Все вечеринки завтрашнего дня

— В основном да, — сказал Фонтейн, развернувшись. — Видишь, вот тут? Это как бы заплатка, гипсовый наполнитель для стен. Мы сколотили ящик, вставили внутрь, заштукатурили и закрасили.

— Думаю, эту штуку легко обнаружить металлическим искателем. — Райделл припомнил, как его обучали обнаружению подобных тайников.

— Не думаю, что в ней много металла, — сказал Фонтейн. — Уж точно, не в системе доставки.

— Можно на нее посмотреть?

— Ну, — сказал Фонтейн, — если мы ее достанем, я попал.

— Нет, — сказал Райделл, — я попал.

Фонтейн вытащил откуда-то маленький складной нож с костяной ручкой. Раскрыл и стал осторожно тыкать в стену.

— Можно взять нож побольше, — посоветовал Райделл.

— Тсс! — шептал Фонтейн.

Райделлу оставалось смотреть, как под ножом появляется темное кольцо диаметром как раз, чтоб носить на пальце. Фонтейн поддел его и вытащил из затвердевшего гипса, но, по всей видимости, оно к чему-то крепилось.

— Дерни его.

Райделл просунул сквозь кольцо средний палец, слегка потянул. Держится прочно.

— Давай, — сказал Фонтейн, — посильней.

Штукатурка треснула, посыпалась, и тонкая стальная проволока, припаянная к кольцу, пошла по периметру заплаты в стене, прорезая ее, как засохший сыр. Шероховатый, в дюйм толщиной, квадрат отвалился под рукой Райделла. Фонтейн стал вытаскивать что-то из открывшейся квадратной норы. Какой-то предмет, завернутый вроде в старую зеленую рубашку.

Райделл смотрел, как Фонтейн осторожно развертывает зеленую тряпку, из которой появился небольшой тяжелый пакет, похожий одновременно на пакет из-под молока (времен детства Райделла) и электродрель. Он был шинельного, блекло-оливкового цвета, а если и вправду являлся огнестрельным оружием, то самым нелепым и неуклюжим из всех, какие встречались Райделлу. Фонтейн взял предмет, направив вверх под углом в потолок. На другом конце была неудобная с виду пистолетная рукоятка, а где-то дюймах в шести перед ней — какая-то рифленая насадка, напоминавшая помело.

— Что это? — спросил Райделл

— Чейн-ган, — ответил Фонтейн. — Одноразовый. Не перезарядишь. Корпуса, считай, нет: эта длинная квадратная штука — и патроны, ствол — два в одном. Никаких подвижных деталей: запал электрический. Вот тут, где должна быть гашетка, две кнопки — направил куда тебе надо и жмешь на обе одновременно. Четыре выстрела. Четыре заряда.

— А почему чейн-ган?

— Маршалл говорит, что это, скорее, граната направленного действия, понимаешь? Или вроде как портативная осколочная мина. Главное, как он сказал, — не пользоваться в закрытых помещениях и палить исключительно в тех, кого не жалко увидеть разнесенными в бога душу мать.

— Так где же «цепная» часть?

Фонтейн вытянул свободную руку и легонько стукнул указательным пальцем по толстому квадратному стволу.

— Здесь, внутри. В эту штуковину набито четыреста двухфутовых обрезков тоненькой стальной цепочки, острой как бритва.

Райделл взвесил в руках нелепый предмет, взяв его за обе рукоятки и оттопырив пальцы, чтобы случайно не нажать на кнопки.

— И эта штука…

— ..сделает из тебя котлету, — закончил Фонтейн.

— Я слышала выстрел, — сказала Шеветта, убрав с глаза мокрую тряпку.

— Ничего не слышал, — сказал Райделл.

— А я слышала, — сказал Шеветта. — Всего один.

— Мой маленький двадцать второй калибр, — заметил Фонтейн, — почти что не слышно.

— Я не могу здесь оставаться. На этот раз Райделлу послышался выстрел. Просто хлопок. Короткий, отчетливый.

— Знаете что, ребята, — сказал он, — пойду-ка я, посмотрю, что к чему.

Шеветта наклонилась к нему — один глаз заплыл, темно-лиловый, распухший, почти закрылся, второй — серый, одновременно испуганный и гневный.

— Это не телешоу, Райделл. Понял? Знаешь, в чем разница? Это не эпизод какой-то. Это жизнь. Твоя жизнь. И моя. И его, — она показала на Фонтейна, — его тоже, — она показала на мальчика в шлеме. — Почему ты не можешь просто посидеть?

Райделл покраснел, почувствовал, как у него горят уши.

— Я не могу просто сидеть и ждать, когда…

— Да знаю я, — сказала Шеветта. — Чего от тебя еще ждать.

Райделл протянул Фонтейну чейн-ган и встал на ноги; его бок затек, но не так страшно, как он боялся. Фонтейн вернул ему пушку.

— Входная дверь закрыта на ключ?

— Нет, — ответил Фонтейн. — Я не запер.

Райделл вышел из-за невысокой перегородки, скрывавшей их от застекленной двери и окон.

И сразу же кто-то, сидевший в засаде напротив, выдал очередь из какого-то автомата с таким эффектным глушителем, что был слышен лишь шум отлаженного механизма и стрекотанье пуль. Оба фонтейновских окна мгновенно обрушились — как и застекленная дверь.

Райделл обнаружил, что лежит на полу; он не мог вспомнить, как там оказался. Стрельба по ту сторону улицы враз смолкла.

Райделл вспомнил, как падал в подвальном тире Ноксвилльской академии, вынимал обойму полумесяцем из приклада убойной штурмовой винтовки, доставал другую обойму и шлепком вгонял ее на место. Вспомнил, сколько времени уходит на это точное количество необходимых движений.

В его ушах отдавался высокий, тонкий, прерывистый звук, и тут он понял, что это плачет Шеветта.

Он вскочил и выставил молочную картонку из Комбината, принадлежащую адвокату Фонтейна, сквозь дырку в двери, где только что было стекло.

Нажми одну из кнопок, сказал он себе, это вполне безопасно. И другую.

Улица заполняется огнем. Отдача была столь сильной, что он чуть не сломал себе запястье; но, похоже, больше никто, решительно никто не собирался стрелять.

И уж точно не там, куда врезались обрезки цепи.

57 ЦЕНТР

На следующий день, прибираясь, Фонтейн обнаружил на полу в задней комнате разорванную картонную коробку крупной мексиканской соли.

Он поднял ее — очень уж тяжелую — и стал вытряхивать соль на ладонь, пока оттуда не вывалился распустившийся экзотический цветок пули с полой головкой, пули, которая пробила фанерную перегородку и врезалась в центр этой круглой коробочки, стоявшей на полке. Кинетическая энергия перешла в тепловую, но теперь пуля была холодной, похожей на растопорщенное золотистое зернышко попкорна. Форма этой пули доказывала, что ее изготовили, чтобы поражать плоть человека.

Фонтейн положил ее на полку рядом с оловянным солдатиком — еще одним выжившим в этой войне. Он даже двигаться мог сейчас, и будто во сне, в вязкой тишине, которая окружала его, ярко возникло воспоминание об отце, который однажды, несмотря на безумный страх матери, повел Фонтейна во двор за их домиком в прибрежной Вирджинии, чтобы вместе очутиться в центре урагана.