добрались. Еле нашли. Затаскиваем эти мешки на какой-то там этаж, на последний. Чуть не надорвались, честно. Открывает нам старичок, и старушка рядом, правда. Он хлопает в ладоши, нас с мешочками увидав, и кричит: «Маша! Маша! Мальчики перловку привезли. Два мешка, как обещали. Ставь лестницу скорее. Я прямо сейчас на крышу полезу!» «Зачем, — спрашиваем, — Иван Иваныч, вам на крышу? Может, мы залезем? Все-таки помоложе. Если что по хозяйству помочь надо». «Никогда! — говорит. — На своей крыше своих голубей перловкой я всегда сам кормлю из своих рук». Вот так вот, поняли?

— Ну, хватэт балтат. Дэвочки, может кофэ?

Рамаз во время всего этого жизнеутверждающего рассказа крутил ручку старинной кофемолки. Только у некоторых эстетов осталась привычка к такому рукоделию. И всегда эту симпатию имели люди восточные. Наверное, и по сей День на их кухнях и во двориках разносится кофейный аромат, который сейчас сгустился в этой маленькой каморке. Рамаз поднялся с ящика, зажег в углу плитку и поставил на нее древнюю турку. И вскоре из чашечек поднимался кофейный пар.

— Дэвочки, вам кофэ с пах-пахом ылы бэз пах-паха? — улыбаясь в усы, поинтересовался Рамаз.

Девочки переглянулись.

— А как это? С пах-пахом? — на минуту сосредоточилась Ольга.

— Давайте с пах-пахом. Интересно же, — встряла Вася.

— Харашо.

Рамаз поставил чашки перед дамами. Поклонился, скрестив руки на груди. И потом, подпрыгнув, два раза хлопнул в ладоши.

— Пах-пах! — завершил он обряд.

Все помирали со смеху, хотя пьяным, конечно, только палец покажи.

— А што эта вы, дэвочки, нэ пиётэ выно нычэво? А? — заметил он.

И все покатилось по новой.

Потом туманно вспоминалось, как выбирались из подвала, по скользкой горке карабкаясь вверх. На углу играл какой-то музыкант — все это тоже помнили. Помнили и то, как отнимали у Виноградова трубу, на которой тот, выхватив ее у музыканта, пытался сыграть марш. Словом, опять все оказались у Васи. Тут благоразумие все-таки взяло верх, и решено было выпить очередной кофе — для очередной бодрости. Все остальное у них уже было. Неожиданно Николай схватил карты, давным-давно забытые Васей на холодильнике, и, как фокусник, вполне профессионально стал перекидывать колоду из руки в руку.

— Что, сыграем? — Никто ему не ответил. — Я вам сейчас погадаю, хотите? — И ответа ждать уже не стал. — Сразу всем нам вместе, чтоб коротенько, не затягивая. Я отлично гадаю, кстати. В Грузии научился.

— Какие таланты в тебе еще таятся, Виноградов?

— А вот карты говорят, что вы многое про меня еще узнаете, про эти самые таланты. Странно — мы с вами будем жить счастливо и… очень долго. И совсем близко… жить будем… — Он сам удивленно смотрел на картинки и явно втягивался в их движение. Заметно было также, что он потрясен увиденным, и поэтому как-то начал зажевывать свой рассказ. — А пока мы живем отдельно… ну так, не совсем вместе… в разных концах города. Вот Ольга живет, например, сразу с двумя мужиками. Оба ничего, но один не совсем твое будущее, а с другим тебе можно (даже нужно) поработать. Причем она живет с ними периодически в одной квартире. А Васька тусуется с мужиком, который, правда не в одной квартире, живет с двумя тетками, то есть еще с одной, кроме нее. А мужик этот, Васька, очень богатый и перспективный для тебя, если, конечно, ты будешь вести себя грамотно. Хороший, в общем, мужик, но тя-я-яже-е-елый. Очень тяжелый. Но не только для тебя. Для всех вокруг — на работе и дома, так сказать. Это тоже успокаивает. — Он смеялся, но как-то натужно, неуверенно и даже истерично и, Вася заметила, быстро отложил в сторону ту часть карт, в которой увидел какую-то еще именно их будущую жизнь, упомянутую только вскользь. — В общем, очень все запутано, но интересные вы, девчонки. — Он наконец скомкал и лихо засунул карты себе в карман. — Простите, девчонки, имен-фамилий ихних не скажу. Да вы и сами знаете, по лицам вижу. Ну что, правда?

