Все уезжают

Сегодня у мамы день рождения. Завтра начинается весна, и она хочет устроить праздник по случаю весеннего равноденствия. Говорит, что рано утром звонил и поздравлял ее Фаусто. Отец ничего не ответил по поводу разрешения. Мы не знаем, то ли нам все же ехать в Гавану, то ли оставаться здесь.

Леандро расписывает стену на Прадо. Ему заплатят чуть ли не триста песо. А вот мою маму заставили вернуться на радио, потому что другой работы для нее нет. Вот такие дела.

К маме приходил тот самый мужчина, и я все слышала. Расспрашивал ее про Леандро, про Фаусто и сказал, что она может вернуться на радиостанцию, только не надо осложнять себе жизнь.

Мама осталась недовольна. Ничего себе подарочек на день рождения. Теперь она наверняка отменит праздник по случаю весны.

Понедельник, 24 марта 1980 года

Мы снова работаем на радиостанции «Город у моря».

Школа находится рядом, на углу. Меня снова перевели к Дании, в «Рафаэля Эспиносу». Я встаю посреди класса, спрашиваю: «Что будете пить: чай или кофе?», и записываю сверстников, которые хотят чаи, и учителем, которые хотят кофе. Потом иду на радиостанцию и приношу оттуда в бумажных стаканчиках то, что меня просили. Просто на уроках очень скучно.

Во второй половине дня, начиная с пяти, я участвую в маминой программе, которая называется «Детский патруль». Мы с Данией выступаем как дикторы — читаем написанные мамой сценарии, рассказываем о формальном образовании, о неопознанных летающих объектах, о любимом мамином герое Масео [14] . Включаем музыку Марии Элены Уолш [15] и песни для детей. Мне очень нравится работать в прямом эфире, правда, я все время ошибаюсь, но мама говорит, что это придает программе живость.

14

Антонио Масео (1845–1896) — один из руководителей борьбы кубинского народа за независимость от испанского господства.

15

Мария Элена Уолш (1930–2011) — аргентинская исполнительница, поэтесса и писательница, известная своими песнями и книгами для детей.

Уже давно не получаем известий от Фаусто… Не говоря уже об отце.

Вторник, 1 апреля 1980 года

Радиостанцию прикрыли, и теперь в эфир пускают только музыку. Что-то неподобающее написали на задней стене здания.

Мама возмущена тем, что меня заставили на отдельном листе написать пару фраз, — наверняка для того, чтобы проверить мой почерк. Да будь я взрослой, мне бы и тогда не пришли в голову подобные вещи.

Вот что мне продиктовали:

В вышине мерцают звезды. Внизу царит тишина, и команданте Фидель уверенно шагает по горам Сьерра-Маэстры.

Если они думают, что это написала я, то очень ошибаются — мне хватает и моего Дневника. Между прочим, Данию не вызывали, а меня вызвали.

И кто же заставил меня писать под диктовку? Да все тот же старый знакомый, который то и дело приходит к нам в дом, чтобы мучить маму.

А мама уже попросила выдать ей справку о состоянии здоровья. С радио опять неудача. Леандро нашел себе работу в Гаване. Жить в провинции ему стало невмоготу. Он будет художником по костюмам в каком-то фильме, который начинают снимать. Я видела его эскизы — очень красивые. Мне нравится смотреть, как он рисует на прозрачной бумаге. Мы с мамой остаемся одни.

Вот и еще один уезжает.

Среда, 2 апреля 1980 года

К нам приезжал отец. По крайней мере «объявился», как сказала мама.

Он сказал, что если даст мне разрешение на выезд, его исключат из партии, а он по моей милости у них и так на плохом счету. В общем, оправдался перед нами и уехал.

Не понимаю, зачем ему эта партия.

Мама, как дурочка, угостила его кофе. Я бы ему и стакана воды не подала. Когда он начал со мной разговаривать, я сделала строгое лицо и почти на него не глядела. Он спросил, как я учусь, и я ответила, что все в порядке.

Мама сказала, чтобы он уезжал, и он уехал. Когда внизу за ним хлопнула дверь, я подумала, что больше никогда его не увижу.

Мама очень расстроилась. Она позвонила Леандро, который уже находился в Гаване, и сказала, что теперь уже никогда не увидит Фаусто. Если у меня не будет разрешения, она не сможет уехать.

Теперь, по крайней мере, надо перебраться в Гавану. Леандро нам поможет.

Суббота, 19 апреля 1980 года

Пишу в грузовике, перевозящем наши вещи. Мы с мамой едем впереди. Она считает, что весь этот хлам можно было бы оставить в Сьенфуэгосе, однако мы все везем с собой. В ногах у нее стоит китайская ваза, которую отец забыл на чердаке. Должно быть, бабушкина — в их семье только у нее водились деньги.

Я никогда не была в Гаване и сгораю от любопытства.

Нам придется начинать с самого низа. Мы поменялись в старый многоквартирный дом; мама говорит, что там страшная грязь и нужно долго убираться, — вот что меня ожидает. Впрочем, Леандро уже там. Наверняка он уже все привел в порядок, ведь он один всегда успевает сделать больше, чем мы с мамой вдвоем.

Что за школа меня ожидает? Надоедает все время быть новенькой.

В Гаване царит что-то невообразимое. Проходит демонстрация в связи с событиями у посольства Перу, и проехать куда бы то ни было невозможно. Мы со своей мебелью застряли у Центрального парка, и шофер не знает, что делать.

Мама говорит, что какие-то люди проникли в это посольство, чтобы потом выехать без разрешения с Кубы.

— И много их?

— Порядочно, дочка, — сказала она.

Понедельник, 28 апреля 1980 года

Вот уже неделю хожу в новую школу. Она находится за гостиницей «Абана либре» в Ведадо.

Школа очень светлая и пахнет пирожными, которые пекут в гостинице, а еще мочой, потому что здесь, как и в Сьенфуэгосе, никогда не моют туалеты.

Учителя хорошие, среди них много мужчин. В Сьенфуэгосе учителей-мужчин почти не было. На досках все хорошо видно — они новые. Мне выдали целую кипу тетрадей, так что хватит еще на три таких Дневника. Школа расположена всего в четырех кварталах от дома, и теперь я хожу в школу и из школы одна.

Не знаю, как быть: мама запретила мне бывать на «акциях негодования» против тех, кто собирается уехать из страны. Я наблюдаю за происходящим, когда хожу по Ведадо, и вижу, как люди швыряют яйца, помидоры и камни в дома тех, кто уезжает. Одна девочка из нашей школы по имени Ясанам называет их «те-кто-пусть-убирается». Иногда их даже волокут куда-то по асфальту. При мысли, что среди них может оказаться мой знакомый, мне становится страшно. Эти люди попадают в такое же положение, что и я, когда жила с отцом: со всех сторон сыплются удары, и тебе не дают уехать туда, куда ты хочешь.

Главное, мама не понимает, что в школе никто не спрашивает, пойдешь ты или нет. Тебя просто сажают в автобус и отвозят на одну из подобных акций, достаточно, надо сказать, многочисленных, потому что город очень большой и уезжает отсюда гораздо больше народу, чем из других мест. Когда я это ей объясняю, она пускается в долгие рассуждения и не хочет меня слушать. Говорит, что это бесчеловечные методы и нарушение прав человека. И если завтра я не сумею сбежать с этой акции, ей будет очень плохо.