Все вечеринки завтрашнего дня

Она лихо делает поворот на пятках, что совсем нелегко в ее черных галошах и, гордая и прямая, с достоинством уходит из лавки Фонтейна, в мужском твидовом пальто, которое, вспоминает Фонтейн, он купил в Чикаго лет пятнадцать назад.

Фонтейн вздыхает. Тяжесть наваливается на него к концу дня.

— В этом штате законно быть мужем двух женщин сразу, — говорит он в воздух, который пахнет кофе. — Ко всем чертям, это безумно, но все же законно. — Он шаркает к входной двери, в ботинках с развязанными шнурками и закрывает ее за ушедшей, запирает замок. — Ты все еще думаешь, что я двоеженец или что-то типа того, малыш, но это — штат Северная Калифорния.

Он возвращается и еще раз смотрит на мальчика, который, похоже, только что открыл веб-сайт аукциона «Кристи».

Мальчик смотрит на него снизу вверх.

— Наручные часы в виде бочонка, платиновый корпус, поминутный репетир, — говорит он, — Патек Филипп, Женева, лот 187154.

— Думаю, — говорит Фонтейн, — не совсем для нас.

— Карманные часы «Хантер», золотой корпус, четвертьчасовой репетир…

— Забудь об этом.

— …со скрытым внутри эротическим механизмом.

— Это нам тоже не по зубам, — говорит Фонтейн. — Послушай, — говорит он, — вот что я тебе скажу: этот ноутбук слишком медленный способ смотреть. Я покажу тебе быстрый способ.

— Быстрый. Способ.

Фонтейн идет рыться в выдвижных ящиках стальной картотеки, покрытой засохшей краской, и роется до тех пор, пока не находит старый военный шлем виртуальной реальности. Резиновая «губа» вокруг бинокулярного видеодисплея вся в трещинах, крошится. Еще несколько минут уходит на то, чтобы найти совместимый аккумулятор и определить, заряжен он или нет. Мальчик игнорирует Фонтейна, уйдя с головой в каталоги «Кристи». Фонтейн подключает к шлему аккумулятор и возвращается.

— Вот, смотри. Видишь? Надеваешь эту штуку на голову…

23 РУССКИЙ ХОЛМ

Квартира огромна, в ней отсутствуют предметы, не имеющие практической пользы.

Поэтому паркет из дорогого дерева не скрыт коврами и очень тщательно начищен.

Расположившись в удобном полуинтеллектуальном шведском офисном кресле, он заостряет клинок.

Это задача (он думает о ней, как о функции), которая требует пустоты.

Он сидит перед столом — выполненная в девятнадцатом веке реконструкция трапезного стола семнадцатого столетия. На расстоянии шести дюймов от ближайшего края в ореховом дереве с помощью лазера просверлены два треугольных гнезда под прямым углом. В эти гнезда он только что вставил два графитово-серых керамических стержня длиной девять дюймов каждый, треугольных в поперечном сечении, образующих теперь острый угол. Эти точильные камни прочно сидят в глубоких, просверленных лазером выемках, потому стержни держатся намертво.

Клинок лежит перед ним на столе, его лезвие меж керамических стержней.

Он берет клинок в левую руку и прикасается основанием лезвия к левому точильному камню. Он направляет клинок на себя и вниз, одним резким, ровным, решительным рывком. Он услышит малейший намек на несовершенство, но это возможно только в том случае, если была пробита при ударе кость, а этот клинок в последний раз пробивал кость много лет тому назад.

Ничего.

Человек выдыхает, вдыхает и прикасается лезвием к правому точильному камню.

Звенит телефон.

Человек выдыхает. Кладет клинок на стол, лезвием между керамических стержней.

— Да?

Голос, звучащий из нескольких скрытых колонок, хорошо ему знаком, хотя человек почти десятилетие не встречался с обладателем голоса в обычном физическом пространстве. Человек знает: слова, что он слышит, исходят из миниатюрного сверхдорогого, надежного в эксплуатации обломка недвижимости, повисшего где-то среди спутников планеты. Это прямая передача, ничего общего с аморфным облаком ординарной человеческой коммуникации.

— Я видел, что вы делали на мосту прошлой ночью, — говорит голос.

Человек молчит в пустоту. На нем изысканная фланелевая рубашка из тонкого хлопка, воротник застегнут, галстук отсутствует, манжеты с простыми плоскими круглыми запонками из платины. Человек кладет руки на колени и ждет.

— Они считают, что вы сумасшедший, — говорит голос.

— Кто из ваших наемников говорит вам подобные вещи?

— Дети, — говорит голос, — жестокие и способные. Я нашел самых лучших.

— Почему вас это волнует?

— Я хочу знать.

— Вы хотите знать, — говорит человек, поправляя складку на левой брючине, — почему?

— Потому что вы мне интересны.

— Вы боитесь меня? — спрашивает человек.

— Нет, — отвечает голос. — Не думаю.

Человек молчит.

— Почему вы убили их? — спрашивает голос.

— Они просто умерли, — говорит человек.

— Зачем вы ходили туда?

— Я хотел посмотреть на мост.

— Мои ребята считают, что вы ходили туда специально, чтобы кого-то завлечь, кого-то, кто на вас нападет. Чтобы кого-то убить.

— Нет, — говорит человек, в его голосе слышится разочарование. — Они просто умерли.

— Но вы были действующим лицом.

Человек слегка пожимает плечами. Поджимает губы. Потом:

— Случается всякое.

— «Случается всякое дерьмо», как мы говаривали когда-то. Не оно ли и случилось?

— Мне не знакомо данное выражение, — говорит человек.

— Я давно не просил вас о помощи.

— Это результат взросления, надеюсь, — говорит человек. — Вы стали меньше сопротивляться инерции случая.

Голос умолкает. Молчание затягивается. Наконец:

— Вы научили меня этому.

Когда человек убеждается, что беседа окончена, он берет клинок в правую руку и приставляет конец лезвия к правому точильному камню.

И плавно сдвигает клинок на себя и вниз.

24 ДВА ФОНАРИКА СЗАДИ

Они отыскали темную забегаловку, которая, чувствовалось, нависала над землей далеко за пределами несуществующих перил моста. Не очень просторное помещение, но довольно длинное, с баром вдоль стены, выходившей на мост, а напротив — ряд разномастных окон, глядевших на юг, через пирсы, на Китайский залив. Давно немытые стекла вставлены в рамы, промазанные бурыми стекловидными сгустками силикона.

Кридмор, пока суть да дело, оживился, выглядел искренним и благожелательным, представив своего спутника, упитанного парня, как Рэндалла Джеймса Бранча Кейбелла Шоутса, из города Мобил, штат Алабама. Шоутс был гитаристом-гастролером, если верить Кридмору, в Нэшвилле и еще где-то там.

— Рад встрече с вами, — сказал Райделл. Рука Шоутса была прохладная, сухая и мягкая, но с крохотными, твердыми мозолями, будто лайковая перчатка, вышитая острыми камешками граната.

— Друг Бьюэлла — значит мой друг, — ответствовал Шоутс без малейшей иронии.