Все в его поцелуе

И переживает как раз сейчас.

Гиацинте очень хотелось думать о себе, как о женщине, которая может с апломбом поцеловаться, а потом весь вечер вести себя так, будто ничего не произошло. А еще ей хотелось думать, что, когда наступит время отнестись к джентльмену с заслуженным презрением, она останется хладнокровной, ее глаза будут похожи на холодные осколки льда и ей удастся вообще его не замечать. Она проделывала все это в своем воображении. Однако реальность не была столь прекрасной. Потому что, когда Гарет назвал ее по имени и захотел поцеловать еще раз, она ничего другого не могла придумать, как бежать.

Кроме того, дело вовсе не в поцелуе. Поцелуй ее не особенно взволновал. Хотя, надо признать, он был довольно приятным. А если честно – запоздалым.

В том мире, в том обществе, в котором она жила, она должна была бы гордиться своей нетронутостью, тем, что ее ни разу никто не поцеловал. Даже намек на неприличность был достаточен для того, чтобы загубить репутацию девушки.

Но когда тебе уже двадцать два и это твой четвертый сезон в свете, начинаешь чувствовать себя отвергнутой из-за того, что никто до сих пор не попытался тебя поцеловать.

Ей не нужно было никаких страстей, но никто даже не наклонился к ней, не бросил призывного взгляда на ее губы. Так было до вчерашнего вечера. До того, как появился Гарет Сент-Клер.

Боже мой, она до сих пор не понимает, как все произошло! Она спросила его, как он себя чувствует – он выглядел странно, у него наверняка была ссора с отцом, – и вдруг... он посмотрел на нее так пристально, что она задрожала.

Гиацинта никак не могла отделаться от чувства, что на самом деле он не собирался ее целовать, что любая женщина, оказавшаяся случайно в этом коридоре, могла бы сойти для этой цели. Особенно после того, как он, смеясь, заявил, что ей надо подучиться.

Гарет не хотел ее оскорбить, в этом Гиацинта была уверена, и все же его слова ее задели.

– А теперь вы поцелуйте меня, – сказала она себе вслух, подражая интонации его голоса.

Она плюхнулась на подушки. Она же поцеловала его. Господи, что же говорить о такой, как она, если мужчина даже не может определить, поцеловала она его или нет?

Даже если у нее это не так хорошо получилось – хотя Гиацинта не была готова в этом признаться, – это ведь должно произойти естественно. Что он, черт возьми, от нее ждал? Что она будет размахивать языком, как мечом? Она положила ему руки на плечи. Она не пыталась вырваться из его объятий. Что еще она должна была сделать, чтобы показать, что она наслаждается?

Все это казалось ей не совсем честной загадкой. Мужчины хотели, чтобы их женщины были чисты и нетронуты, а потом издеваются над тем, что им не хватает опыта.

Гиацинта сжала губы, испугавшись, что вот-вот расплачется.

Все дело в том, что она считала, что ее первый поцелуй будет волшебным. И она думала, что джентльмен после поцелуя, если и не будет сражен, то по крайней мере доволен ею. Но Гарет Сент-Клер был, как всегда, насмешлив, и Гиацинта сердилась, что позволила ему почувствовать себя уязвленной.

– Это всего лишь поцелуй, – прошептала она. – Всего лишь ничего не значащий поцелуй. – Но сколько бы она ни уверяла себя в обратном, это был больше чем поцелуй. Гораздо, гораздо больше. Во всяком случае, для нее. Она закрыла глаза. Боже милостивый! Она тут лежит и все думает, и думает, и думает, а он скорее всего спит, как младенец. Он поцеловал...

Она не стала размышлять о том, скольких женщин он в своей жизни поцеловал, но их наверняка было достаточно, чтобы на их фоне она показалась ему самой неопытной в Лондоне.

Как ей теперь смотреть ему в глаза? Не может же она избегать его, ведь она переводит дневник его бабушки.

Меньше всего ей хотелось, чтобы Гарет заметил, как он ее расстроил. В жизни женщины существовало много вещей, более важных, чем гордость, но Гиацинта понимала, что, пока достоинство все еще ценится, у нее есть право выбора.

А пока...

Она взяла дневник Изабеллы: она не работала целый день! Она прочла всего двадцать две страницы, а их по крайней мере сто.

Книжка лежала у нее на коленях. Вообще-то она могла бы отдать ее обратно. На самом деле она должна отослать ее. После того как он вел себя прошлым вечером, пусть помучается и поищет другого переводчика.

Но дневник ей нравился. В жизни молодых, получивших хорошее воспитание девушек происходит не так уж много событий. Откровенно говоря, будет приятно рассказывать, что она сумела перевести с итальянского целую книжку.

Гиацинта раскрыла дневник на закладке. Изабелла приехала в Англию как раз в разгар сезона, и, проведя неделю в деревне, муж потащил ее в Лондон, где уже ждали – хотя она плохо говорила по-английски, – что она примет участие в светской жизни общества, как ей и полагалось по статусу.

В довершение всего мать лорда Сент-Клера жила в Клер-Холле и была недовольна тем, что другая женщина теперь займет положение хозяйки дома.

Гиацинта хмурилась, читая, то и дело прерывая чтение, чтобы посмотреть незнакомое слово в словаре. Вдовая баронесса гоняла слуг, отменяла распоряжения Изабеллы и тем вносила сумятицу в жизнь дома – слуги не знали, принимать им молодую баронессу как хозяйку дома или нет.

Естественно, что в таких условиях замужество было малоприятным. Гиацинта взяла себе на заметку: надо попытаться выйти замуж за человека, у которого уже не было матери.

– Выше голову, Изабелла, – бормотала она, с ужасом читая о последней размолвке – что-то о том, чтобы включить в меню мидии, несмотря на то что они вызывали у Изабеллы крапивницу.

– Ты должна ясно дать понять, кто в доме хозяйка, – говорила Гиацинта, обращаясь к книге. – Ты...

Читая следующую запись, Гиацинта нахмурилась. Что-то не сходится. О каком bambino [3] идет речь?

Гиацинта прочитала текст три раза, прежде чем догадалась вернуться к дате, обозначенной наверху. 24 октября, 1766.

3

Мальчик (ит.).

1766? Минутку...

Она перевернула назад одну страницу – 1764 год.

Изабелла пропустила два года. Почему?

Гиацинта быстро пролистала следующие двадцать страниц. 1766... 1769... 1769... 1770... 1774...

– Ты не слишком часто обращалась к своему дневнику, – пробормотала Гиацинта. Неудивительно, что Изабелле удалось втиснуть в одну тонкую книжечку целые десятилетия.

Гиацинта вернулась к записям о bambino и стала переводить дальше. Изабелла снова в Лондоне, на сей раз без мужа, который, кажется, вообще не обращает на нее внимания. А она обрела кое-какую уверенность в себе, хотя это могло произойти после смерти вдовы-баронессы, случившейся годом раньше.