Всё так (сборник)

В Варшаве звезда университета Аризоны, на этот раз «фул профессор», Мардж Рэй, говорила только вступительное слово. На ее голове почти не было волос, ее чрезмерная женственность стала атлетичной, выхолощенной, а мягкая пустая грудь налилась силиконом.

– Ты умный, – сказала Мардж, выслушав доклад Костика. – Ничего, что нет тенденции. Мы уже анализировали это. Надо просто прочитать… Наши схемы будут модными еще долго…

– Я помню, – сказал Костик. – Два десятилетия, не меньше.

– Только два? – обиделась Мардж.

Конечно, они уже говорили о другом. Но Костику стало жалко тех, кто вымарывал свою жизнь, чтобы не умереть, не умереть хотя бы в детях, но в большом итоге всего лишь уложиться в давно придуманную американскую схему.

– Тебя проводить? – спросил Костик. Они снова жили в разных концах города. Жаркого, шелестящего, гонорового, пыльного и звенящего трамваями.

– Не меня, – сказала Мардж. – Позвольте представить вас друг другу: это Константин из России, это Андреа Кристи, председатель программы научного обмена южных университетов США.

Верхом на облаке в сторону Вислы проплыл ухмыляющийся Алик. Он показывал Костику то большой, то средний палец.

– Ты охренела? – спросил Костик по-русски.

– Что? Я не понимаю, – улыбнулась Мардж и, размахивая руками, стала собирать всех для общей фотографии.

У Андреа Кристи были зеленые глаза и темная, почти черная кожа. Длинный ровный нос завершался наспех слепленными ноздрями-пельменями. Ее губы постоянно пробовали улыбку. Но каждая следующая была все меньше и печальнее, чем предыдущая.

– Я после катастрофы, – сказала Андреа. – Я плохо чувствую свое лицо. Мне надо привыкнуть…

Костик молчал. Искал глазами Мардж. Находил. Она целовалась, обнималась, шепталась, смеялась. Она растворялась. Исчезала. И появлялась снова. Сухая, поджарая, чужая Мардж Рэй. Женщина с очень короткой стрижкой. Женщина, не похожая ни на кого.

– Я не хочу, – сказал Костик.

– И я! – обрадовалась Андреа. – Но Мардж расстроится. Она считает, что мне нужно снова обрести уверенность в себе. Но мы можем ей сказать, что все было…

Внутри у Андреа было много титана. В лице, в правом бедре. Но из бедра вспомогательный стержень можно вынуть. Заживление идет хорошо. А в лице, вместо части скулы и лобной кости, он останется навсегда. И шрамы тоже, хотя операции были изумительно искусными, с учетом косметического эффекта. Никаких рубцов… Нет. Просто тонкие нити, разделявшие тело зонами полного бесчувствия… Катастрофа Андреа была очень счастливой: муж, сын, свекровь – ни царапины. Психологически им, невредимым, было очень сложно. Страдания Андреа мучили их: у мужа развилась бессонница, у сына – депрессия, свекровь держалась из последних сил. И их хватило, чтобы развод с Андреа прошел тихо, мирно и комфортно.

– Ты дура? – удивился Костик.

– Ты дура… – почти без акцента повторила за ним Андреа. И улыбка ее уютно, по-хозяйски расположилась на титановых пластинах. Получилось красиво.

Костик взял Андреа за руку. И не отпускал уже до самого утра.

Контурные карты. Подробные контурные карты Африки. Учитель географии. Аномальные зоны. Границы с колючей проволокой разорванных нервных окончаний. Металлические тюрьмы для прикосновений. Пот выступал в Конго, в Эфиопии и Сомали, оставляя сухими, мертвыми Чад, Нигер, Мали… В Алжире, Ливии и Египте были боль, голод и песок. А в Южно-Африканской Республике шли дожди, и мощный циклон относил их в пустыни Намибии, Ботсвану и Зимбабве. Дожди были горячими, они проливались из темного неба, которого Костик раньше никогда не видел.

На рассвете Костик вышел из комнаты Андреа. Мардж сидела на диване в холле отеля. Дремала. Но не спала, чутко реагируя на всех выходящих из лифта людей. Костик улыбнулся и кивнул ей как доброй старой тетушке. Мардж вскочила, догнала, схватила за руку и начала красиво ругаться, выдыхая, а не выкрикивая в лицо Костику мягкие и сладкие звуки.

– Жаль, что мир захватили не индусы, а англосаксы, – сказал Костик, поцеловал Мардж в щеку и, выдернув руку из ее ладоней, прошептал, что стрижка ей очень идет. И еще Костик сказал: – Пусть в следующий раз это будет белая женщина.

– Ты расист?! – Мардж отпрянула. Закаменела.

И Костик ушел. И целый день и целую ночь гулял по Варшаве, «на Старувце». И назло Мардж фотографировал негров. Всех, что попадались ему на пути. И назло сам себе курил привезенную «Приму», сплевывая табак под стены собора Святого Яна.

Бабке из Варшавы Костик привез колбасу, консервированный печеночный паштет и печенье в огромной красивой коробке. Печенье оказалось невкусным.

И об этом думалось все время. О печенье, а не о Мардж и Андреа.

* * *

Чтобы не ходить в армию, Костик пошел в аспирантуру. Люули сказала:

– Жаль, что не девушка.

– Почему? – удивился Костик.

– Была бы надежда, что принесешь в подоле.

Костик пожал плечами.

Мир, который принял Костика, был устроен нелепо. Никак не устроен. Кандидатские экзамены, работа в архивах, замученный язвой научный руководитель – профессор Попов, пыльные аудитории, сбор денег на поездку в Питер в библиотеку.

Равнение на копейку.

Здесь, в институте, который расправил плечи и вдруг стал университетом, никто не собирался делать открытий и никто не собирался за это платить. Маленькая стипендия шелестела на счетах открывающихся банков и попадала в руки такой невинной и беспомощной, что отношения с ней казались Костику педофилическими.

Бабка говорила: «На хлеб хватает, и ладно…» Но было ясно, что она ждет от Костика чего-то мужского, связанного с большим делом, хорошим ружьем и, может быть, даже танком. Вокруг стреляли. В их маленьком городке меньше, чем в областном центре. Разбойники оказывались всегда своими. Ограбленные – тоже своими. И это было Костику особенно странно. Он думал о том, что смог бы взять чужое. Чужое незнакомое, а не чужое, вытиравшее сопли в том же саду, учившее буквы в школе через дорогу. Чужое, мать которого давала тебе хлеба в долг.

«Не связывайся», – просила Люули, но глаз ее нехорошо горел, и едва теплая кровь мудрых финнов неожиданно закипала красными пятнами на ее щеках. «Не буду», – пожимал плечами Костик. Но связался. Один раз. Его одноклассники, беззлобные шалопаи, обложили данью палатку. Не туристическую. Торговую палатку, что выросла чудовищным кабачком на грядке у городского исполкома. В палатке работала Оля. В ночь через две. В очередь со своей мамой.

Олю обещали изнасиловать, маму – только убить. Но Оля почему-то ходила на работу чаще… Плакала, но ходила. И это тоже казалось Костику странным.