Все в свое время [СИ]

Тот же дар… Как узнал Эдвард, у многих детей он проявлялся разносторонне — они имели что-то от следопытов, что-то от истребителей, что-то от охотников. Но потом каждому из них нужно было сделать выбор, и отказаться от всех частей дара, кроме одной — Верные Псы охотились тройками или четверками, и им не нужны были те, кто может иметь сразу несколько талантов. Почему это никто не заметил? Почему никто не попытался даже развить универсала? Почему молчали ведуны? Потому что традиция. Так делали предки, "так завещал Али-владыка" — универсальное объяснение, списать все на бога, который на самом деле не был богом. Это можно понять, принять, смириться, но невозможно стать таким — для этого нужно родиться Верным Псом, вырасти Верным Псом и Верным Псом умереть. Псы, верные своему долгу, они однажды взвалили его ношу, и теперь собирались нести ее до конца времен. Или до победы. Смотря что раньше наступит.

Эдвард пытался об этом говорить. С Нитом — единственным человеком, который, на его взгляд, мог вырваться из плена железных стереотипов, но с каждым разом все больше и больше убеждался, что это совершенно бессмысленное занятие. Куда бы ни шел разговор, он обязательно возвращался к долгу, а дальше терял свой смысл.

Или система ценностей… Нит как-то рассказал, что в голодные годы, когда не удавалось сделать много запасов, Верные Псы творили то, что человек не может в принципе сотворить — убивали своих детей. Мальчиков, до десяти лет. Старше — нельзя, охотники, они полезны и без них не выжить, девочек — нельзя, им еще рожать. А мальчиков можно. Дикость, но рассказывал это Нит не с отвращением — с гордостью. Что ради долга Верные Псы готовы идти на такое, мать убьет своего сына, потому что она может рожать, а от него нет особого толка. А если мать старая и рожать больше не может — сын ее убьет. И это тоже нормально, потому что голод, а значит самые полезные для общества обязательно должны выжить. Человек такое даже представить не может, насекомое — запросто. Как после таких рассказов уважать Верных Псов? Как после такого жить с ними? Как обустраивать свою семью, если придет голодный год, и тебе, может быть, придется убивать плоть от плоти, кровь от крови своей? Эдварду тогда захотелось напиться, но единственный напиток — березовый сок, а от брожения его заговаривали ведуны.

И не только это стало возмущать Эдварда. Например, отношение к женщинам. Он долго не мог разобраться в этом вопросе — то охотники ценой своей жизни спасали попавших в беду девушек, то относились к ним, как к вещам. То отдавали лучшие куски добычи, то полностью игнорировали, как будто мнение женщин для них значило меньше, чем крик голосистого младенца. Он долго не мог понять, в чем тут дело, пока не поговорил по душам с Витом Горой — истребителем, другом Нита и просто хорошим человеком, который умел думать чуть шире, чем остальные, и не удивляться странным вопросам чужака. Как оказалось, этот вопрос лежал скорее в теологической плоскости. Каждая женщина в понимании Верных Псов была святой богиней. Дар творить новую жизнь поднимал ее на высшую, недоступную остальным ступень, женщины были объектом преклонения, и не удивительно, что если нужно было их спасти ценой собственной жизни — это был риторический выбор. Женщина-идол, женщина как объект почитания, женщина святая — их смерть была огромной трагедией, потому что если умрут все охотники, кроме одного — через поколение род Верных Псов возродится, а если умрут все женщины — исчезнет навсегда. Культ женщины-матери, где превыше всего ценятся вошедшие в детородный возраст девушки, а старухи, которые больше не могут рожать, добровольно избавляют остальных от обузы. И в то же время, мнение женщины для Верных Псов ничего не значило. Идол, но не человек, бог, но не советчик. Его уважают, бьют земные поклоны, приносят дары, жертвуют собой, но кто из нас будет слушать шепот деревянного истукана? Кто будет слушать, что пытается объяснить тебе каменный алтарь? Кто будет слушать женщину? Действия одинаковой бесполезности, тому, перед кем преклоняются, не обязательно подчиняются — у каждого своя часть ответственности. Женщины отвечают за то, чтоб каждый год новое поколение Верных Псов издавало первый крик, мужчины — охотятся, сражаются, думают, принимают важные решения. Одни не могут без других, другие — без первых, одни принимают решения, другие безропотно им подчиняются, и все свято верят, что это единственный возможный ход вещей, потому что только так они могут исполнить свой долг.