— Похоже на то, — протянули Ольга с Васей.

— Вот-вот. Я и говорю — мы с картами никогда не врем.

Вася вдруг увидела, что Виноградов был бледен, абсолютно трезв и потрясен.

— Давайте выпьем. — Отказываться уже не было никакого смысла. Только и надеялись все, что это будет уж точно последняя рюмка. — Итак, на посошок, за встречу. Так просто не встречаются, вы это и сами знаете, не бывает так просто. И я это знал, и карты вот то же говорят. — Он похлопал себя по карману и не поднял глаза. Затем быстро чокнулся, мгновенно выпил, так же, с закрытыми глазами. — Спасибо, что не брали интервью. Но если что — обращайтесь. По старой дружбе все отдам. Карты так говорят. И в театр, кстати, ко мне приходите, скоро премьера. Жду всех, жду с нетерпением, — тараторил он. — Все, пошел домой, даже, можно сказать, побежал. Просыпаться в собственной кроватке все-таки приятнее, вот что я вам скажу. Особенно когда находишься в раскладном состоянии, в котором мы дружно окажемся утречком, то есть совсем скоро. — Виноградов уже стоял одетый и открывал дверь. — Все поняли, девчонки? Не подкачайте. Целую, Васечка, целую, Ольга. Ну все, пока. Побежал. А то на такси опоздаю.

— Слава богу, уехал домой, а то непонятно, что со всем этим было делать. Слушай, а что он имел в виду про нашу близкую жизнь, как ты думаешь? — спросила Вася.

— Я не думаю, я знаю, что тяжелая у нас с тобой работа, — ответила Ольга, падая в кровать.

Звонил будильник, и абсолютно непонятно, для кого он, собственно, это делал. В доме у Васи живых просто не было. Наконец сама она с трудом отлепила голову от подушки, тыркнула в кнопку светильника, и оказалось, что часовая стрелка показывает семь — утра или вечера? За окном было темно. Вася давно пользовалась мобильником для побудки и уже позабыла, как заводить обычный будильник. Вроде она и не ставила его накануне. И почему, собственно, такое странное время? Цепляясь в темноте коридора за стены, она прибрела в кухню, выпила воды из-под крана и увидела, нагнувшись над раковиной, что под эмалированным чайником, что стоял на плите, светился огонек. Сам же чайник безнадежно поскрипывал. Воды в чайнике, как понятно, давно не было. Она заглянула под чайник — действительно, пламя яростно выбивалось из конфорки. Галлюцинаций не было. Еще постояла, также нагнувшись над плитой и покачиваясь, в задумчивости. Не было сил даже выругаться. Наконец Вася чайник выключила. Вернулась в комнату, также припадая к стенам — качало. И тихо прилегла. «Спасибо большое!» — подумала она куда-то наверх. Судя по самочувствию, было все-таки утро.

К полудню развиднелось. Ольга с Васей пили чай, и Вася даже не стала рассказывать подруге об утреннем приключении с чайником. Та убила бы на месте. Хотя так и осталось загадкой, кто поставил не только чайник (это еще хоть можно предположить — по пьянке кто-то), но и будильник, звонок которого таким чудесным образом помог избежать неприятностей. Сгоревшая посудина уже валялась в мусорном ведре, но тяжелая Ольга даже не стала интересоваться, почему кипяток в чайные чашки Вася наливает половником из кастрюльки, которая так и норовила выскочить из непослушных Васиных ручек.