Все возможно

Как и Шеру накануне, ему пришлось признать, что он не понимает смысла интриг последних месяцев. Он обдумал все, что услышал от Шера в эти часы, но так и не сумел прийти к определенным выводам. Его было обнадежил отказ Элен подписать договор о съемках в продолжение «Эллис», но надежды сразу увяли: учитывая последние события, отказ мог иметь множество объяснений. Намеренно ли Ангелини саботировал картину, в которой Элен должна была сниматься для Эй-ай, и если да — то зачем? К проекту «Эллис-II» это не имело отношения: Элен просто завершила бы один фильм и начала работать с Ангелини над другим.

Он устало потер глаза, чувствуя, что неестественное возбуждение, в каком он находится, начало проходить, ум его утомился и работает не так быстро, как хотелось бы. Усталость съедала и оптимизм, и ощущение назревающих перемен, которое он испытывал ранее. Он встал, налил арманьяка и выпил вместе с черным кофе. Если перелом вообще наступит, то связано это будет с работой Элен, а не с ним. Он давно не позволял себе предаваться подобным занятиям, но теперь, сидя за письменным столом, заглянул в будущее, приплюсовал утраченное время и задался вопросом — когда ему наконец придется признать, что он ошибся? Через шесть месяцев? Через год? Он понимал, что ждать не так уж долго, и тупо подумал, когда зазвонил телефон: «Ангелини победил».

— Сработало, — сообщил Шер измученным голосом. — Уговорил его повременить сутки с окончательным решением. Пришлось поднять планку до двенадцати миллионов. Сейчас он стравливает нас со Стайном, а завтра во второй половине дня встречается с Элен Харт. По его словам, он добьется от нее безусловного и твердого согласия сниматься. Получив таковое, он обещал снова связаться со мной для дальнейших переговоров.

— Для дальнейших переговоров? Он что, полагает, будто может заставить нас перевалить за двенадцать миллионов? Он, верно, рехнулся.

— Я, Эдуард, всегда считал его вполне вменяемым.

Однако в данном случае речь идет о прямой сделке. Вероятно, он догадывается, что не получит от нас двенадцати миллионов, но это ему и не важно. Он использует наше предложение при переговорах со Стайном, вот и все.

— Стайн столько не выложит.

— Как знать.

— Если Элен Харт не согласится, Стайн тоже откажется от проекта.

— Безусловно, откажется. Но Ангелини утверждает, что она даст согласие. В этом он совершенно уверен. — Шер помолчал. — Знаю, что вы сейчас скажете, — и уже предпринял шаги. Завтра утром у меня встреча с режиссером другой картины, Грегори Герцем. Он мог бы сообщить нам кое-что интересное, но почти наверняка не сделает этого. В таком случае нам мало что остается. Если Элен Харт решит сниматься в «Эллис-II», у Ангелини все козыри. Он может переметнуться к Стайну, может остаться у нас. А она, боюсь, согласится. Ангелини имеет на нее огромное влияние. В ее нынешних обстоятельствах перспектива работать с человеком, которого она так хорошо знает… сыграть положительную героиню в продолжении всемирно известного фильма… — Шер снова помолчал. — Посмотрю, что еще можно сделать, но пока, по-моему, следует исходить из того, что в скором времени мы можем потерять и Ангелини, и Элен Харт.

На другом конце провода воцарилось молчание. После затянувшейся паузы Эдуард решительно произнес:

— Саймон, у вас очень усталый голос. Я тоже устал. Ступайте поспите. Утром поговорим…

Эдуард покинул офис и возвратился в Сен-Клу. Он приехал домой в начале второго. От прежнего оптимизма не осталось следа. Саймон Шер рассуждал весьма здраво. Она согласится сниматься в продолжении, а потом и в третьей части. Год, два, быть может, три. На столько у него не хватит ни надежды, ни веры, он это знал; он и без того слишком долго, целых пять лет, уповал на несбыточное. «Обрывками этими я укрепил свои камни» [5] . Строка вспомнилась сама собой, когда он проходил по комнатам, — он вдруг услышал голос Хьюго Глендиннинга, читающего поэму вслух. Тогда, в классной комнате, он мало что понял; теперь он постиг смысл сказанного поэтом.