Можно с таким смириться? Можно. В Британии, где последнюю сотню лет благородных леди даже стали пускать в парламент, пока еще без права голоса, а леди Камилла Льюис четверть века была губернатором Новой Южной Шотландии, многие мужчины мечтали о таком патриархате. Но видеть безропотную Ивону, которая даже не пытается в жизни ничего решать… Эдвард к таким девушкам просто не привык. Веселая Катрин, душа компании, заводная девчушка, которая может перечить даже собственному отцу, знаменитому лорду Гордону, и на неделю убежать с друзьями из дома. Сильная Элис, Человек с большой буквы, милый воин, который всю свою жизнь сражался, смеялся и любил. Добрая Нета, родившаяся не там и не тогда, которая верила в сказки, не боялась всего мира и пыталась изменить свою жизнь. И чинные, дородные, степенные женщины Верных Псов — рожают раз в год, в начале сентября, по расписанию, готовят, шьют, убирают и учат своих дочерей быть точно такими же, как они. Взрослые в четырнадцать, пожилые в двадцать два, старые в тридцать. Добрые, но слишком хорошо знающие свое место. Рабыни своей традиции.

А может все дело было в самом Эдварде… Он много раз думал об этом, но так и не смог найти ответ. Смог бы на его месте ужиться другой? Мудрый лейтенант Клаус Отто фон Геленберг, загадочный Ирвин Эрнест Гауди, сержант Эрик Питерсон — кто бы мог подумать, что бравый скандинав по своей прихоти бездарно погубит два десятка солдат? Или дядя Дэвид? Может, Эдвард требует от жизни слишком многого, и стоит уже остепениться, хватит уже приключений на одно место, принять все таким, как оно есть, жить без любви, заниматься любовью по расписанию, собирать березовый сок и воевать с ними? Тем более, как он выяснил, набеги, подобные этому, проходили довольно регулярно, раз в два-три года, они прекрасно знали про человеческое поселение, и не оставляли попыток уничтожить того, ненависть к кому была заложена на генетическом уровне. Человека. Принять свою жизнь такой, как она стала, верный Нубил всегда поддержит, а Ивона — девушка ничего, если бы не малость отвислый живот, имела бы все шансы на равных смотреться с лучшими британскими красавицами, да и постоянный отец ее детей этой зимой погиб, так что она была в поисках нового…

Смириться? Или взбунтовать? Забыться, или отдаться безумию? Сложный выбор. Неоднозначный. Всегда можно найти доводы и за, и против — Эдвард уже начинал спорить сам с собой, а это не особо хороший симптомом. Нужно было выговориться. Не с ведуном — с ними говорить было фактически невозможно, потому что казалось, что они знают твои мысли и слова на многие годы вперед, и только по доброте душевной изволят отвечать. Не с Нубилом — тяжело говорить с тем, кто всегда с тобой согласен. С Нитом. Охотник даже если не поймет, то хотя бы выслушает, не перебивая, а там гляди, и скажет что-то дельное… Все же парень не дурной, хоть и сплетенный обычаями, и, вроде как, родственник… Названный отец — должен попытаться дать сыну совет, что ему, блудному и непутевому, дальше в жизни делать. Скажет "смирись" — значит так тому и быть, надо будет смириться, похоронить память Элис и Неты, зарыть в землю мундир офицера, порезать на куски надежду и жить, как все живут. Скажет "бунтуй" — бунтовать, бороться, даже если твой враг существует лишь в твоем воображении. Ничего не скажет — думать дальше, но уже будет не так тягостно, когда с кем-то поделишься своими проблемами — они вроде как и не такими тяжелыми становятся.

Повода для разговора долго не находилось. Сначала Верные Псы были заняты — после нападения нужно было убрать их тела. Смертоносные при жизни, они и после смерти оставались опасными. Ядовитая кровь, кислотная слизь тел, даже содержимое их желудков несло угрозу, превращая плодородную землю в некую мертвую субстанцию. Британские биологи в свое время постарались, создавая новое биологическое оружие, да так, что до сих пор их результаты не то, что превзойти — повторить не могли. Все разработки в научном обществе, общество — в Лондоне, Лондон — вне времени. Гуманное оружие "чистой земли", которое должно было очистить широкие вражеские земли от людей, сохранив природу и животный мир, пережило своих создателей, и отлично прижилось в Мертвых Землях. Травоядные убийцы, они паслись на широких просторах степей, паслись на островках лесов, паслись в болотах, настолько опасные, что ни один другой хищник даже не пытался их тронуть. Размножались, сбивались в стаи, и все время искали людей, а как находили — уничтожали. Верные Псы были последними, но ожившие химеры не оставляли надежд и их уничтожить. Тварей вели гены. Все, в ком есть человеческая ДНК, подлежали уничтожению, вот и происходили раз в несколько лет такие штурмы… Для того и нужны были стены. Они были достаточно умны, чтоб не нападать в одиночку, и самая большая опасность была в том, что когда-нибудь они соберут слишком большие силы.

Потом был торжественный Большой Совет, где сразу девять молодых получили имя — трое заслужили эту честь во время боя. Лан Широкий, Вер Лист, Гис Скорость, Чур Шкура, Ват Круг, Нил Штаны, Вис Голова и Вис Ночь. Пятеро истребителей, два охотника и два следопыта. Почему такие прозвища? Эдвард не понял. Лан был не шире и не уже остальных, Гис не производил впечатления бегуна, один Вис не был особо умным, а второй никак не отличался ночью и днем. Но какой-то глубинный смысл был, причем ритуал у старого пня проходил в странной манере — все члены Большого Совета одновременно выкрикивали имя кандидата, и если оно у всех совпадало — так его и называли. Причем заранее никто не договаривался, но каким-то чудом почти всегда с первой попытки приходили к нужному решению. Только с Вером Листом не сложилось — сначала половина назвала его Корнем, вторая половина — Каплей, но со второй попытки как-то все пришли к тому, что он — самый настоящий Лист. Как объяснял Нит, старшие охотники просто чувствуют, как нужно назвать молодого. Вроде это знание к ним приходит само по себе, настолько оно очевидно, он сам, например, был назван Силой за свою двужильность, за то, что мог дольше прочих охотников преследовать добычу, и силы никогда его не оставляли. А вовсе не за физическую мощь, в этом плане лучший охотник заведомо проиграет худшему истребителю.

На следующий день после совета Нит опять ушел на охоту. На этот раз так называемую "широкую": их погибло слишком много, а значит можно было смело покидать город большому числу охотников одновременно, не опасаясь, что за время их отсутствия что-то произойдет. И охотиться не в близлежащих лесах, а дальше, в степи — город стоял на границе двух природных зон, смертоносного леса и относительно безопасной степи, причем во второй и выжить было легче, и охота богаче — там водились крупные быки, быстрые кабаны, хитрые зайцы. Но там же не было никакого спасения от них — на открытом пространстве крысо-тигро-акуло-осминоги могли нагнать любого, потому широкие охоты начинались только после уничтожения крупных их стай. Охоты были долгими, по несколько недель, и сытными — за одну такую охоту можно было набить мяса на пол года вперед. Не все же травами, листьями и ягодами питаться, да березовый сок пить.

После возвращения Нита с охоты опять не сложилось — Эдвард был слишком занят Нубилом, раб только-только начал приходить в себя, а уже пытался прислуживать своему хозяину, так что приходилось все буквально выхватывать из его рук. У афганца началась депрессия, он не мог смириться с собственной слабостью и с тем, что ему прислуживает хозяин, когда ситуация наладилась, умер ведун, один из четырех. Не самый старый, не самый мудрый, обычный ведун — утром вышел к Камню Предков, собрал вокруг себя народ, рассказал несколько баек, а потом сказал, что он сейчас умрет. И через минуту умер. Три других ведуны даже не пришли с ним проститься, а простой народ два дня ходил в зеленом, как траур закончился — Нит опять ушел на охоту, и разговор опять был отложен… Тем более у Эдварда появился новый повод для раздумий: он наконец присмотрелся к Камню Предков, странному монолиту в самом центре города, который он видел и раньше много раз, но никогда не обращал особого внимания. А там было чему удивляться — в самом камне, как будто впечатанные лазером, одна в другую переливались три голографических картины. Для Верных Псов это были просто изображения, для Эдварда: иерусалимский Храм, распятый Иисус, символ бесконечности Хань, с которым желтолицые уже двести пятьдесят лет держались против британских войск. Выполненные с ювелирной четкостью, картины завораживали и вызывали изумление, причем Верные Псы понятия не имели, что это значит. Камень достался им от предков. Предки что-то хотели передать, но потомки забыли — ну и ладно. Ведуны могли бы напомнить, но этого не делали — значит знанию еще не время открыться. Эдвард даже не понял, как изображение было нанесено, вплавлено, впечатано, вбито в камень — еще одна загадка, на этот раз без шансов быть хоть когда-то раскрытой.

А потом, наконец, все как-то так сложилось, что разговор с вернувшимся с охоты Нитом начался сам собой. Сначала на отвлеченные темы, вроде успехов Эдварда в боевом мастерстве, потом перешли просто к жизни, а там зацепилось — и парень выложил все, что накипело. Про то, что он привык к совершенно другому миру, что местная жизнь его с каждым днем все больше и больше угнетает, что он не может так, жить ради чужого и непонятного долга, что даже говоря понятными друг другу словами, он не может ни с кем найти общий язык.