5

Элиот Т. С. Бесплодная земля. Пер. А. Сергеева.

В кабинете он нашел то, что всегда находил об эту пору года, — первые ранние розы; огонь в камине — горели яблоневые дрова, чей запах неизменно возвращал его к дням детства на Луаре; хрустальный графин с арманьяком; кресло перед камином. В смежной комнате — зажженные лампы, расстеленную кровать с откинутым пододеяльником. В гардеробной — приготовленную на утро одежду. Как всегда, все в образцовом порядке. Он обвел комнату взглядом и почувствовал отвращение к этому порядку, к этому одиночеству.

Джордж, как обычно, ненавязчиво обо всем позаботился. После обмена обычными между ними в таких случаях вопросами и ответами он поставил арманьяк и стакан на столик у камина, лишний раз проверил, под тем ли углом стоит кресло, и нерешительно застыл. Эдуарду хотелось побыть одному, но не хватало духу сразу отослать Джорджа. Он поднял глаза: Джордж протягивал ему серебряный подносик, на котором лежали не один, а два конверта.

Эдуард глянул на Джорджа; тот, как всегда, хранил непроницаемое выражение.

— Первое письмо пришло в начале февраля, господин барон. Я обратил внимание, что на конверте обычный штемпель, и поэтому отложил письмо. Возникло затруднительное положение. Мне показалось, что его не следует передавать в ваш секретариат: оно помечено «лично», извольте взглянуть. Переправлять его вам мне тоже показалось неблагоразумным, учитывая характер ваших поездок. Второе письмо пришло в обычные сроки, вы предупредили об этом, так что я, разумеется, сохранил его до вашего возвращения. Но… меня и вправду одолевали сомнения. Надеюсь, я правильно поступил?

Джордж явно утратил привычную невозмутимость; и в выражении его лица, и в голосе Эдуард уловил тревогу. Он ощутил к Джорджу прилив симпатии и расположения. Его слуге много стоило признаться в собственной неуверенности, в том, что он в кои веки не знал, как поступить. Он не любил ошибаться, тем более что был уже не юн.

— Вы сделали именно то, что нужно, Джордж. Спасибо.

Напряженность разом исчезла с лица Джорджа. Он осторожно поставил подносик на стол и удалился.

Эдуард посмотрел на конверты. Первым он заставил себя вскрыть письмо от Мадлен. Против обыкновения — две фотографии: Кэт устраивает чаепитие для компании надутых кукол. Кэт и Элен в саду. Подобное отступление от правил вывело Эдуарда из себя. Он выронил снимки и отодвинул, не читая, коротенькое письмо Мадлен. Затем взял второй конверт, надписанный незнакомым почерком. Вскрыть письмо удалось не сразу — у него вдруг задрожали руки.

Письмо занимало несколько листков. Эдуард взглянул на адрес вверху страницы, и буквы поплыли у него перед глазами. Едва не растеряв листки от нахлынувшего волнения, он нашел последнюю страницу и глянул на подпись — одно-единственное имя, которого он ждал столько лет.

Руки перестали дрожать. Он вернулся к первой странице. «Дорогой Эдуард». Он поднес листки к свету, склонился над ними и начал читать письмо, которое Элен отправила месяца три тому назад.

— Город ангелов. Твердыня грез. Стоя на террасе студии-мастерской Тэда, они смотрели на панораму Лос-Анджелеса. Тэд вздохнул.

Элен вернулась в комнату следом за ним. В студии Тэда ничего не менялось, все было как раньше. Сев на одну из сероватых скамей, она поглядела на телевизоры. Оба работали. В одном мелькали кадры черно-белого фильма; две или три минуты она механически смотрела на экран, почти не воспринимая изображения, и лишь потом поняла, что это — «Третий человек». В луна-парке послевоенной Вены огромное колесо обозрения возносило вверх Джозефа Коттона и Орсона Уэллса. Элен перевела взгляд. На экране второго телевизора буддистский монах обливал себя бензином. Он тихо сидел на земле, скрестив ноги, аккуратно подоткнув под бедра шафрановый халат. Когда пламя со всех сторон объяло его своими лепестками, он даже не пошевелился.